Из-под обломков: колено, рука, крик, заточенный, как кинжал.
Мама велела бежать, и с тех пор я должна бежать.
Все умерли там, и мудрая Руни, и старый Джа,
наверное, в яме одной лежат.
Но, может быть, мама ещё жива.
И вот я иду, подобрав ружьё,
горячие пули звенят дождём.
Я засыпаю в тени у камня
и боюсь, что ночью меня прожжёт,
и я никогда не вернусь к маме.
Если она спаслась, то сварила отвар для выживших
– смазать раны, рубиново-алым брызжущие,
словом, мама сможет всех вылечить.
И, закрыв глаза, я почти что слышу её,
и голос её медовый, в земле звеня, к дому ведёт меня.
И голос Руни ведёт тоже.
Напоминает, что я чудовище,
что я безжалостна и зубаста.
Я уничтожу всех, кто пришёл сюда убивать нас,
из-за кого вода кровава и горяча
в нашем озере Чад.
Я засыпаю, и ружьё засыпает,
пристроившись у плеча.
Питер Пэн
в садах зацветают вишни,
но яды бегут в водостоках,
и люди наполнены ими,
не могут ни петь, ни плакать.
наш город, в конец обозлившись,
встречает пришельцев жестоко,
и ангелы виснут на шпилях,
как бабочки на булавках.
раскройте грудную клетку
навстречу пустым надеждам
и вместо вина и мёда
отведайте горсть свинца.
не смыть из-под кожи метку,
ничто не пойдет, как прежде,
мне вынули дух ребёнка,
оставили – подлеца.
завидев на горизонте,
как зубья топорщат скалы,
мы точно не взмоем к небу,
по-чаячьи морща глаз.
на скорости гибнут сотни,
забыв опустить забрала,
а завесь стального склепа
от боли спасает нас.
а Темза, дорога крови,
свидетель моей потери,