Где похоронено сердце

Через день войска ушли из аула, провожаемые нестройной стрельбой горцев, которые действительно появились ниоткуда, как только войска оказались в неудобной позиции.

Жители аула, гоня перед собой разноголосо ревевший скот, возвращались домой по пыльной дороге, по обеим сторонам которой дымились вытоптанные поля с сожженными посевами. Вытягивая шеи, они тревожно смотрели на высокие белые минареты мечети, скрытой за купами тополей, но вскоре раздался облегченный вздох: дома были целы, только деревянные сараи разобраны на дрова. Из открытых настежь дверей беленой мечети вился дымок – там все еще тлели костры, на которых солдаты готовили себе еду.

Фатьма открыла глаза на шум:

– Аллах, как нам повезло, дочка, и среди русских встречаются хорошие люди! Ко мне приходил офицер, такой уважительный, воспитанный, я попросила его придержать солдат, и он не дал им ничего сломать.

– А как он выглядел? – вырвалось у Дины.

Опомнившись, она прикусила язык, но было уже поздно – свекровь удивленно подняла рыжие с проседью брови:

– А тебе-то что?

– Да нет, – густо покраснев, замялась Дина, старательно пряча от нее глаза, – я просто так спрашиваю.

Дина готова была провалиться сквозь землю под сверлящим взглядом старухи, но, на ее счастье, громко хлопая дверями и возбужденно переговариваясь, в комнату ввалились Хадижа и Айшат, державшая за руку Хан-Гирея. Малыш ловко вскарабкался на кровать и бросился Фатьме на шею. Она обняла его с блаженной улыбкой на старческом лице, осветившемся беззаветной любовью:

– Ты мои очи, ты моя душа…

– Хвала Аллаху, у нас все в порядке! А посевы-то сожгли, проклятые! Ну, ничего, еще успеем запастись сеном для скота, – без умолку тараторила Айшат. – А в мечети они костры жгли! Ну что за люди! Как их только земля носит, этих гяуров!

5.

Жизнь в ауле понемногу входила в прежнюю колею, но Дина, похоже, навсегда потеряла покой и сон – занозой в сердце сидела мысль о предстоящем замужестве. Старая Фатьма вздыхала:

– Конечно, нашему мальчику с матерью было бы лучше, но она не может ослушаться отца. Ничего не поделаешь, придется подчиниться. Правда, Аслан…

Вездесущая Айшат только этого и ждала:

– Он, конечно, твой родственник, но, видит бог, не люблю я его…

– Да не пугай ты ее! – сердито прервала ее строгая Хадижа.

– Девочка должна знать своего будущего мужа, – не отступала Айшат, – он никогда не показывает свое истинное лицо, мимо не пройдет, пока не справится о здоровье всех родных аж до седьмого колена, хитрый, как лиса, но меня не проведешь! Да и в какой-то темной истории был, говорят, замешан с вдовой из соседнего аула…

– Это когда было-то? С тех пор много воды утекло! – подавая недвусмысленные знаки чересчур болтливой сестре, Хадижа, увлекшись, подмигивала ей уже на виду у Дины.

Но Айшат не унималась:

– Ну, скажи хоть ты, Фатьма, правда это или нет?

– Помню, когда он ребенком еще был, воды доверху в таз нальет, поймает цыпленка и бросит его туда, еще рукой удерживает, чтобы бедняга не всплыл. Сколько мы его за это ругали, а он уставится, как иблис, своими дьявольскими желтыми глазами, молчит и усмехается. А его мать, лентяйка Бедоха, которую даже гром и молния не могли бы заставить поднять толстый зад с пуховой перины, тут же прибегала и начинала выгораживать своего сынка: мол, это ваши дети озорничают и на него все сваливают. Кто так детей воспитывает? Вот он и топил цыплят, пока не подрос. Права Айшат: сколько ни отмывай черную шерсть, она белой не станет. Что-то с ним не так, не то что мой бедный сыночек! – слезы навернулись на глаза Фатьмы.

Сестры быстро переглянулись, и, спрятав усмешку, Айшат продолжала:

– Так вот, на эту несчастную чуть каменное платье не надели из-за него…

Дина в недоумении повернулась к ней:

– Какое платье?

– Камнями, значит, хотели забить, – нетерпеливо отмахнулась старушка, —

она осталась одна с малыми ребятами, родня далеко, помочь некому, натерпелась из-за нищеты. Говорили, что только подачками сердобольных соседей и перебивались. А ваш-то Аслан, видно, пообещал ей жениться, а когда она забеременела, свел с ней своего соседа-вдовца, он тоже один с детьми мыкался. Уж не знаю, как он это дело провернул, но сосед женился на этой женщине. Только нашелся добрый человек, который прямо на свадьбе шепнул ему, что с новобрачной-то вроде не все в порядке…

Дина, вспыхнув, задрожала, будто слыша злой укор.

– Ты уймешься сегодня, а? – Хадижа в сердцах бросила ножницы на дно плетеной корзинки. – Уж не ты ли была тем самым добрым человеком? Откуда тебе все это известно?

Айшат и глазом не моргнула:

– Да уж известно! Так вот, жених-то и задумался: рассказать о своих подозрениях нельзя – где четыре свидетеля? Нету их! Только он тоже оказался не промах: решил до поры до времени к ней и не прикасаться вовсе. Видит женщина – дело плохо, она и так к нему ластится и этак, но он ни в какую, не смотрит на нее – и все тут! Через пару месяцев все и разъяснилось, живот-то не спрячешь, только она так и не раскрыла имя отца своего ребенка…

У Дины потемнело в глазах, она прислонилась к стене, чтобы унять дрожь в коленках.

– Некоторые горячие головы хотели камнями ее забить, да наш кадий, добрый и справедливый человек, дай Аллах ему долгих дней, не позволил, детей пожалел. Только она не вынесла позора, ушла далеко в горы и то ли сорвалась, то ли сама бросилась в глубокое ущелье. Разбитое тело только через несколько дней нашли пастухи. Говорили, у несчастной ни одной целой косточки не было…

Содрогаясь от ужаса, Дина смотрела на старуху, которая увлеченно продолжала:

– Да, раньше ей не поздоровилось бы, просто времена сейчас другие. Я слышала, что по законам адата за такие грехи женщину брили наголо…

– Да не брили, просто отрезали косы, а на грудь клеймо ставили, как скотине, потом только выгоняли из аула, – поправила сестру Хадижа.

– Да разве ж это наказание! – отмахнулась Фатьма. – Я девчонкой еще была, помню, бабушка с соседкой у нас во дворе шушукались, как раз под тутовым деревом, где я сидела. И вот слышу я имя тогдашней подружки моей – Назика да Назика. Любопытно мне стало, конечно, ну и притаилась там. Оказалось, что это не подруга моя вовсе, а взрослая замужняя женщина, которую муж якобы застукал со своим другом. Муж, значит, тут же вытаскивает кинжал и без лишних вопросов отправляет его на тот свет…

– А жену-то, жену? – сгорая от любопытства, Айшат прыгнула на кровать к чересчур медлительной, на ее взгляд, Фатьме, напрочь забыв про раскрытый Коран, который остался сиротливо лежать на краю лавки, прикрытый яркой шелковой тканью.

– Так вот, не говоря ни слова, муж срывает одежду с онемевшей от ужаса жены, привязывает ее крепко-накрепко к спине мертвого друга и преспокойно уходит. Каково? Вечером приходит опять, смотрит на муки женщины и, не слушая ее оправданий и причитаний, уходит.

– Аллах! Аллах! – Хадижа застыла с корзинкой на коленях. – Да как же это?

– Три дня несчастная сидела, привязанная к мертвецу, а потом освободилась неизвестно как – видно, с джиннами черными в сговор вступила. И что бы вы думали?

– Сбежала, да? Не томи, Фатьма! – взмолилась Айшат, в жгучем нетерпении хватая ее за руку.

Фатьма, смеясь, шутливо хлопнула ее по пальцам.

– Что ты меня тискаешь, старика своего вспомнила, что ли? Как бы она сбежала? Дверь-то заперта была! Приходит муж ночью, намереваясь, как и прежде, всласть потешиться своей страшной местью, – да не тут-то было! Назика спряталась за дверью, оглушила его чем-то тяжелым, кажется, кочергой. Дальше слушайте: она подтащила его к трупу, беспамятного, и прикрутила к телу друга, которое уже точили черви, теми же веревками. Но это еще не все! Достала, значит, его кинжал и отхватила ему кончик носа, затем преспокойно вышла, дверь снаружи приперла палкой – и поминай как звали!

Уставившись на Фатьму двумя парами одинаковых голубых глаз, сестры молчали, будто разом потеряв дар речи, наконец Айшат покачала головой:

– Да как же она додумалась до такого? Вот уж действительно с черными джиннами спуталась!

– И это ей сошло с рук? – Хадижа все еще не могла прийти в себя.

– Его только через несколько дней обнаружили – хитрая Назика дверь-то снаружи закрыла, и все думали, что в доме никого нет. Как нашли его, так он и пропал куда-то, больше его никто не видел – слыханное ли дело горцу с отрезанным носом-то жить. А ее в соседнем ауле нашли и притащили за волосы к кадию. Там она, говорят, валялась у него в ногах, рыдала и умоляла сжалиться над ней, рассказала, что-де ни в чем не была виновата, просто пригласила в дом зашедшего в гости соседа. А что с мужем сотворила – мол, затмение на нее нашло: сколько она натерпелась, пока с мертвецом на привязи просидела.

– И что же с ней сделали? – тормошила Айшат Фатьму. – А дальше-то что?