Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…

Ну просто терпеть не могу, когда инструмент портят. Наверное, тут наследственная идиосинкразия…

(…пока что, я всего лишь обозначил внешние контуры Площадки, скорлупу, так сказать, оболочку. Но в чём же суть её? В чём смысл во всём этом хаотичном движении, либо же в застывшей, забившей на всё неподвижности? Существует ли он вообще? Безусловно и несомненно..

Бульонно кипящий хаос похлёбки из суматошных ингредиентов и недвижно залёгших на дно овощей, не что иное как срез составных и, вместе с тем, слепок духовного состояния рода людского. Вопрос «а вкусно ли варево?» к делу не относится. Итак—навскидку, но без промаха—нутро Площадки легко распределяется по следующим категориям:

а) медперсонал, они же суки в белом, они же… и т. д, и т. д;

б) малость того, они же не все дома, они же сдвинутые, они же долбонутые, они же… и т. д, и т. д;

в) чокнутые, они же шизики, они же… и т. д, и т. д;

г) полудурки, они же ебанаты, они же… и т. д, и т. д;

д) совсем того, они же отъеханные, они же безвозвратно свободные, они же… и т. д, и т. д;

Прежде всего, исследователю необходимо чётко уяснить размытость и подвижность границ между вышеизложенными категориями – некоторых медбратьев от некоторых категорий отделяет лишь цвет униформы.

Во-вторых (и это архиважно!), пробным камнем, что позволяет проводить разделительную черту, является возможность использования индивида в интересах текущей общественной формации, которая создаёт подобные Площадки. Такая формация необходимо должна быть текущей. (выделено мною.)

Теперь по порядку.

Страдающие сдвигом по фазе отличаются от нормальных своей неспособностью всегда и при любых условиях оставаться таким же как все. Отсюда, для всех, кто постоянно как все, они – не все дома. Дон Кихот, например, будучи сдвинутым по фазе, превосходно вписался бы в ряды нормальных предыдущей формации, где выглядел бы таким же как все.

Шизики, эти непостижимые гении, создают теории относительности, вероятности, и т. д., пишут Поминки Финнигана, после чего нормальные вынуждены прикидываться, что они смыслят хотя бы малейший бельмес из всех тех теорий и литературных произведений. Естественно, они ищут лазейки во избежание напряга и, если ты пытаешься толкать свои бредовые идеи не прикрываясь соответствующим дипломом – добро пожаловать в пятое отделение. Гостеприимный курорт Площадки ждёт вас распахнув братские объятья!

Полудурки не в состоянии последовательно изложить логику своих действий, однако, располагая опорно-двигательным аппаратом достаточным для перемещения тяжестей и способностью к размножению, они являются становым хребтом любой формации. Просто порой требуется вправлять мозги этим санчо пансам, чтоб утирали своё раззявленное хлебало и не переходили бы улицу на красный.

Ревущий Тарзаньим воем отъеханный, достигший абсолютной свободы от условностей морали и поведенческих моделей человечьей породы, легко станет своим в семье бурых медведей, или же в утраченном и, к сожалению, так и не найденном м-ром Ч. Дарвином, переходном звене от обезьяньего к человеческому стаду, но текущие нормальные не находят применения его способностям.

Да, но зачем мы друг другу? Зачем нормальному абсолютно свободный? Не будемте забывать о подвижности и взаимоналожении категорий, до прихода к абсолюту, отъеханный начинал в категориях нижней лиги. Кроме того, некоторые нормальные (или же исключительно одарённые притворщики) могут всё ещё лелеять надежду на возвращение отъеханных из необъятностей свободы.

"Shine! Shine on!

You, crazy diamond!"

Не бойся, партнёр! Фиг они догонят! Им не дано подняться до сияющих вершин твоей абсолютной свободы…

Из какой лично я категории? Методом исключения лишнего, я неопровержимо оказываюсь в не все дома. Ведь нормальный не позволит себе роскошь ржания, когда наедине с самим собою, а по телевизору, при этом, не включён на Comedy Club.

К тому же я слышу голоса, таить не стану. Во сне. Я сплю, а они мне читают – таким отстранённо обезличенным тоном—куски прозы. Неплохо сложенная ёмкая проза – я так не умею. Смахивает на сценарии голливудовских фильмов. Голос сменяется визуальной иллюстрацией, а при смене в сюжетной линии, он снова начинает бубнить. Мне лично эти голоса не нравятся – спать мешают, просто выключатель их никак не найду.

Моя принадлежность к отъехавшим и полудуркам исключается моим отвращение к нечистотам, как физическим, так и умственным… Ну и с моим IQ я не потяну на гения. Я не проверялся, но точно знаю – не моя категория.

По ходу жизни, приходится промелькивать в любой из категорий, потому что любой из нас всего лишь капля в потоках и приливах текущей формации. Иногда поток выносит меня на стрежень, а инде и в тихой заводи прохлаждаюсь.

О чём, собственно, и речь в моём письме, к которому, кстати, давно пора вернуться…)

~ ~ ~

Всё возвращается на круги своя и сорок пять дней спустя я вернулся в нашу бригаде. Через пару месяцев или того около, ягодицы тоже вернулись к своей прежней нормальности. Тело заплывчиво. Вот только, проходя по улицам Посёлка, чьи пыльные колдобины под будущие лужи уже заполнились россыпями яблок-падалок, щедро вытащенных вёдрами из огородов на дорогу, я печалился, что как-то всё катится без меня.

"Вот и лето прошло,

Словно и не бывало…”

На Декабристов 13 появился Гена, муж моей сестры Наташи, отпрыск зажиточной прослойки населения. Его мать, Наталья Савельевна, лицом и синими глазами походила на заслуженную киноактрису из Мосфильма, а работала в ресторане на Вокзале, откуда каждый вечер приходила с сумками съестного. Муж её, Анатолий Филиппович, уже вышел на пенсию, на всех покрикивал и пил свои лекарства – неоспоримый представитель руководящего звена. У молодожёнов пока не всё ладится с родителями мужа, но на всё своё время…

Да, свадьбу я пропустил, но нет худа без добра – Леночка всё же поехала в Артек. Дело выгорело, несмотря на пессимистический прогноз председателя Слаушевского, он же «босс». К тому же дёшево так – я и копейки не заплатил, всё за счёт профсоюза.

Повидала ли Леночка свою мать Ольгу? Ведь Феодосия тоже в Крыму. Я не знаю. Я никогда не умел задавать элементарно-бытовые, простые вопросы…

Молодожёны вернулись жить с родителями Гены и, в виде свадебного подарка, я поставил во дворе их хаты стены для гаража и летней кухни объединённых в один сарай. Крыша, конечно, не моя забота – от меня лишь стены, углы и проёмы. Ну ещё там перегородки в ванной внутри хаты. Так, по мелочам.…

Почту, которую мне доставляли на Декабристов 13, домашние перекладывали на вторую полку этажерки, под ноги Иры на фотографии сделанной во время её пионерской практики в городе Козельск на севере Черниговской области. Она стояла посреди летнего ручья в чёрных спортивных штанах закатанных выше коленок, и улыбалась из-под пластмассового козырька её косынки… Почта не менялась – раз в месяц журнал Всесвiт на Украинском языке. Я раскрывал его, с закрытыми глазами, и нюхал где-нибудь из середины – мне всегда нравился запах свежей типографской краски…

Однако на этот раз нюхать было нечего, у ручья лежал конверт, который мне не понравился с первого взгляда. Такое впечатление, будто его второпях вспороли кухонным ножом, а потом, в испуге, заклеили канцелярским клеем, навозюкавши, на всякий, втрое больше, чем надо. Тут явственно чувствовалась рука дилетанта, проба пера подрастающего поколения.

Я открыл конверт сбоку, но всё равно пришлось отдирать бумажку прихваченную клеем, пожертвовав частью машинописного текста.

– Что там, Серёжа? – с тревогой спросила моя мать.

– А Леночка тебе не говорила?

– Нет.

– Ну ещё скажет.

Это был вызов в городской народный суд по случаю иска жительницы Нежина, гражданки Иры, о расторжении брака, поскольку семьи никогда, фактически, не было, а я безвылазно зависаю в психбольницах с диагнозом шизофреника…

В бракоразводной очереди на втором этаже народного суда я оказался вторым – вслед за парой местных расторженцев крупной комплекции разочаровавшихся в институте брака. Они смахивали на пару разобижено напыженных голубей-дутышей, никак друг с другом не разговаривали и старательно смотрели в разные стороны.

Девушка, чуть старше двадцати, пригласила их зайти на процедуру.

Несколько минут из-за двери слышались монологи различной громкости, но одинаковой неразборчивости. Потом голубки вышли из двери, не воркуя и всё так же не глядя друг на друга, но одинаково раскраснелые, словно из одной парной. Друг за другом—мужик первым—они удалились.

В комнате похожей на коридор, чьи продолжением она, собственно, и была, два стола образовывали букву «Т». Судья сидел по центру верхней перекладины подпёртый парой заседателей, по одному с каждого бока. Это были белобрысый мужик военно-спортивной выправки лет за тридцать и женщина превалившая за сорок, которой всё это вот уже где. Девушка-писарь сидела за столом вертикальной палочки буквы, где тот стыковался с верхней.

Судья мне сразу понравился – интересный мужчина тридцати пяти лет, похожий на судей из вестернов. Пиджак он снял ещё до меня и даже расстегнул жилет на пару верхних пуговиц – показать воплощение истинно Западной демократии.

Я решил подыграть ему и, расположившись на стуле за метр от основания «Т», принял свою излюбленную позу ковбоя на привале – левая нога вытянута и упёрта в пол пяткой, а правая пятка отдыхает поверх левой ступни.

– А ну сядь как положено! Не понял куда пришёл? – вызверился белобрысый.

– Если вы продемонстрируете как сидеть по стойке «смирно», я с удовольствием повторю, товарищ ефрей…

– Хорошо-хорошо! – вмешался судья как рефери на ринге криком «брейк!», чтобы боксёры не превратили благородное искусство мордобоя в неуправляемую грызню уличной потасовки: —«Пусть сидит как хочет!»

Затем он зачитал иск гражданки Иры про отсутствие семьи и психушки с диагнозами. Закончив, он обратился с вопросом к ответчику: —«Что вы на это скажете?»