Полевой центр Пламя. Каторга и ссылка

Получив такое извещение, я, разумеется, сразу понял, что с отрядом в 30 человек, вооруженных охотничьими ружьями и револьверами, мне поезда с новобранцами, охраняемыми солдатами, задержать не удастся, и поэтому мною сейчас же было отдано товарищу Кальценау (из моего отряда) распоряжение отправляться к первому попавшемуся волостному постовому и истребовать подкрепление в 50 человек.

Тут необходимо пояснить: во всех волостях на дорогах стояли постовые, которые, при предъявлении соответствующих документов «Полевого центра Пламя», немедленно давали необходимый сигнал следующему постовому, в результате чего в полчаса можно было собрать не только потребное нам количество вооруженных людей, но и всю нашу «армию», которая, по определению генерала Орлова, равнялась двенадцати тысяч кавалерии и двадцати тысяч пехоты, по нашим данным – «немного» меньше.

Сделав это распоряжение, мы с Лисиц прогуливались по перрону в ожидании поезда, дальнейших сообщений из Мойзекюля и прибытия подкрепления. Время шло, а подкрепление все не прибывало. Издалека был уже слышен свисток подходящего поезда, и мы готовились его встретить, как полагается.

В этот момент прибежал Лукстин и осведомившись о том, что предпринято, направился в сторону испорченного пути для проверки.

Поезд уже приближался, когда я увидел на пути в том месте, где должна была быть испорчена железная дорога, сигнальный фонарь, меня это встревожило и я обратился к станционному рабочему, который вернулся с инструментом, с вопросом, что это значит. Он ответил:

– Так велел Лукстин.

Поезд подходил, и больше не было времени проверять, в чем дело, возвратившийся к этому моменту Лукстин на поставленный мною вопрос ответил:

– Не беспокойся, все в порядке.

Не дав поезду остановиться, мы с Лисиц сейчас же вскочили на подножки первых двух вагонов и пробрались в вагоны для переговоров с новобранцами – последние с радостью готовы были ехать обратно, но заявили, что они едут под конвоем. Спросив, сколько провожатых, и не получив тотчас ответа, я направился в следующий вагон; не успел я выйти на площадку и закрыть за собой дверь, как увидел, что около подножки стояло человек пять-шесть солдат, направивших на меня дула винтовок со штыками. Я схватился за револьвер, находившийся в правом кармане, и стал выжидать.

Должно быть, боясь, что первая пуля раздробит голову ему, станционный жандармский унтер-офицер, обратившись к солдатам, сказал:

– Это не он, – и крикнув мне – Уходите! – повел отряд дальше.

Спрыгнув с подножки и увидав, что команда, сопровождавшая поезд (она уже вся была в боевой готовности), превысила наши предположения, я, зайдя за угол станционной будки, дал дружинникам сигнал «оставить», то есть держаться смирно и не стрелять, но в тот же момент раздались отдельные выстрелы, а затем разразилась целая винтовочная и оружейная канонада. Несколько минут спустя поезд тронулся, и в результате перестрелки мы имели одного раненого (Грозин), которого мы подобрали и отнесли в больницу, и одного арестованного (Клявин).

Минут пять спустя по отходе поезда прибыло наше подкрепление в пятьдесят-шестьдесят человек.

Оказалось, что Кальценау, посланный за подкреплением на подводе, при поломке оси не сообразил распрячь лошадей и поехать верхом, а переменял подводу в одной из близ находящихся усадеб.

Выясняя впоследствии причины, почему железнодорожный путь не был разобран, мне удалось установить, что тов. Лукстин, подходя к дружинникам, разрушавшим полотно дороги, и увидя, что по одной стороне рельс вынуто уже семь костылей и что дружинники намерены разобрать путь в две рельсы, а также не зная полученных мною сведений, что новобранцев сопровождает сильный отряд солдат и жандармов, распорядился эту работу оставить и положить поперек рельс лишь несколько шпал, водрузив на них сигнальный фонарь, предполагая, что никакого боя тут быть не может и мы задержим этот поезд, как и два предыдущих, путем обращения с агитацией к новобранцам и угрозой к машинисту, поэтому и остальная часть моего отряда оказалась не в районе разбираемого пути, а на запасной линии – в пустых товарных вагонах, против предполагаемой стоянки паровоза.

Понятно, что два противоположных распоряжения неизбежно должны были привести к неудаче. И солдаты, сопровождавшие поезд, будучи предупреждены жандармским унтером Ковалько еще в Мойзекюле о нашем намерении задержать поезд, сейчас же направились к этим вагонам, а наши ребята, видя, что борьба с таким сильным отрядом будет им не под силу, решили с боем отступить, вследствие чего и возникла перестрелка.

Так как отступать отряду пришлось вдоль железно-дорожного „пакгауза" (склада), а затем—выйти в открытое поле, то понятно, что даже при ночной темноте силуэты людей различить было нетрудно, вследствие чего тов. Грозин, очутившись в поле, и был тяжело ранен в ногу рикошетом пули, раздробившей кость, товарищ Клявин же, не успев выбраться своевременно из вагона, оказался окруженным со всех сторон и был арестован.

Оставалось лишь пожалеть о неудаче, – тем более, что эта операция могла нам дать пятьдесят винтовок и штук тридцать револьверов с боевыми патронами, в которых мы так нуждались.

Этот провал наша организация приписывает отчасти ошибке Лукстина, отчасти недостаточной подготовленности к этой операции.

Отнятое при разоружении помещиков, кулаков, жандармов и полиции изрядное количество оружия было, однако, по большей части охотничье; разумеется, с этим оружием вступать в борьбу с правительственными войсками, которые рано или поздно должны были прибыть, было невозможно. В виду этого необходимо было запастись винтовками и пулеметами. Это мы предполагали добыть, обезоружив, находившийся в восьмидесяти верстах от нас гарнизон города Пернова и пограничную стражу, а также расположенное по дороге к Пернову имение Тигниц, в котором, по словам мойзекюльских товарищей, находилось до пятидесяти солдат, вызванных управляющим имения для охраны.

Прежде чем описать этот момент, я приведу новые выдержки из заключения того же «прокурорского надзора» как о нашей связи с Мойзекюлем, так и о предполагаемом разоружении перновского гарнизона.

«Независимо от сношений с салисбургскими революционерами, участники руенской противоправительственной организации вошли в сношения с революционными элементами посада Мойзекюль, расположенного, как и Руен, на линии Перново- Ревельского подъездного пути. Дважды в Мойзекюле происходили митинги, на которых выступали приезжие из Руена агитаторы. Третьего декабря на станции Мойзекюль прибыли проездом из Пернова новобранцы… К этому времени на станцию явились Сихвер, Коллист, Соболевский, а также приехавшие из Руена студент Аболтин и Петр Пайст. Указанные лица стали убеждать новобранцев не ездить на службу, со станции агитаторы повели новобранцев в находившийся поблизости дом Витина, где продолжали уговаривать их вернуться по домам. Результатом агитации было то, что новобранцы вынудили железнодорожное начальство отправить поезд обратно в Пернов.

Седьмого декабря утром упомянутый Соболевский передал сопровождавшему поезд с новобранцами записку, в которой предъявлялось требование от имени социал-демократического комитета под угрозой смерти вести поезд обратно. Этот поезд подвергся нападению по прибытию на станцию Руен со стороны местных революционеров.

Вечером десятого декабря на линии Перново Ревельского пути была объявлена политическая забастовка, и движение по дороге было прекращено до семнадцатого декабря. Когда одному из рабочих, служивших на станции Мойзекюль, потребовалась дрезина для поездки в Валк и начальник дистанции Полонский отказал в выдаче дрезины, заявив, что дорога находится в руках революционеров, упомянутый рабочий, по имени Симон Борн, обратился к Сихверу, по записке которого получил дрезину. Проезжая мимо Руена, Симон Борн был остановлен вооружёнными людьми, которые, однако, пропустили его, прочтя выданную Сихвером записку.

Одиннадцатого декабря в посаде Мойзекюле под руководством Сихвера состоялся митинг, Сихвер, стоя на балконе, у которого был прикреплен красный флаг, огласив резолюции, постановленные «группой Аула», произнес речь, призывавшую к восстанию против существующего правительства, сказав, между прочим, что государь и монархическая власть сосут народ, как двуглавая змея. Еще во время митинга Симон Аус, вместе с другими лицами, отправился закрывать торговые заведения (читай—пивные и „казенки"—Р. Р.). После митинга толпа, по предложению Сихвера, вместе с ним, Коллистом и Аусом, отправились к посаду, прежде всего была закрыта пивная лавка Петра Фрейвальда, при чем Сихвер, вместе с Коллистом, прибили к дверям лавки объявление, гласившее, что лавка закрывается по требованию народа до издания новых законов. Оттуда, с пением революционных песен, толпа направилась в квартиру местного полицейского урядника Рейде и жандарма Константинова, с целью отобрать у них оружие. За отсутствием обоих, квартиры их были обысканы. После этого была закрыта казенная винная лавка, при чем Сихвер и Коллист прикрепили к дверям объявление такого же содержания, что и к пивной лавке.

Тринадцатого декабря вооруженная толпа в несколько сот человек, состоящая из окрестных крестьян, под руководством руенских революционеров по железной дороге отправилась в имение Тигниц, Перновского уезда, и отобрала находящееся там оружие. Руководители Руенской организации, имевшие сношение с перновскими революционерами, предполагали отправиться в Пернов для обезоруживания местного гарнизона. В виду забастовки на железной дороге, необходимый для поездки поезд был доставлен со станции Мойзекюль в Руен при нижеследующих обстоятельствах: двенадцатого декабря на станцию Мойзекюль прибыл известный в Пернове революционный деятель Табакин. Вместе с учителем Сихвером и двумя неизвестными лицами Табакин отправился к инженеру Яловецкому, занимающему должность начальника тяги и мастерских Перново-Ревельских подъездных путей. Сихвер предъявил Яловецкому записку за подписью председателя Перновского социал-демократического комитета Либиха, в которой предлагалось оказывать предъявителям записки содействие, и потребовал назначить поезд до станции Руен и затем обратно в Пернов. Получив отказ, Сихвер и его единомышленники удалились. Явившись в контору начальника станции в сопровождении тех же лиц, Сихвер написал на клочке бумаги о назначении поезда до Руена и Пернова, приложив штемпель начальника станции. С этой запиской, переданной помощнику машиниста Уэссому, последний пришел к начальнику тяги Яловецкому, который запретил по этому назначению ехать. Тем не менее Табакин, а с ним вместе и конторщик Соболевский отправились с поездом в Руен, откуда и вернулись в тот же вечер. В конторе станции Мойзекюль состоялось совещание, в котором приняли участие Сихвер, Соболевский, Табакин и прибывшие с ним из Пернова неизвестные лица. Во время совещания к дверям конторы, по распоряжению Сихвера, были приставлены вооруженные лица. Того же тринадцатого декабря Табакин уехал в Пернов.

Утром тринадцатого декабря Ян Сихвер, вместе с проживавшими на станции Мойзекюль машинистами, явился на квартиру инженера Яловецкого, и, отрекомендовавшись председателем Мойзекюльского отделения социал-демократического комитета, просил назначить поезд для следования в Руен, необходимый для перевозки войск. На вопрос Яловецкого – какого войска, Сихвер ответил:

– Нашего.

Яловецкий спросил:

– То есть революционного?

На это Сихвер сказал:

– Да.

В это же время Сихвер добавил, что в случае неисполнения требований, Мойзекюль будет, по распоряжению Руенского комитета, в тот же день разгромлен. Когда со стороны Яловецкого последовал категорический отказ, Сихвер с иронией заявил, что они возьмут паровоз и без разрешения и что Яловецкий обязан им содействовать, так как они охраняют Мойзекюль от грабителей, добавив также, что он объявил ему распоряжение своего комитета из любезности. Вслед затем Сихвер, собрав машинистов в порожний вагон, предложил им кинуть жребий, кому из них вести поезд в Руен – жребий пал на Бубенко, Кука, Молдера и Ясевича. Независимо от этого, Сихвер принял на себя руководство в составлении поезда.

Около полудня со станции Мойзекюль был отправлен поезд при двух паровозах в составе восьми классных вагонов, шести товарных и нескольких багажных.

В то же время Симон Лус, бывший деятельным помощником Сихвера, вербовал среди мойзекюльских жителей людей для совместной с руенскими революционерами поездки. Собравшимся в доме Ватина Симон Лус объяснил, что вечером приедут руенцы, отправляющиеся сначала в Квелленштейн, а затем в Пернов, и что те, которые откажутся с ними ехать, будут впоследствии застрелены. Лус ходил по квартирам и собирал оружие у людей. За день или два до этого к владельцу мойзекюльской аптеки —провизору Левину явился Сихвер и предложил последнему заготовить все имеющиеся у него перевязочные материалы, на его вопрос – для чего, Сихвер ответил, что это не его дело.

Между тем тринадцатого декабря 1905 года в посаде Руен собралось значительное количество окрестных крестьян, созванных местным революционным бюро. Сюда же прибыла салисбургская народная милиция, под предводительством Кришьяна Боч. Последний рассылал по имениям и волостям требования о высылке ему определенного количества людей, требования эти исполнялись беспрекословно, в виду опасения подвергнуться со стороны революционеров какому-либо насилию. Большинство прибывших в Руен лиц было вооружено, и они собрались в помещении сельскохозяйственного общества. Находившийся здесь студент Емелья Аболтин объяснил собравшимся, что предстоит поездка в имение Тигниц для отобрания оружия у находившихся там помещиков и солдат, что солдаты сами отдают оружие, а с помещиками будет перестрелка, что оружие нужно для сопротивления войскам и что последним, в случае их прихода, не должно отпускать фуража. Далее Аболтин заявил:

– Пусть едут те, которым жизнь не дорога, – и приказал зарядить ружья.

В свою очередь, Яков Краузе разъяснил присутствующим о необходимости разоружения черной сотни.

Помимо того, среди собравшихся в Руене крестьян ходили слухи, что целью поездки является также отобрание оружия в Пернове, о столкновении с какими-то грабителями и тому подобное. Многие из тех, что прибыли в Руен позднее и сами не слышали объяснений руководителей, не отдавали себе ясного отчета о цели предстоящей поездки. Между тем революционеры готовились к вооруженному столкновению и для этой цели организовали «Отряд Красного Креста», насильственно захватили с собой местных врачей Вольфа и Эльцберга, сестер милосердия и так далее.

Из сельскохозяйственного общества вооруженная толпа с красными флагами и пением революционных песен отправилась на станцию. Около четырёх часов дня из Мойзекюля прибыл поезд, составленный, как было описано, по настоянию учителя Сихвера. По распоряжению студента Аболтина, Лукстина, Краузе и Боча вооруженные люди были размещены по вагонам, при чем в вагон II класса были посажены врачи и отряд Красного Креста. Руководителями поездки были студент Аболтин и Кришьян Боч. По отправлении поезда со станции Руен в вагон, где находились врачи, вошел студент Аболтин и сообщил, что они едут на Пернов, так как на перновском рейде стоит корабль с оружием, предназначенным для революционеров, но для получения этого оружия необходимо будет обезоружить сначала перновский гарнизон и полицию. На станции Мойзекюль к участникам поездки присоединилось около ста вооруженных лиц из местных рабочих и крестьян (читай – батраков), которыми командовал Симон Лус. В мойзекюльской аптеке были взяты перевязочные материалы, ранее заказанные учителем Сихвером, после чего поезд двинулся дальше. В семь часов вечера поезд отправился со станции Мойзекюль и около одиннадцати часов остановился неподалеку от имения Тигниц, принадлежащего фон-Стрику. Большинство ехавших в поезде лиц направилось к имению и только незначительная часть, в том числе врачи и женщины, остались в поезде. Завидев подъезжавшего к имению лесничего Альфонса Засса, революционеры стали в него стрелять, при чем поранили левую ногу, рана по освидетельствовании оказалась легкой. Ворвавшись в дом, революционеры потребовали от управляющего имением Артура Вольфа выдачи оружия, после чего обыскали жилые помещения и подвалы и выбрали все найденное оружие, револьверы, ружья и патроны, всего на сумму около пятисот рублей, отобрана также была небольшая старая пушка, по уходе революционеров было обнаружено похищение и другого имущества: кошелька с пятьюдесятью рублями денег, золотых часов, бинокля, охотничьего ранца с топором и других мелких вещей, принадлежащих служащим имения. Революционеры пытались также сломать денежную кассу, но это им не удалось. Совершенно случайно в имение Тигниц, во время нахождения там злоумышленников, прибыл младший помощник перновского воинского начальника Петкевич, у которого тотчас же был отобран револьвер.

От имения Тигниц, где злоумышленники перед уходом порвали телеграфные провода, поезд отправился на станцию Квелленштейн. Здесь, по требованию студента Аболтина, начальник станции Енде выдал находившийся в пакгаузе ящик с водкой, которая была распита революционерами. В принятии водки Аболтин выдал расписку, подписав последнюю – предводитель милиции Е. Аболтин. Находившиеся подле станции телеграфные провода были революционерами порваны и один телеграфный столб спилен.

Возник вопрос – ехать ли дальше на Пернов или возвратиться назад. Толпа долго шумела и спорила, было решено отправить паровоз вперед на разведки, а самим вернуться на станцию Мойзекюль. Отправленный на разведки паровоз доехал до станции Сурри и вернулся назад, так как ехавшие на нем революционеры испугались двух солдат, встретившихся на пути. Тем временем поезд со станции Квелленштейн прибыл на станцию Мойзекюль, где уже находились прибывшие из Пернова на лошадях делегаты-революционеры и в числе их упомянутый Табакин. Представившись врачу Вольфу в качестве «коллегии из Пернова», Табакин рассказал, что накануне, то есть двенадцатого декабря, ездил в Руен приглашать местных революционеров для нападения на перновский гарнизон. На станции Мойзекюль вновь был поднят вопрос, ехать ли в Пернов. Решили возвратиться в Руен, куда поезд прибыл четырнадцатого декабря…

Руенская революционная организация действовала заодно с эстонскими, и Мойзекюль, находящийся между Руеном и Перновом, был как бы связывающим звеном.

Около того же времени в посад Мойзекюль, в трех верстах от мойзекюльского волостного дома, явились Петр Пайст и Михаил Аболтин, проживавшие в Руене, и заявили содержателю местной пивной лавки Петру Фрейвальду, что Сихвер жалуется, будто ему грозят смертью за закрытие лавок со спиртными напитками, между тем Сихвер не виноват в этом, так как он исполняет их приказания. Когда Фрейвальд потребовал письменного распоряжения о закрытии лавки, то Михаил Аболтин хотел было написать соответствующую записку, но, как оказалось, не имел при себе печати Руенского «бюро». Из приведенного разговора Аболтина с Фрейвальдом явствует, что происходившие одиннадцатого декабря 1905 г. в посаде Мойзекюль беспорядки – митинг, закрытие пивной и винной лавок, шествие по посаду с красным флагом и попытка обезоружить представителей местной власти – были результатом последовавших из Руена указаний, где того же одиннадцатого декабря имела место аналогичного характера демонстрация и обезоруживание всех чинов полиции.

Как видно из приведенных выше фактов, одной из задач участников Руенского общества было – запастись возможно большим количеством оружия и таким путем приобрести боевую силу для выступления против правительственной власти. Следствием установлено, что революционеры иногда открыто высказывались по этому поводу, так, посланные Руенским «бюро» патрульные, находясь на местной конно-почтовой станции и беседуя с ямщиками последней о деятельности «бюро», объяснили, что оружие собирается для борьбы с войском. При отбирании оружия в имении Мойзекюль революционеры точно также в разговоре со служащим имения Спрингисом, поинтересовавшимся, для чего может пригодиться оружие, которым нельзя и зайца убить, и спросившим, что они сделают с таким оружием против солдат, – ответили, что солдаты будут сними заодно, и тогда царь против них, «как копейка против рубля». В середине декабря стали открыто говорить, что оружие собирается против войск. Стали ходить слухи, что революционеры выбрали места, которые предполагалось укрепить для встречи солдат. Представляется несомненным, что подготовлялось вооруженное восстание путем создания народной милиции, целью которой была борьба с «черной сотней». Под именем же последней в декабре 1905 г. понимались все те, что были против социалистов. Организованные Руенским «бюро» ночные патрули по Руену имели своей задачей не только охрану от воров, но и наблюдение за тем, чтобы в Руен не проникали шпионы или «черная сотня». Точно также средством политической борьбы были забастовки. Руенское «Бюро Пламя» распорядилось – и в декабре, в течение трех дней, деятельность торговых заведений была приостановлена. Независимо от объявлений о предстоящих митингах и забастовках, «бюро» печатало и распространяло через участников сообщества воззвания, в которых населению предлагалось бойкотировать войска и чиновников, не давать им ни квартир, ни продовольствия, не исполнять их приказаний, укрывать оружие и не выдавать представителей. Чувствуя себя в Руене полными хозяевами, революционеры не выпускали никого из пределов Руена без особого разрешения. Присылаемые на станцию Руен товары без особой записки «бюро» не могли быть выдаваемы на руки. Обстоятельства эти удостоверены мещанином Леопольдом Кюнсом и аптекарем Карлом Рументом, так как для Кюнса соответствующая записка была составлена Рихардом Рейном и подписана студентом Аболтиным. Рументу же записку выдал. Лукстин.

Узнав однажды, что на станцию Руен доставлен ящик с оружейными припасами, компания вооруженных революционеров, среди которых находились Михаил Аболтин, Рихард Рейн и Яков Спрогис, отобрала его у отправителя, причём Рейн выдал в получении расписку и объяснил, что это им годится. Руенское «бюро» не только принимало различного рода заявления, но и отменяло распоряжения законных властей. Следствием установлен следующий факт: у крестьянина Адама Озера в качестве пастуха служил Ян Аттар, на жалование которого Ересским волостным правлением был наложен арест за невзнос платежей (читай – поголовного налога –Р. Р.). Отец пастуха, желавший получить на руки жалованье сына, обратился в «бюро», которое и выдало ему записку, подписанную М. Аболтиным, для получения от Озера следуемого ему жалованья. Игравшее столь видную роль в событиях описываемого периода Руенское «бюро» помещалось в доме Карла Кальценау, в квартире, снятой 20-го ноября Рихардом Рейном и Эдуардом Грозиным, из коих последний был поранен седьмого декабря на станции Руен при нападении на воинский поезд»

Так описывает в своем заключении царский прокурорский надзор нашу связь и совместные выступления с эстонскими товарищами, стремясь доказать, что были революционеры по доброй воле и революционеры по принуждению, забывая, однако, что им же и в том же заключении сказано, что Аболтин, разъясняя цель поездки в имение Тигниц и в Пернов, выбросил лозунг: «Пусть едут те, которым жизнь недорога».

Именно так и был поставлен вопрос с самого начала вооруженного восстания: «Пусть участвуют в нем те, кому жизнь недорога», которые, жертвуя своей жизнью, сумели бы создать жизнь лучшую, жизнь светлую для других. Каждый из идущих в бой знал, на что он идет и почему идет, никакой недоговоренности и недомолвок в этих вопросах никогда не было и быть не могло, и если впоследствии прокуроры и военные суды царского правительства проводили (или по крайней мере стремились проводить) какую-то грань между восставшими рабочими и батраками, стремясь из них сделать революционеров и революционеров в кавычках, то они или просто сами себя обманывали или не понимали, что творили. Далее, не меньшим абсурдом было приписывать пропажу кошелька с пятьюдесятью рублями и золотыми часами революционному отряду в шестьсот-семьсот человек, который, имея власть в своих руках, при малейшем желании воспользоваться драгоценностями и имуществом прибалтийских баронов, мог бы в любом имении нагрузить этим подводы и увезти для раздачи неимущим, но в задачу военно-полевых и военных судов и карательных отрядов, творивших свою расправу над прибалтийским пролетариатом, не входило в обязанность учесть это, для них важно было лишь подобными недоказанными фактами, трубя о них по всем своим газетам, опозорить восставший народ. Однако, как оказалось впоследствии, и для царского суда аргументы одного лишь прокурорского надзора не могли служить основанием для этих обвинений – требовались неопровержимые доказательства свидетелей, которых, однако, не оказалось.

Но оставим эти мелочи и подойдем к существу дела.

Как я уже сказал, нам необходимо было раздобыть оружие во что бы то ни стало, хотя бы для этого потребовалось пожертвовать многими товарищами, поэтому, предприняв поездку для разоружения гарнизона Пернова и пограничной стражи, мы прекрасно учитывали, что ехать в расположенный в восьмидесяти верстах от нас уездный город – шаг далеко не безопасный для всего отправленного туда плохо вооруженного отряда.