Бых. Первая часть

– Скажу Хайруллину, пусть посадит кого-нибудь записи фильтровать. Борода эта, судя по всему, приметная… А может, тебя напрячь, Перс?

Но Эдуард категорически отверг нецелевое расходование своих достоинств.

– Меня нельзя трогать, пока турки осаждают город. На меня вся надежда, – трагически жертвовал он собой. – Где, кстати, наш недоношенный сын полка? Я к «голландцам» его собирался взять.

– Гоша, в отличие от тебя, бегает тут по отделу, старается.

Гоша действительно несся по коридору с кучей папок. Видимо, дали полазить по висякам. Эдуард взял его за плечо, фамильярно принимая в свое распоряжение, и повел к выходу. Но лейтенант вдруг взбрыкнул и заявил, что команды от вышестоящего начальства не получал. Патриархальные устои в отделе вновь попраны! Гоша упрямо ссылался на нарушение цепи подчиненности, и даже повышение тона не убедило его.

Чтобы скорее покончить с нелепой сценой, пришлось обратиться к Хайруллину. Замученный полковник, не дослушав, утомленно попросил новичка оказать содействие коллеге. «Содействие коллеге!» Эдуард принял формулировку как унизительную и, послав Гошу ко всем чертям, отправился к выходу один.

Гоша увязался следом. Пожалуй, глупо было прогонять пацана, когда сам же потащил за собой… Сверкнув свирепым взглядом, Эдуард указал Гоше на переднее сиденье машины.

– Куда едем?

– В районный клуб мечтающих постирать нижнее белье фюрера. «Голландцы», местная фашиствующая банда. Легально владеют несколькими тренажерными залами и парой малопривлекательных злачных мест. Рыбеха мелкая, но иногда щуки покрупнее просят ее кого-нибудь покусать. Есть вероятность, что они уже получили вводные, которые нам интересны.

– Так что, эта банда спокойно действует в районе, и никто ее не разгоняет? – претензия, так часто прорезавшаяся в высокомерном юноше, сделала его голос требовательным. Но Эдуард уже доел свой гнев и сделался флегматичным.

– Гоша, щелкни пальцами да останови эту карусель лет на пять. Я уделю им время, чтобы порадовать тебя и закрыть всех «голландцев» от семи до пятнадцати. Ты не щелкаешь пальцами, Гоша. У нас вечный некомплект личного состава, а всякая мразь в Москву лезет в товарных количествах. Ты поезда с югов видел на вокзале? Да это давно уже не пассажирские, а грузовые составы. Людей привозят, как дешевый уголь в топку города, а мы задыхаемся. Нет у нас возможности гоняться за всеми. Поэтому договороспособных терпим, а присущую сотруднику полиции жажду справедливости утоляем от случая к случаю.

– Нельзя быть толерантным к преступности, – мрачно возразил Гоша. – Если мы заключаем с ними сделку, то граждане и к нам будут относиться как к ее субъекту. Мы не должны потакать бандитам.

Эдуард удивленно посмотрел на него. Он как будто узнавал эти слова или, вернее, интонации. А теперь и в лице молодого коллеги почудилось нечто знакомое. Но образ остался неотчетливым.

– Воспитан в традициях московского рыцарства, – пробормотал Эдуард, невольно почувствовав симпатию к дерзкому малому. – Хороший у тебя настрой, Гоша. Либо из тебя вырастет бескомпромиссный опер, которому к пенсии дадут полковника, либо сломаешься.

Эдуард свернул на убегающую от жилого массива улицу, ведущую в останки промышленной зоны, где поселились сомнительные конторы и маргинальные сообщества. На пограничном доме перебивали друг друга граффити наци и антифы, отмечая фронт священной войны.

– Ты за кого в схватке возвышенной молодежи?

– Всегда считал недоумками и тех и других. Фантазеры.

– Не совершай эту ошибку, – воспитательно предостерег Эдуард. – В основном они как раз очень смышленые ребята. С ними не драться надо, а аргументированно убеждать. Тут терпение нужно, а мы… Накричал, чтобы не услышать ответа, в угол поставил – и вроде как ты уже прав.

