Бых. Первая часть

– То есть сербов и болгар мы из святости вычеркиваем, проклятых отщепенцев, – уточнил Несмотров с характерной ему издевательской интонацией, которую он умудрялся выразить так, что она была очевидна всем, кроме собеседника.

– Не забывай, что вокруг Господнего Престола стоит ангельское воинство.

– Три равные ипостаси. Никакого верховодства русского народа.

– Это один народ, единый в трех лицах.

– Совместная сущность, из которой исходит благодать. Ступаем на зыбкую почву, дорогой Иглист Иваницкий. Уж не принимаем ли мы это гнилое, небогоугодное, латинянское филиокве? – с блестяще отыгранным омерзением спросил Несмотров.

– Нет, нет…

– И кто же тут Отец, а кто Сын? Кого мы извергаем в качестве Святого Духа – украинцев или белорусов? – подначивал Несмотров. – Кто эта экстатическая эманация, оставшаяся на простыне бытия?

– Ты, как всегда, пытаешься облечь провидение в понятную тебе пошлую форму, – перехватил диалог Иглист. – Бог-отец – это единственное вселенское начало. Рожденное слово – русское слово, славянское слово – исходит из этого источника. А Святой Дух – это та вселенская миссия, которая возложена на нас, но которая вновь может быть отсрочена, ибо дьявол не дремлет и строит козни. Мы приняли в себя чуждый элемент.

– «Великодушного соседа». Использую формулировку наследников тех, при ком святой союз состоялся.

– Мы приняли в себя чуждый элемент, – настоял Иглист, – который может погубить все усилия.

– Турки.

– Не только.

– Разве русская цивилизация не принимает в себя чуждый элемент века эдак с тринадцатого?

– Но вера всегда помогала нашему народу выстоять и сохранить свою исконную душу! Тысячу лет кряду чужеродцы пытаются разорвать наше тело. Сколько их было, собранных в орды восточные и в орды папские! Русь всегда имела заступничество Богородицы. А теперь у нас собственные заветы; теперь мы все знаем лучше, чем наши отцы. В русского человека верил мрачный гений Достоевского, верили непревзойденный полководец Суворов и святой адмирал Ушаков, верили православные новомученики, верили мальчишки, которые погибали за отечество с крестом на груди. А мы не верим в русского человека, мы просим его посторониться! Посмотри, кого ты видишь из окна своего «бентли»? Москва впитала отраву со всего мира, как щитовидная железа.

– Эти проклятые приезжие из Тамбова и Калуги.

Но Иглист уже сверкал и бушевал, сдувая любые возражения. Артем представил презрительную скуку, с которой Несмотров взирает на собеседника.

– Восемьдесят процентов преступлений совершают не москвичи! Кто-то полагает, что чудовищная расправа на улице Грекова – это случайность? России назначено сиять над миром, быть Римом, возведенным над Вавилоном, – но Москва сегодня не растет к небесам, а поднимает на поверхность развалины проклятого Богом града. Посмотри вокруг! К блуднице, а не к Богородице обращены люди. Бог привел нас к решающему моменту. Бог вручил нам силу, чтобы помочь миру обратиться к свету. Ненавидящие, не знающие его любви по-прежнему рыщут вокруг. Они смотрят на нас в страхе. Разве ты не видишь? Одно слово – «Россия» – и стая шакалов шипит и вьется, истекая ядовитой слюной, пытаясь отодрать полы ее границ. Все, что составляет и полнит наше могущество, должно быть запрещено, растоптано, оплевано – только им позволено могущество.

– Так в чем состоит миссия?

– Одолеть ненависть.

Артем свернул на улочку, потемневшую у сырого парка, и припарковался. За отяжелевшими от дождя кронами виднелась колокольня; луковица ярко поблескивала от какого-то непонятного света на фоне вечерней тучи. Выйдя из машины, он поднял воротник и плотнее запахнул плащ.

У входа беседовала группа священников и мирян. Артем трижды перекрестился и поклонился перед храмом, после чего негромко, чтобы не перебить говорящего, попросил:

– Благословите, честные отцы.

Отойдя к скамье, он смахнул с нее капли и присел. Дерево, конечно, все равно осталось мокрым, но Артему это было безразлично. Несколько раз он намеренно поймал взгляд нужного ему батюшки, и, когда беседа подошла к концу, тот подошел. Артем поспешил подняться.

– Верно ли я понял, что вы хотите со мной поговорить?

Священник спрашивал с улыбкой, очерченной слабо, дрожаще, и оттого кажущейся некрасивой, но доброй. У него были ласковые глаза, мешки под которыми повисли, как оплавившийся воск, вытянутое лицо, высокий лоб с напряженными морщинами. Жидкая борода и выбивающиеся из-под камилавки седеющие пряди еще не так давно были темными, и седина в них напоминала склеившую их дешевую серебряную краску. С опустившимися узкими плечами, низкий, с костистыми руками, священник производил бы без своего одеяния болезненное впечатление. Его приязненный голос имел неожиданную хрипотцу и доносился как бы не напрямую изо рта, а откуда-то ниже (так бывает у курильщиков, отравившихся паршивым табаком).

