Следующий день

Эмилия не любила лесть, однако, стоило разговору тронуть ее детей, эта нелюбовь проходила. Как и любая нормальная мать, она могла часами слушать и наслаждаться похвальбой своих чад, при этом, не прерывая и аккуратно поправляя собеседника, если в том чувствовалась необходимость. Ревекка продолжала превозносить внешность, ум, силу и остальные достоинства Луция, однако, не переходила ту грань, за которой все ее слова превратились бы в угодливое лицемерие.

Вдоволь наслушавшись комплементов, матроне захотелось как-то отблагодарить рабу за её справедливое мнение и понимание людской натуры. Что говорить, не каждый способен заметить столько хорошего в одном человеке. Но наградить хотелось никак всех, переливающейся побрякушкой, а чем-нибудь необычным. Однако, ничего толкового, не приходило на ум.

– Ты хорошо жила там, в Иудеи?? – неожиданно спросила она. – Ты там была богата?

– Скажем так, я жила в достатке. Моя семья считалась известной и уважаемой, – Ревекка на секунду задумалась, мысленно блуждая в кулуарах прошлых лет. Эмилия перебила ее:

– Наверное, тяжело вот так всё потерять?! Не знаю, справилась бы я. Как ты справляешься??

– Можно я буду с вами до конца откровенной? – неожиданно спросила Ревекка.

– Конечно можно, даже нужно, – заинтересовалась и обрадовалась такому повороту Эмилия.

– Как бы удивительно то не звучало, но клянусь вам всем, что у меня есть, сегодня и сейчас я счастливее, чем когда-либо в Махероне.

Эмилия не ответила словами, однако выпученные глаза, которые от удивления, казалась, сейчас выкатятся из орбит, говорили за нее.

– Я не уверенна, что смогу это объяснить. – робко продолжала Ревекка.

– Ты уж потрудись.

– В Махероне мы жили в большом доме. Мы обладали несметным количеством рабов, следившие за его порядком. Тогда я не считала, сколько их у нас, – при этом она натужно улыбнулась.

– Была земля, приносившая доход, плодонося и выкармливая скот. Муж, считался не последним человеком в городе, – Ревекка погружалась в пучину воспоминаний.

– До него, до мужа, я росла девушкой в благополучной семье, и надо добавить, наше семейство считалась богатым. Наверное, оттуда всё и началось!! С самого детства, меня учили соответствовать статусу, вести себя согласно занимаемому положению. Меня заставляли посещать те места, что мне были не интересны а даже чаще противны, водить знакомство с людьми, с которыми просто находится рядом неприятно, не то чтобы общаться. Каждый день мне рассказывали, что надо делать. И как делать, то что они указали, мне тоже рассказывали. Чего хочу я, никто никогда не спрашивал. Верите?? Ни одного раза, никто не спросил!!! Правильно ли это?? Не знаю. Как я уже говорила, не всё в этой жизни определяем мы сами. Однако, я все-таки живой человек, и у меня тоже интересы и увлечения. И пускай они нравятся лишь мне одной. Но они мои, понимаете, только мои. Так вот, с самого малого возраста меня привлекала женская красота. Не моя красота конкретно, а красота вообще. Сколько себя помню, мне доставляло истинное наслаждение сделать кого-нибудь красивее, нежели ту наградила природа. Раскрыть их женское естество, скрыть недостатки и добавить чего-то своего. Вот для меня истинное наслаждение. Однако, вместо того, чтобы заниматься косметикой и косметологией, меня вынуждали читать труды философов, петь, танцевать, ходить на приемы в цирк. Далее, я полюбила мужчину, но как всегда, решение приняли без меня. А уже, через каких-то полгода, вашу покорную слугу выдали замуж за отца Авелии. Зная, что такова женская доля, я пыталась найти счастья в замужестве, но супруг, как и родители, не прислушивался к моему мнению, решая все вопросы самостоятельно и односторонне. И вот сегодня, я задаю себе вопрос, богатая я жила в Махероне или все-таки бедная.

Эмилия слушала внимательно и невнимательно, одновременно. Поэтому не до конца понимала речь Ревекки. Однако некоторые моменты из контекста ей удалось выдернуть.

– Как можно не понимать, богат ты или беден?? – спросила она.

