Старый дом под черепичной крышей

В окно было видно, как к участку подрулил милицейский Уаз и встал под фонарём, как раз напротив окна комнаты в которой допрашивали Юру. Из автомобиля быстро вылез сержант и, чертыхаясь, стал откручивать переднее колесо.

– Шо, Вано,– опять гвоздя словимо? – прокричал капитан в окно. – И опять скажешь: «помоги, Фёдор Иваныч!», так?

– Ну, придержи чуть-чуть по старой дружбе, – проговорил сержант. Сержанта звали Иваном и только один капитан Канивец его звал на грузинский манер – Вано, хотя в облике сержанта не было ни одной чёрточки которая бы указывала на его грузинское происхождение.

Канивец встал из-за стола, вышел на улицу, посмотрел на спущенное колесо, помотал головой и ухватился за бампер. Юре было хорошо видно, как капитан, поднатужившись, поднял правую часть передней подвески, а сержант быстро и ловко одел на ступицу запаску.

«Экая силища», – подумал Юра и с уважением посмотрел на широкую спину Каневца.

– Спасибо, – сказал весело сержант, – вечный ваш должник, – и, взяв из машины папку с бумагами, заспешил в отделение.

– Пожалуйста, – буркнул капитан вслед, – с тебя причитается, только как старший по званию, хочу спросить, когда домкратом обзаведёшься? А то «Фёдор Иваныч…, да Фёдор Иваныч», нашёл подъёмный кран. Ты бы лучше мотор у коня заглушил.

– Стартер барахлит, – сказал сержант с порога, – лишний раз не заведёшь, а я на минутку, – и скрылся в дверях. Понятно, что он появится не через минутку. Через минуту в дежурку снова вошёл капитан Канивец. Его помощник сразу вышел, а Канивец стал не торопясь задавать Юре вопросы, тщательно записывая показания.

– Зовут тебя як? – обратился он к Юре.

– Юрием меня зовут… Юра, фамилия – Митин…

– Фамилию я у тебя пока не спрашиваемо, потому не спешимо.

– Как же не спешить, я же вам говорю, что там возможно над людьми опасность нависла…

– Все так гутарят, – размеренно проговорил капитан, – ещё к этому добавь, шо жена рожае или утюг дома забыв выключить,… это самые расхожие оправдания.

– Не забыл, не забыл я утюг выключить, – нервно сказал Юра, – и жены у меня пока нет…

– Так и запишимо, – прокомментировал Канивец, – не женат… Да пойми ты меня, хлопче. Я може и рад тебя отпустыть, да все улики против тебя, и с виду ты вроде не бандюган, но надо разобраться.

И в этот момент, когда Юра один на один беседовал с капитаном, в помещение прошмыгнула рыженькая собачонка, и со стола, где пишут посетители заявления, схватила и понесла авторучку. Капитан тут же забыл об арестованном и устремился за собачонкой.

– Сейчас я изловлю эту стервозу, – проговорил он, широко расставляя руки и ноги, – все ручки перетаскала, – но собачонка, каждый раз, когда над ней нависала угроза быть пойманной, ловко проскальзывала у капитана между ног, и всё начиналось сначала. Капитан вытирал пот и говорил:

– Рыжик… рыжик… рыжик, куть…, куть…, куть, как тебя там… Я тебя сейчас, пацан, поймаемо, ой поймаемо… Вот пацанва развелась четвероногая…

Собачка, почти загнанная в угол, вдруг проскользнула между ног капитана и, пробежав между Юрой и стенкой, спряталась под столом. Канивец, увидев под столом собачонку, как бы оправдываясь сказал:

– Бестия, уже пятую ручку воруе, и прывязывал, так, на тебе, верёвочку перекусывае. – Он хотел было взять собачонку за ошейник, но та юркнула под стул, проскочила мимо Юры и опять очутилась в недосягаемой зоне. Капитан, тихонько выругавшись, начал маневр сначала.

Юра понял, что это будет продолжаться долго, и когда собака в очередной раз обманула Каневца и спряталась под стул, а капитан всей массой стал на неё надвигаться, Юра потихоньку встал и вышел в вестибюль. В это время капитан видно поймал собачонку, потому что послышалось собачье скуление и раздался радостный возглас капитана:

– Я же тэбе гутарил, шо поймаемо… гутарил!

Юра слышал как из другой комнаты вышел кто- то, видно старше чином, и спросил о том, разобрался ли Канивец с задержанным?

– Так точно, такие як он, кроме как ручки утаскивати, ничого не могуть. Я эту породу знаю. Тэперь спровадил куда следуе. Пацанва грызучая.

– Что решили?

– Дать по шее и выпроводить.

– По шее, только виртуально, это ты правильно сказал, серьёзных дел невпроворот, – послышалось в ответ, – только акт надо было всё равно составить.

–Та, какой акт, какой акт? Пацанва грызучая, – проговорил дежурный и вдруг увидел, что в помещении нет Юры.– Ушёл… – выдохнул Канивец и тяжело и медленно опустился на стул, такого у него за службу ещё не было. Капитан сидел недвижно. В комнате было пусто, одна рыженькая псина сидела в уголке и аккуратно догрызала казённую самописку.

– Ну шо ты их таскае, – увещевательно сказал Канивец, – шо тебе они плохого сдилали? Люди доносы, кляузы, прошения ими всякые пишут, а ты их воруе и грызэшь. И вот тебя разнимаемо, вот разнимаемо…? И кто тэбе эту мысль в голову твою мохнатую вложил?

Услышав воспитательную речь Каневца, Юра потихоньку вышел из вестибюля, подошё к Уазу, сел за руль, снял с ручника, скатил его с горки и, вырулив на дорогу, дал газ.

....................

Юра ехал на свалку. Он и так очень сильно опоздал, на улице было уже довольно темно. В милиции видно ни капитан, ни сержант ещё не забили тревогу об угоне машины. Сидя за рулём, Юра о своём задержании не думал, он гнал милицейский Уаз на Алтынную гору. Именно туда по его интуиции и могли увезти ребят и учителя на тех двух машинах, что выехали из ворот.

Около КПП ГИБДД небольшой затор, фура, разворачиваясь, перегородила проезжую часть. Два инспектора с жезлами в руках бегают около грузовика, подавая знаки подъезжающим к фуре водителям. Юра сразу оценил обстановку, «надо проехать, как можно ближе к КПП и он с визгом и писком тормозных накладок и шин этот маневр совершил и, промчавшись рядом с инспектором дорожного движения, выправил машину и погнал её на Алтынную гору.

– Инспектор! – крикнул из кабины милиционеру, водитель Краза, что стоял ближе всех к раскорячившейся фуре, – нарушаем! – и кивнул вслед удалявшемуся Уазу. На что инспектор ничего не ответил, а сказал подошедшему напарнику:

– Что у этого Емелина, как стемнеет, куриная слепота нападает, чуть меня не задел, да и перед водителями неудобно.

– Может быть не он? – заметил напарник.

– Я его машину как облупленную знаю.

– Тогда, что ему за шлея под хвост попала?– спросил напарник.

– На всякий случай звякни в отдел, поинтересуйся, кто Ваньке хвоста накрутил?

– Думаю, что отдел тут не при чём, это, наверное, его благоверная с ним поцапалась. Он когда с ней поцапается, всегда такой бешеный. Ладно, давай эту корову с дороги убирать, – он кивнул на фуру, и милиционеры разошлись.

Глава 54. Пожар

«Рукопись, рукопись, рукопись…» – стучало в мозгах у Эдуарда Аркадьевича, когда он вошёл в хибарку профессора. – Её надо обязательно найти. Что там мог написать выживший из ума старик?». Эдуард Аркадьевич не любил этих, как он считал, выживших из ума правдолюбов. Его озлобляла их упёртость в следовании давно истлевшим правилам. Забродин считал, что всё в жизни меняется и ничего не может оставаться неизменным, и правила игры тоже. Даже дикие животные, приспосабливаясь к быстротечному миру, в эпоху научно-технической революции всё чаще, и чаще, входят в контакт с людьми, подавляют собственные инстинкты, приспосабливаются. И если б не упёртость Позолотина, то и Забродин не преступал бы никакой черты.

– Вот и она… – сказал , буд-то выдохнул Забродин , увидев очертания ветхого жилища.

Войдя в хибару, Эдуард Аркадьевич, подсвечивая мобильником, начал искать рукопись. Полетели под ноги Позолотинские книги, эскизы Крокыча, подшивки газет, но рукописи среди них не было. Сбрасывая на пол мешавшие ему вещи, шаря во всех укромных местах, доцент повторял одни и те же слова: «Дерьмо,… дерьмо,… дерьмо, всё дерьмо,… подлые свиньи,… поганый крысятник,… гнилая сараюшка».

«Нет, так не найти, – мелькнуло у него в голове, – так не найти,… это – конец… Всё… всё спалить!!! Где моя газовая зажигалка, животные в человеческом обличье?.. Ага, кажется, нашёл,… вот она».

Злорадная ухмылка скользнула по лицу доцента; раздался щелчок, вспыхнул голубоватый огонёк.

«Так-то оно будет лучше,… – говорил Эдуард Аркадьевич. – Нет ни Позолотина, ни поганой его рукописи… всё одним махом. Вот она великая очистительная сила огня! К чёрту эту хибарку! К чёрту рукопись!». Забродин поднёс огонёк зажигалки к стопке старых пожелтевших газет. Огонь тут же набросился на сухие как порох газетные листы. Отсветы красновато-жёлтого пламени, начинающего пожирать старые газеты, играли на напряжённых скулах доцента.

«Вот так… – думал он, смотря как языки пламени лижут дощатые стены жилища, обклеенные журнальными листами с картинками. – Нет и не было ничего. Так и должно быть… Так всегда было и так всегда будет в этом подлунном мире и не он, Забродин, – первый и не он, Позолотин, – последний.

......................

– Смотри, окно засветилось в хибарке, – сказал Свистопляс и толкнул Гуделку.