– Встречал только кретинов.

– Возможно, это с тобой хотели общаться только кретины?

Эдуард остановил машину среди бесконечно тянущихся бетонных заборов, осевших, обессиленных, и потому удерживаемое ими пасмурное небо где-то у горизонта все-таки падало. Серый камень был помечен красно-черным кровоподтеком – боевая наклейка «Антифа в атаке», оставленная храбрым диверсантом. Из-за оград, как глупые животные из стойл, пялились выбитыми окнами старые безликие постройки. Смутно доносилась бухающая музыка, чей-то неразборчивый разговор. На пустынной рассыпающейся дороге звуки казались случайно притащенными с последней населенной улицы.

Коллеги миновали проходную: охранник кивнул Эдуарду и с подозрением присмотрелся к Гоше. Площадка, на которую они вышли, видимо, служила погрузочной зоной древнего завода. Земля, как скованное чудище, проступала через трещины в асфальте. Жесткой шерстью торчала трава, по которой дожди размазали слякоть. Когда-то кипевшие жизнью цеха остыли, их крошащиеся стены походили на корку, изъеденную насекомыми. Однако в этом запустении было припарковано довольно много машин, в том числе недешевых. Музыка стала громче.

– Добро пожаловать в Амстердам, – объявил Эдуард. – Держись меня, рот не открывай: загубишь дело.

Гоша обиженно поджал губы, но кивнул. На ветру, протискивающемся сквозь щели, он запахнулся в свою куртенку, смотревшуюся жалкой и грязной на фоне модного пуховика коллеги. Эдуард повел протеже к постройке, возведенной в качестве административного здания. Она обветшала и была густо покрыта малоосмысленными рисунками, но окна были целыми, а дверь – прочной. У крыльца стояла группа крепких ребят, которые ни слова не сказали Эдуарду и запомнили – как щелкнула камера в глазах – Гошу.

За порогом начинался тесный коридор, ведущий мимо многочисленных дверей. Это напоминало офисный центр, а не бандитское логово. Впрочем, как должно выглядеть бандитское логово? Было на удивление многолюдно. Обитатели толкались у общей кофемашины, отовсюду раздавались споры и смех, затихавшие при виде гостей. Встреченные теснились к стене, пропуская по-хозяйски идущего Эдуарда. Не обмениваясь лишними репликами, он кое-кого приветствовал за руку, избранных дружелюбно хлопал по спине.

Некоторые комнаты были открыты; на стенах висели флаги с профилем Алексиевского креста и вариациями коловрата, черно-желто-белые стяги с различными гербами. Похоже, тут был представлен весь правый спектр: от неоязычников и панславистов до православных радикалов и монархистов. Коридор загромождали стеллажи с пропагандистской литературой и брошюрами. Лежали листовки, рекламирующие концерты специфических групп и лекции идеологической направленности.

Раздавались голоса: «Проект омовения сапог русского солдата в Индийском океане исполнен. Это делает нас державой ведической…» «Опросы показывают, что на референдуме жители Южной Сибири проголосовали бы за создание нового субъекта…» «Гены тех, кто убивал русских, евреев и цыган, еще текут в их венах…» «Планы создания ногайской автономии на востоке Ставропольского края просочились в прессу. В связи с изменением демографического баланса в регионе, связанным в том числе с турецким освоением края…» «Благосостояние москвичей рухнуло из-за наплыва беженцев! В бюджетной сфере забыли о премиях! Низкоквалифицированный труд выдавлен приезжими. Местные без работы!»

Чем дальше шли Эдуард с Гошей, тем отчетливее становилась музыка, бьющаяся между стенами. Они одолели замусоренную галерею, соединявшую два здания, и выбрались в просторный цех.

Все ценное было растащено отсюда десятилетия назад. Сверху свисали гниющие обмотки. Ржавые перекрытия были загажены птицами – несколько голубей металось, не зная, куда спрятаться от молотящих в потолок басов. Световые окна сделались коричневыми, как зубы дезоморфинового наркомана. Недостаток солнца восполняли прокуренно горящие подвесные промышленные лампы.