– Да, отец Осерий. – Артем назвал свое имя, но службу не назвал: МВД посчитало бы его действия бестактными, а собственное руководство – неуместными. – Мои коллеги уже были здесь по поводу ужасного происшествия на улице Грекова. Однако, листая сегодня отчет, я обнаружил, что они не поговорили с вами. Я здесь, чтобы исправить досадное упущение. Неформально. Если вы не обладаете информацией, способной повлиять на ход расследования, то я не хотел бы проводить оплошность коллег через бумаги.

Голова священника шевельнулась настороженно, однако выражение лица не утратило приветливости.

– И что же именно вас интересует?

– Те же вопросы, которые задавали вашим братьям. Главный – не считаете ли вы, что убитые члены вашего прихода могли попасть под влияние секты?

– Тот же ответ: нет. У меня нет никаких оснований считать, что эти несчастные имели отношение к какой-либо секте.

– Может быть, их поведение чем-то отличалось от обычного в последнее время?

– Ни в малейшей степени.

– Не сообщали ли они вам о каких-то недавних несчастьях, депрессивном состоянии, трудной жизненной ситуации?

– Самое серьезное – об открывшейся язве одного из родителей.

Под внимательным, слегка настойчивым взглядом отца Осерия у Артема возникло странное ощущение: что не он, а у него собирают информацию.

– Может быть…

– Вы не из полиции. – Кроткой улыбкой отец Осерий стер нарождавшееся возражение. – Я видел вас выходящим из машины, слишком дорогой для местных сотрудников. К тому же они были бы куда более прямолинейны и не пытались бы скрыть, что на них нет нательного креста. Это, скорее, привычка другой службы.

Артем невольно взялся за воротник, потрясенный более, чем сам мог ожидать. Он кашлянул, не без усилия вернув самообладание.

– Тем не менее я действительно официально занимаюсь этим делом.

– Возможно, ваша интуиция повела вас в верном направлении. Я перебил вас, простите. О чем вы хотели спросить?

Артему потребовалось несколько секунд, чтобы не вспомнить, но создать вновь свой вопрос.

– Может быть, недавно в церкви появились новые лица, которые показались вам подозрительными?

– Действительно, такой человек появился. – Казалось, отец Осерий заранее знал, о чем его спросят. – У следствия, как я понял, не возникло особого интереса к версии секты или фанатика-одиночки, и я решил, что у них есть основания вести работу в ином направлении. В конце концов, здесь речь идет не более чем о моих ощущениях. Этот человек появился на пороге храма… странно, даже не могу сказать когда. Может, неделю назад, а может, прошел уже месяц. Он загадочным образом привлекал внимание – ни голосом, ни взглядом, а как будто самим фактом своего появления. Словно весь мир в этот миг должен быть обращен к нему. Довольно высокий, крупный. Волосы густые, так посмотришь – темные, а так – рыжие. Длинные, зачесаны назад, а внизу растрепаны – вроде как ему не хватает терпения. Неухоженная широкая борода, наподобие свернутой проволоки. Он был улыбчив, даже весел. Подошел к иконостасу и долго – то ли восторженно, то ли насмешливо – смотрел на лики. Затем обратился ко мне. Голосом не громким и не тихим, но доносившимся как бы со всех сторон, он весело спросил: «А что же, отец, для каждого есть прощение Господа?» «Бог милует раскаявшихся», – сказал я. Он живо отреагировал: «А если не хватило времени найти искупление?» – «Так не медли с тем, чтобы обратиться с покаянием». Это вызвало его раздражение. Я решил, что он затаил на кого-то обиду, и процитировал Библию: «Если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный». И он надолго замолчал.

Прервался и рассказ отца Осерия, который в задумчивости посмотрел на стылые, сдерживающие озноб деревья неподалеку. Артем изумленно огляделся: оказывается, они довольно далеко отошли от церкви, в какой-то упущенный им момент начав прогулку по скверу.

– Глаза… – вновь заговорил священник. – Они точно плавали передо мной в течение всего разговора, вовсе не относясь к этому лицу. Цвет вспомнить не получается. Наша беседа возобновилась. С чего и как – не знаю теперь. Но этот человек задавал интересные вопросы. Спрашивал: а если девиантное поведение наступило вследствие травмы мозга, то кого будет судить Бог? Того, кто совершал поступки, пользуясь данным ему умом, или того, чьи поступки отныне определяет несчастный случай?

– Я могу догадаться, что ответил бы демагог вроде Иглиста, – заговорил Артем. – Что сам этот несчастный случай – результат поступков человека, а значит, и все последствия, все грехи принадлежат человеку безо всякого оправдания. Так Бог выходит из этой дилеммы невиновным.

– Верно, – благожелательно, но с явным внутренним спором отозвался отец Осерий.

– Но вы сами не считаете этот ответ справедливым.

– Удар молнии, говорил он. Случайность? Какой изощренный план: сквозь жизнь привести грешника в нужный час и минуту в то место, где свершилось божественное возмездие – удар молнии. Но почему одному человеку дается время заслужить прощение, а другому нет?

Артем продолжил, как если бы сам был свидетелем того диалога: