Бых. Первая часть

– Молодец. Доедай.

По телевизору пошли кадры военной хроники, и Эдуард громко произнес, зная, что это никому не интересно:

– Опять он сейчас будет о том, как один всех победил.

– А можно я после уроков зайду к Вере? У них котенок появился.

– Можно, только сильно не задерживайся, у людей свои планы.

– Ну а что ему еще говорить? – отчего-то растерянно бормотал Эдуард. – Как все у турок будет хорошо?

– А когда у нас будет котенок?

– Если только рыбки.

– Не хватает нам кота… – вздохнул Эдуард, не вкладывая в это никакого смысла.

– Эд, так тебя ждать вовремя?

– Да ну с этой работой… – буркнул Эдуард, но под Оксаниным взглядом из-под очков сконфузился. Взгляд жены казался не строгим, а просто каким-то невыносимым, и нужно было в ответ обязательно произнести что-то другое, правильное. Видимо, учительская закалка. – Я не буду задерживаться, если только форс-мажор. Позвоню.

– Доели? Все, собираемся. Поставишь в посудомойку?

– Угу…

Оксана и девочки уходили немного раньше; слушая то споры, то хохот, Эдуард наблюдал документальные кадры мертвых, но не похороненных войн. Звуки из коридора казались еще одним сражением, поле которого он оставил.

– Мы ушли!

Дверь хлопнула, и Эдуард прибавил голоса в телевизоре.

– Оппоненты пеняют, что вы говорите о ком угодно, но только не о ваших избирателях – россиянах. Фокус инфраструктурных мегапроектов смещен на другие субъекты Державы: Польску, Тюркие, а те, что будут реализованы на территории России – в Заполярье и на Дальнем Востоке, – не касаются большей части ее населения. Кроме того, многие считают, что ряд болезненных для российского избирателя аспектов внешней политики, таких как греческий Энозис, все больше определяет Анкара. Есть опасение, что это приведет к новому конфликту в Европе, и неясно, за что тогда будут сражаться российские солдаты.

Хотя тема беседы была, конечно, известна заранее, Седов слушал с подлинным вниманием, вновь пытаясь вникнуть в эти претензии. Он разочарованно и мрачно помолчал несколько секунд – ему нужно было погрузиться в воспоминания, чтобы извлечь ответ.

– Я… смотрел эту хронику и вспоминал эпизод, случившийся в самом начале участия России в известных событиях. Я никогда, кажется, не вспоминал о нем публично. Это было в начале операции «Расцветающие ирисы»: боевики были на пике своей силы. Они начали мощное наступление в Сирии и потеснили соседние с нами части. Мы оказались под угрозой обхвата с фланга. Было принято решение отходить. Но за нами была армянская деревня. Зайди туда боевики хотя бы на несколько часов – и всех жителей вырезали бы, примеров хватало.

– Чего наши западные партнеры, конечно, предпочли бы не заметить. Любой головорез будет назван освободителем, если он убивает русских или их союзников.

Седов будто обнаружил, что находится не один в помещении.

– Ну конечно… – согласился он безразлично. – Однако и не отступать было нельзя – вся группировка подставлялась под удар. Тогда я вызвался помочь ополчению организовать оборону в надежде продержаться до контрнаступления. Со мной добровольцами остались еще одиннадцать моих товарищей. В центре наших позиций оказалась армянская церковь, где укрылись мирные жители. На деревню наступало несколько сотен боевиков. Против них мы – двенадцать солдат да тридцать ополченцев. Нас непрерывно атаковали более полутора суток. Мужчин на позициях сменяли подростки, матери, старики. И тоже погибали. Деблокировали нас на рассвете после второй ночи. Только восемь из нас оставались способными держать оружие. – Седов произнес это сухо, просто подводя итог. Что по-настоящему означали для него эти слова, выразилось разве что в незаметном движении горла, сглотнувшего эмоции, потравленные мышьяком лет. – Почему я об этом вспомнил? Я ведь из Дагестана. И наша рота была укомплектована выходцами из этой республики. Солдаты, вызвавшиеся защищать вместе со мной христианскую деревню от боевиков, были мусульманами. В тот день мы были одной нацией – людьми, и исповедовали одну веру – в правое дело. Так что, – вдруг нехарактерно для себя встрепенулся Седов, и его лицо, серое, как склеп, озарилось проникшим сквозь какую-то щель светом, – я искренне убежден: именно это воплощает и вся Евразийская держава. Наш путь не в том, чтобы потакать делению на своих и чужих, за которым стоит только шкурный интерес и эгоизм. Не разобщенность, а объединение наших лучших качеств ведет нас вперед.

Седов явно хотел добавить что-то еще, но утомленно откинулся в кресле, исчерпав себя.

– Да ну тебя! – скривился Эдуард, неожиданно разозлившись, и выключил телевизор.

…Лера уже была на службе. Закинув ноги на стол, она с не принадлежащим миру выражением на лице щелкала по клавиатуре.

– Что такое, и тут одни женщины! – Ввалившись в кабинет, Эдуард возмущенно уставился на коллегу. – Ноги выше погон задрала! Тебя кто в уголовный розыск пустил?

Лера без интереса подняла глаза и молча сопроводила проход сослуживца к рабочему месту средним пальцем. Ожидая загрузки компьютера, Эдуард мстительно поглядывал на нее.

– Чего ты там задумал? – почуяла неприятность Лера.

– Тебя вчера искали.

– Терпила какой?

– Может, поклонник?

Лера скептически подняла брови.

– А ты заметила, как это преломилось в нашем народе: «терпила» – потерпевший. Теперь это не кто-то, нуждающийся в помощи, а человек, достойный презрения. А за что его презирать? За то, что кто-то оказался бессовестнее его? Что-то тут не сходится…

– Перс, кто меня искал?

– Лови файл.

– Как сильно я буду ругаться, когда открою его?

– Определенно матом. Возможно, долго. Лови давай.

– Отец Осерий… Мат я пока придержу. У меня и без тебя из главка очередь на отработку. Поп же из местного прихода?

– Ага. При этом из бывших наших клиентов.

– Похоже, к Богу на службу попасть проще, чем к нам, – не улыбнувшись, отметила Лера.

– Зато у нас не обязательно раскаиваться.

Лера уже углубилась в чтение.

– «Незадолго до убийства церковь посетил подозрительный гражданин…» – Она оборвала себя: – Давай вкратце: что-то стоящее сообщил?

Какое-то чувство, попавшись под мысль, сбило Эдуарда. Это был необъяснимый страх, проползший в него со словами священника.

– Злодей ему привиделся.

У Леры в списке был отсидевший за двойное убийство, у которого сожительница как раз неделю назад нашла кровь на одежде, и сумасшедший, однажды грозивший принести в жертву чертову дюжину грешников, а недавно распявший в лесу козла. Поэтому аргументация отца Осерия ее не впечатлила. Но Эдуард настоял:

– Ты подожди отмахиваться: он вчера так об этом рассказывал, что я вслед за ним поверил: что-то тут нечистое есть.

– С таким описанием по «Лазури» не прогонишь.

– Слушай, ты займись, а? – почти жалобно попросил Эдуард. И, не зная, как объяснить это, повторил: – Что-то тут есть.

Лера еще раз пробежала глазами по показаниям священника.