Крыша, видимо, протекала, так что часть помещения накрывал жестяной каркасный навес. Под ним собралась небольшая толпа, в центре которой самозабвенно отплясывал лысый парень в олимпийке. Вокруг качались от натуги закрепленные на цепях колонки. Барабан бил с перегрузом, до костей сотрясая доходягу. Тот входил в резонанс, шатаясь телом и устраивая ногами бешеную скачку. Лицо его, лишившееся выражения, порозовело и покрылось испариной. Племенной ритм возбуждал зрителей, среди которых возникали судороги.

Эдуард стал пританцовывать вслед за ними, но что-то совершенно неподходящее.

– Атас, полиция! – крикнули в толпе, и несколько человек рванули прочь. Музыка оборвалась, и раздался скрипучий напев.

– Свет любви нашей уга-ас, – от всего сердца исполнял Эдуард популярный у подрастающего поколения мотив. – Как некстати! О, как некстати! Уо-уо-о!

Толпа неохотно стала рассеиваться. С томной тоской поп-звезды, рассчитанной на юного потребителя, Эдуард послал одной из девушек воздушный поцелуй. Та заинтересованно показала ему средний палец.

– Старею! – засмеялся Эдуард. – Вторая за день посылает меня!

Девушка поймала взгляд Гоши, презрительно отвернулась и тоже покинула танцпол.

Под навесом остался только габбер, продолжавший исступленно отплясывать в ритме, накопленном в теле, как в конденсаторе. Игнорируя его, Эдуард прошел к бару. Неказистая конструкция была сварена из обломков машинерии, но ассортимент мог дать фору многим заведениям в пределах Садового кольца. Из-за стойки недобро взирал на гостей еще один лысый тип, тоже тщедушный, но с борзым взором. Его лицо было исписано татуировками – латинские слова, цифры и кресты, что содержало некую шифровку для посвященных. Возле бара были расставлены столики, сидеть за которыми предлагалось на металлических ящиках.

– Давай-ка того же, что у них, – указал Эдуард на единственных оставшихся посетителей.

Бармен молча подчинился. Двое невозмутимых мужчин средних лет, на которых сослался Эдуард, выглядели солиднее прочих. Они походили на бизнесменов, хотя и носили одежду спортивного стиля. Уровень пены в кружках перед ними отмечал редкие глотки. Оба якобы безучастно отвернулись. Ожидая пиво, Эдуард смотрел в их сторону с меланхоличным недружелюбием, как сидящий на цепи старый пес. Раздавалось шипение крана и топот вошедшего в транс; на лице амока разгорались нездоровые пунцовые пятна. Стакан стукнул перед Эдуардом, который, оживившись, с охотой отпил. Выразив удовлетворение, он отсалютовал безразличным посетителям.

– Кто это? – бармен кивнул на Гошу, не удостаивая того взглядом.

– Это Гоша, знакомься.

– И что за хрен этот Гоша?

– Тот, который у тебя колом в жопе ближайшие годы стоять будет, – весело посулил Эдуард.

– Да имел я в рот твоего Гошу.

Лейтенант оборвал вдох и побледнел, стиснутый оскорблением.

– Зря ты так, – расстроился Эдуард, – он же тебя теперь посадит лет через пять.

– Тебя я тоже в рот имел. Но ты же за пять лет не посадил.

– А ты поговори побольше, я тебя из-за стойки все-таки вытащу. – В голосе Эдуарда обозначилась угроза. Бармен сдержался, и гость снова стал благодушен: – Как дела с турками?

– У меня с турками дел нет.

– Это здорово! А то у нас шеф не рад тому, что турки въезжают в стольный град. Но еще больше он будет не рад, если кто-то начнет проявлять самодеятельность по этому поводу. Каждый второй здесь на маленько да присядет – это тебе гарантия. – Эдуард многозначительно повел взглядом, хотя прямо на «спортсменов» не посмотрел.