– Ну посудите сами. В семье есть деньги, но вам нельзя их тратить. Точнее нельзя тратить на то, чего хочется вам. Безусловно, муж отпускал мне расходы на безделушки, но тот вид, с которым он это делал. Это казалось как-то унизительным, что ли. Всё время, чтобы я ни сказала, о чем бы не попросила, он мягко улыбался в ответ и делал, так как считает нужным. Как же еще объяснить, чтобы было попонятнее?! Вот, например, я хочу, чтобы дочь училась в Греции. Это дорого!! Но деньги на то есть. Однако муж принимает решение, что дочь будет учиться в Махероне. И всё точка!!! Без обсуждения и рассмотрения. Вот и получается, что я вроде бы богата, а вроде бы и нет.

Эмилия тихо почесывала подбородок, сопоставляя услышанное, со своей жизнью. И как неприятно было то признавать, похожие черты проскакивали не просто часто, а регулярно. Вообще казалось, что Ревекка рассказывает не о себе, а о ней. Эмилия тоже не всегда соглашалась с тратами мужа, однако, воспитанная в лучших традициях славного города, никогда не позволяла себе перечить, и отгоняла мысли о том, что муж может неправильно распоряжаться бюджетом. Однако, отогнать мысли можно один раз, второй, третий. Флавиан же действительно не умел управляться с финансами, и не замечать того, было, решительно невозможно. Муж постоянно влезал в какие-то финансовые авантюры, при этом оставаясь на плаву, только благодаря связям, приобретенным во время военной службы. Получался некий замкнутый круг, в котором главной обязанностью Эмилии становилось наблюдение и помалкивание, во время глупых растрат супруга. Главной же бедой, до этого разговора с Ревеккой, матрона считала присутствием подобных мыслей в своей голове. Согласно ее воспитанию, эти мысли не должны там появляться, а малейший намек на них, она воспринимала как бабью дурость. Так вот эта дурость, в последнее время так укоренилась в мозгу, что Эмилия окончательно запуталась и не знала, что с этим делать. Поговорить с кем-то на эту тему она не решалась, ибо склоки и сплетни всегда являлись визитной карточкой Рима. Расскажи об том одной, и завтра весь город будет знать твою маленькую тайну. И вот теперь, слушая рабыню, она убедилась, что не одинока в этом мире и в своем суждении. Ей стало понятно, что причина может быть не только в ее голове и недостатке воспитания, а банально, просто не зависеть от нее.

– Продолжай – повелительно кивнув, потребовала она.

– И так во всём. Я являлась свободно рожденной, родовитой девушкой. Но всё это лишь на словах. На самом же деле, мне постоянно говорили, что делать и куда идти. Мне говорили, как одеваться и что отвечать. Если честно, то я не помню ни одного решения, которое приняла бы сама. Абсурд. Но это так. И как я уже говорила, мужа мне тоже выбрали. Вот так и получается, что я вроде бы свободна, но на самом деле нет. Я как птица, запертая в дорогой клетке. Меня у меня нет. Я есть у кого-то другого. Вы знаете, однажды, мне в голову пришла интересная идея сравнить свою жизнь, с жизнью обычной простолюдинки, с той, которых пруд пруди на улицах городов. И знаете что? Мне показалось, что она у них ярче, и что они счастливее меня.

Эмилия улыбнулась. Она, конечно, во многом соглашалась с Ревеккой, подмечая поразительное сходство с жизнью своей, но последние слова явно отдавали перебором. Ей начало казаться, что рабыня не в себе.

– Ты хочешь сказать, что жить в достатке, хуже, чем жить в нужде? – спросила она, заглядывая прямо в лицо собеседнице.

– Нет. Я хочу сказать, что жить и в излишке и в нужде, хуже, чем жить в гармонии.

Эмилия вопросительно взирала на Ревекку.

– Попробую пояснить. Давайте еще раз, с самого начала. Я считаюсь свободным гражданином?! – рабыня уставилась на госпожу. Та в ответ вытаращила глаза, пыталась угадать, когда это она успела освободить Ревекку.

– То есть считалась!!! – поправилась рабыня, – тогда, когда жила в иудеи.

Эмилия кивнула в знак согласия.

– Так вот, та гражданская свобода, это всего лишь условность. Это звук, который приятно слышать, которым можно кичится, о котором можно говорить. Но всего лишь звук. После него ничего нет. Это наше желание говорить, что звук правдивый, что он чем-то подкреплён. Это наша фантазия, наше желание верить в этот звук. Давайте разберем на моём примере. Я была свободна!!! Но!!! За меня решали, мной руководили и меня направляли. Мою волю никто никогда не учитывал, но вслух о том не говорили. Всё обставляли так, что по-другому в этой жизни, просто нельзя, или по-другому не бывает. Какие-то невидимые стены, которых как бы нет, но они как бы есть!!! С самого рождения я жила в этих невидимых оковах, вынужденная соблюдать правила, которые не понимала, не признавала и отказывалась уважать. Однако, выполнять их, и следовать им было необходимо, по-другому просто нельзя. Сейчас я раба, мое тело принадлежит вам, но теперь мне не надо притворяться, теперь у меня нет этих невидимых стен. У меня есть, то как я вижу. У меня есть, то, как я слышу. Мне всё понятно, хотя оно и по-другому. Здесь, у вас, всё близко к тому, чего я того желала в глубине души. Посмотрите на меня!! Я занимаюсь косметологией, как и хотела с самого детства, а дочери не запрещают любить того, кто ей по сердцу. И если спросить, в какой период времени, я чувствовала себя счастливее, в золотой клетке дома, или железных оковах у вас, то как бы дико то не звучало – у вас !!!!

– В твоих словах есть доля правды, – с задумчивым лицом проговорила Эмилия, – вот только, не пойму, почему ты считаешь плату женщины несоразмерной ее жизни. У нас в Риме, женщина живет на таких же правах, как и у вас, и выполняет ту же роль, что и женщины Иудеи. По мне, так все лишения и правила компенсируются шикарной жизнью.

– Вы мудрее госпожа. Возможно, жизнь женщин Рима и Иудеи все-таки отличается друг от друга. Но более всего, я думаю, что вы опытнее и умнее меня. Ведь люди, могущие сочетать в себе желаемое и имеемое, являются по-настоящему счастливыми людьми. Я восхищаюсь теми, кто примирился с собой, рад своему предназначению, и живет от этого полной жизнью.

Эмилии слова не понравились, казалось, что Ревекка заискивает перед ней. Но обдумав смысл сказанного еще раз, она обнаружила, что лести нет, и всё, о чем говорила Ревекка, имеет место быть. Приятная теплота, от гордости за саму себя, разлилась по телу матроны. Признаться честно, она никогда не думала настолько глубоко о том, что можно жить по-другому, и новость, что она живет в гармонии, да так, как не каждая умеет, оказалась для нее действительно всласть.

Более ей не хотелось разговаривать. Она закрыла глаза и углубилась в любование самой себя. Витая в облаках превосходства, Эмилии хотелось молча упиваться радостью такой продуманной, как оказалось, жизни. Ревекке, тоже вдоволь наговорившейся, стало хорошо от настроения госпожи. Ее голову наполнили старые сомнения, что возможно с ней, что-то не так, ведь вот же перед ней находится, по сути такая же женщина, довольная собой, и всем вокруг.

Вырвавшись из объятий всеобщего одобрения, похлопываний и подбадривания, Луций с Авелией оказались в повозке, тихо катящейся в направлении к дому. Остальная семья, возглавляемая Флавианом, решила остаться в термах на подольше, чтобы после, нанести необходимые визиты, сделать надлежащие знаки внимания старинным друзьям и только что появившимся приятелям. Солнце не спеша катилось на убыль, разрешая остыть и продышаться раскаленной земле. Воздух заново получил ту прозрачную свежесть, которой лишался в полуденные часы. В шуме ветра, в поскрипывании телеги, в крике птиц, изредка пролетавших над ними, чувствовалось согласие, словно звучали они в унисон друг с другом. Им вторили, еле слышно и слабо таясь друг от друга, два молодых сердца. Так, плывя на своей телеге, словно на корабле любви, они ехали, посматривая друг на друга исподлобья, и ничего толком друг дружке, не говоря. Точнее сказать, попеременно, то Луций, то Авелия, пытались завести разговор, но как-то не клеилось. Толи темы подворачивались не удачные, толи время. Хотя, настоящей причиной несомненно являлись те самые минуты, которые любой человек ищет всю свою жизнь, а найдя, боится спугнуть. Те минуты, когда обоим без слов всё понятно. Когда тепло от теплоты, любимого человека рядом. Когда это тепло греет сильнее тысячи факелов, когда ничего больше не надо, лишь бы сейчас никогда не заканчивалось. Они ехали не проронив не звука, наслаждаясь каждой секундой проведенной вместе, и искренне веря, что впереди этих секунд, будет еще очень и очень много. Возможно, поездка до виллы так и закончилась бы в молчании, если бы не воробей, появившийся, неожиданно, из неоткуда. Птичка нагло взгромоздилась на край повозки, и принялась чирикать, будто бы у себя в гнезде. Воробей казался таким бойким и забавным, что улыбки умиления, сами собой, появились на физиономиях молодых людей. Птичка же, словно чувствуя свою актерскую востребованность, продолжала выступать. Надо отметить, что этот воробей вообще оказался не робкого десятка. Луций с Авелией подвинулись к нему ближе, а он и не думал удирать. Вдоволь начирикавшись, он маленькими прыжками приблизился сначала к Авелии, потом к Луцию, как будто бы силясь что-то узнать у них, и не добившись ничего путного, покрутив напоследок, маленькой коричневой головкой, улетел восвояси.

– Воробей!! – как-то радостно выкрикнул Луций. – Для римлянина это хороший знак, – вырвалось у него из самых недр груди.

– Что он означает? – робко спросила Авелия.

Луций смутился и даже немного покраснел. Воробей считался птицей богини Венеры, и когда он являлся молодой паре, это слыло ее благословением.

– Ну … просто хорошо и всё, – неожиданно резко обрезал он, раскрасневшись, словно помидор.

Юноше не хотелось сознаваться в своих чувствах. По крайней мере, сделать это планировалось как-нибудь не так и не сейчас. Вообще, эта набирающая разбег история, нравилась и не нравилась ему одновременно. С одной стороны, тут не присутствовало ничего плохого или предосудительного. Ну, понравилась девушка, ну чего тут такого?? Однако, как она ему понравилась??!. Наверное, это как, и являлось основным противоречием внутри себя. Он чувствовал, что слово понравилось совершенно тут не подходит. Луций несколько раз признавался себе, что перед Авелией становится робким, мягким и податливым. И это при том, что по одному только щелчку его пальцев, девушка будет ему доступной, без каких-либо помех или припонов. Так в чем же дело? Однозначного ответа не существовало. Точнее сказать ответ существовал, но юноше он не очень нравился. Луций считал его неким проявлением слабости. Ну негоже, вот так, со всего размаху, не разбирая ничего перед собой – влюбиться в рабыню, да еще так крепко, что не видеть и не слышать ничего вокруг. Только она. Только для неё. Тьфу !! Противно аж!! И вот надо же такому случиться!!! И ведь именно с ним!!! Луций, как и любой другой юноша этих лет, сильно зависел от общественного мнения. Его, как и всех остальных, сильно волновало, что скажут окружающие, что они подумают. Еще совсем недавно, стоя возле зеркала и заглядывая в отражение, ему виднелся красивый, уверенный в себе парень, воспитанный в лучших традициях Рима, у которого имелся опыт общения с женщинами, и надо отметить, опыт весьма обширный. Но только дело доходило до Авелии, бравада и уверенность куда-то уходили, превращая ловеласа в робкого, ласкового кота. И самым запутанным и непонятным Луций видел то, что ему нравилось превращаться в этого кота. Ему вообще хотелось отдаться Авелии всему без остатка, стать ее рабом, а не сделать ее своей наложницей. Почему так происходит, он не понимал. Единственное, что он отмечал для себя совершенно точно, так это то, что Авелия разительно отличалась от всех остальных, до этого ему известных, девушек. Какая-то неведомая чистота, непорочность не только тела, но и мыслей. Все это, так изящно объединённое в одном человеке, влекло его. Он желал ее так сильно, что виски стучали, но не так как остальных. Авелия светилась как богиня, которую надо заслужить, надо заработать. Нужны подвиги, нужны страдания, и только после этого можно наедятся на взаимность. Юноша раздражался и трепетал одновременно. Что это слабость?? Или так и должна выглядеть любовь?? И с чего я решил, что она такая?? Ведь знакомы мы всего ничего. Его мысли прервала Авелия.

– И у нас воробей, хорошая птица. Считается, что видеть его в чужой стороне, напоминание. Напоминание о том, что богом ты не забыт, что он видит тебя и присматривает за тобой. Но я и без птицы знаю, что бог меня любит, – при этом она мягко улыбнулась, спрятала глаза, и покраснела как черешня.

Луций не понял, как это она и без птицы, так лихо всё понимает. Погруженный в собственные размышления, он и не предал этому робкому признанию никакого значения. Он пытался разобраться в себе самом. Мысли роились в голове, будто пчелы. Временами он поднимал голову и кидал напряженные взгляды по сторонам. Один такой, сосредоточеннее чем обычно, угодил в Авелию. Самоанализ оказался заершенным. Больше смотреть он никуда не мог. Все остальное растворилось, расплылось и пропало. Какая-то белая пелена вокруг Авелии, а если точнее, то только она и больше ничего. Девушка сидящая на краю телеги, казалась еще краше, чем обычно. Черные волосы, будто бы купались в потоках встречного ветра. Они казались волнами, набегающими и откатывающимися, оставляя видимым на небольшое время, прекрасный лоб и румяные щечки. Однако, волосы являлись всего лишь прелюдией. Они не шли ни в какое в сравнение с глазами. Взгляд во истину был изюминкой этой богини. Из-под опущенных век, светящимися мягкими лучами вырывался самый чувственный и прекрасный взор, что доводилось видеть Луцию. Взгляд, наполненный сердечной добротой, трепетом, немножко строгостью. Одним словом, взгляд любимых глаз. Юноша чувствовал, что не может, не хочет жить, без хозяйки этого прекрасного взгляда. Сердце от ощущения Авелии рядом стучало с утроенной силой, разгоняя кровь по жилам сильнее и стремительнее. В голове помутилось. Всё, кроме нее потерялось и престало существовать. Не в силах более сдерживать свои чувства, он подсел ближе, и уже хотел притянуть ее к себе, но не успел. Авелия, обвив его шею руками, словно лозами дикого винограда, бросилась навстречу и перестав контролировать себя и вообще чего-либо вокруг, впилась в него губами, будто в спелый нектарин. Сколько длился поцелуй они не знали, но когда он закончился, оба дышали так тяжело, как будто разгрузили целый воз камней. Счастье, словно водопад, бурными потоками пота, лился наружу с изможденных голов. В этом молчании, в этой отдышке, все казалось понятным без слов. Наконец-то, все точки расставились по своим местам. Недосказанности закончились и надо отметить, закончились хорошо. Авелия сидела рядом с Луцием, у изголовья повозки, положив свою голову на его плечо, жмурясь от заходящего солнца, и до конца не веря в происходящее. Так, в безмятежном молчании, можно бы ехать целые дни напролет, но, как тучи среди ясного дня набегают на небо, так и душу Авелии заволокли сомнения. Она подняла свою маленькую головку с плеча, и устремила в Луция вопрошающий, испытывающий взгляд.

– Что об этом скажут твои родители? – печальным, немного потухающим голосом спросила она.

– А что они должны сказать?

– Я же рабыня, а ты ..

– Ничего не скажут. Почему они должны чего-то говорить? Ты моя, и на этом всё.

Авелия, при этих словах, внутренне насторожилась. Она не понимала, что Луций имеет ввиду. То есть, общий смысл казалось ясен, но как он видит дальнейшие отношения между ними, оставалась не совсем понятно. Конечно, девушке хотелось бы большой и чистой любви, той, о которой с томными улыбками воспоминаний рассказывали ее подруги, той, ради которой стоит жить, со слов ее матери. Но после этих, каких-то резких слов, ей показалось, что он видит их светлые чувства несколько по-иному. Возможно, Луций имеет в виду, что она ЕГО рабыня, и этого уже никто не отменит. По известным причинам, такого развития отношений ей не хотелось, и о подобном, конечно же, не мечталось. А может быть, я вообще зря поверила в любовь, ведь в плане социальном, между нами действительно пропасть – рассуждала она. Но, что тогда значит этот поцелуй? А может ничего и не значит!!! Может это те самые воздушные замки, которые я успела понастроить у себя в голове. Она искоса посмотрела избранника, не желая верить догадкам, пытаясь найти подтверждения своей первой мысли. И тут, её как током ударило. Луций сидел к ней полубоком, ища глазами что-то впереди и перебирая пальцами по краю телеги. Ей показалось, что он нервничает и вообще находиться в каком-то возбужденном состоянии. Это смотрелось настолько ему несвойственно, что Авелия отвернулась. Еще секунда, и она смогла угадать его переживания, точнее, причину их. В это же мгновение, всё стало на свои места. Почему-то всё стало понятно. И хотя ни одного слова не было произнесено, но и без этих слов, картина стала абсолютно понятной. Как и откуда материализовались эти мысли, Авелия не знала, но то, что эти мысли точны, была уверена абсолютно. Сомнения, даже толики их пропали. Уверенность, чем-то бескрайним, обрушилась на неё. Она больше не боялась и не сомневалась. Авелия чувствовала, что является объектом этих переживаний. Это льстило ей, но глядя на разобранное состояния Луция ей того не хотелось. Уже в следующее мгновение девушка поняла, что не хочет, чтобы Луций еще когда-нибудь в жизни волновался. Она почувствовала ответственность за него на себе. Иудейка чувствовала его беспокойство, и от того ей становилось тревожно. Авелия открыла для себя, что теперь ей будет хорошо, только тогда, когда ему станет хорошо. Без него хорошо невозможно. В этот момент, девушка отчетливо осознала, что влюбилась в этого человека, раз и навсегда. И раз это так, раз теперь этого невозможно обойти или изменить, то в голове не может быть места для плохих мыслей. Всё!!!! С этого мгновения её сердце не слушается её. Оно теперь его. Поэтому зачем сомнения? Любит он меня или нет? Кратковременны его чувства или нет?? На любовь Авелии к Луцию это повилять не может. Юная дева приняла это. Приняла всем своим естеством, душою, дыханием. Она впустила в себя то чего боялась. Но не страх или переживания наполнили её. Наоборот. На душе стало спокойнее, глупые переживания ушли из головы. Руки, сами собой, обвили шею Луция, и от его ответного тепла, по телу девушки растеклось умиротворение.

Начало смеркаться, когда молодая пара появилась на вилле. Их встретил несколько озадаченный Палла, и еще несколько рабов, готовых помочь разгрузиться. Озадаченность, а точнее сказать, удивление Паллы обуславливалась тем, что из терм приехало всего два человека, тогда как перед уездом, Флавиан распорядился накрыть столы к ужину на всю семью. А поскольку Палла слыл ответственным виликом, столы уже томились в ожидании, готовые к приему гостей.

– С приездом вас, молодой господин, – начал вилик, – как отдохнули?? При этом, в сторону Авелии он даже головы не повернул, дабы поприветствовать молодую красавицу. Девушка, уже успевшая привыкнуть к положению рабыни, внимания на это не обратила, однако Луция сие неуважение покоробило. Он справедливо считал, что раз он ее себе выбрал, отношение к ней должно быть подобающим.

– Скажи-ка мне Палла, ты не ослеп часом?? – раздражаясь, начал Луций. Палла молниеносно почувствовал недовольство в голосе господина, но причину своего проступка определить не мог, поэтому крутил головой влево и вправо силясь разыскать.

– Я не слышу ответа!! – плавно повышая голос, продолжал юный господин, краснея. Палла еще быстрее закрутил головой пытаясь определить свое прегрешение. Он шарил взглядам по повозке, может быть с ней что-то не в порядке, смотрел на рабов, может быть с ними что- то не так, и вскоре остановил взгляд на Авелии, точнее на том расстояние, которое отделяло её от Луция. Расстояния не было, она сидела совсем рядом, почти в обнимку с Луцием, а руки их оказались соединёнными вместе. Все прояснилось в туже секунду.

– Юный господин, – начал, сгибаясь Палла во внушительном поклоне обоим, – я не успел договорить, потому что не мог подобрать слова. И вы справедливо сердитесь на меня. Да чего уж там!! Я и сам злюсь на себя, за свое глупое молчание. Но ведь старого вилика можно понять. Я не сразу разобрал кто это с вами рядом. Сначала мне показалась, что эта Авелия, но приглядевшись получше, я понял, что нет!! Это Афродита, не иначе. А как может глупый раб приветствовать богиню??? – он уставился на Луция, потом перевел взгляд на Авелию, и в тоже мгновение пал ниц пред ней, громко бормоча: