Саратовские игрушечники с 18 века по наши дни

Помню еще и то, как старьёвщики возили глиняные игрушки в телеге по деревням на продажу. Издали были слышны покрики торгаша-возницы: «Женщинам – заколки, мужикам – мундштуки, ребятишкам – игрушки расписные глиняные, свистки заливистые! Бери, молодка, глухаря – приобретёшь мужа-ухаря! Купишь тройку с бубенцами – под венец помчатся сами!». Ну, и так далее. Возил торгаш к нам, в деревню, игрушки одного стиля, видно, работы одного мастера. А возможно, сам он их и делал, потому как, отвечая на вопрос «Когда привезёшь собачку?», говорил частенько: «Сохнет», или «Греется», или «Ах, какие вы скорые, разве мне за вами успеть?». У него, как я вспоминаю, игрушка была отменная, золотистая. Он «сушку» не возил. У него была только «жжёнка», которая обжигалась в горне, с крапинками, штришками, кое-где подкрашенная коричневой глиной. Я эту игрушку потом у Никитичны увидел. «Сушку» куда повезёшь в телеге – один бой будет…

______________

В следующий раз мы встретились с мастером Африкантовым в начале весны. Мне захотелось подарить своим женщинам что-то особенное, непривычное, я вспомнил об игрушке, о своём новом знакомом и о его приглашении заходить к нему в гости, в центр дополнительного образования.

Так я и отправился в Заводской район. Поскольку района не знал хорошо, то, сойдя с автобуса, спросил толпившихся около газетного киоска ребятишек:

– А где тут дом, в котором работает кружок керамики?

– Лепка, что ли? – спросил один из мальчишек.

– Вы, наверное, Петра Петровича ищете? – спросила девочка постарше.

Я кивнул.

– Пойдемте, мы вас проводим,– сказала она.

Вскоре мы подошли к пристройке девятиэтажного дома, на дверях которой крупно было написано «Корпус ЦДО для детей Заводского района № 4».

Приехал я немного не вовремя – у Африкантова как раз шли занятия. Я заглянул в кабинет: около стола, за которым сидел Пётр Петрович, толпились дети, он им оживлённо что-то рассказывал. Увидев меня, тут же подошёл:

– А! Евгений! Рад видеть. Ты подожди чуток, сейчас группа уйдёт, и мы с тобой пообщаемся.

Вскоре, на ходу одеваясь, детишки высыпали в коридор, кабинет опустел, и я вошёл. Огляделся – убранство кабинета меня сразу же заворожило: на стенах висят большие лепные картины с сюжетами из русских народных сказок и множество подкрашенных рельефов поменьше. По углам стоят, вылепленные в рост, сказочные герои: вот медведь несёт на спине Машеньку в коробе, вот Алёнушка с братцем Иванушкой, а вот Баба Яга с длинным носом высунулась из избушки… И еще огромная древнегреческая амфора стоит на сейфе.

– Прошу к столу, Евгений, – услышал я голос хозяина,– потом рассмотришь.

На столе появились дымящийся чайник и чашки.

– А я тебя сразу узнал, – сказал Пётр Петрович,– вот, думаю, все-таки не забыл, приехал…. Это хорошо, что ты пришёл, значит, взяло тебя за живое наше лепное творчество. Ты ведь искусствовед, если мне не изменяет память?..

Я кивнул.

– Это хорошо, что искусствовед. Этим делом надо заниматься.

– Так я из другой области…

– Неважно, из какой области, а вот то, что мы с тобой за одним столом сидим и чай пьём – это, брат, хорошо. У нас с тобой, если пошире подумать, одна область… Помнишь, я тебе тогда, зимой, рассказывал, что работал я в Приволжском книжном издательстве?

– Как же, хорошо помню.

– Так вот, – сказал Африкантов, наливая мне в чашку ароматного чаю, – работал я себе спокойненько в издательстве, заведующим сельскохозяйственной редакцией, и к глине никакого касательства не имел. Если бы не горбачёвская перестройка и не ельцинская передряга, то, возможно, Петра Петровича здесь, в этих стенах, и не было бы. А стало бы оно в итоге лучше? Кто знает, кто знает… Уж, во всяком случае, для дела возрождения саратовской глиняной игрушки оно было бы хуже. Но Господь рассудил иначе – и вот я здесь! Знаешь, Евгений, в зрелом возрасте приходишь поневоле к мысли, что человек только предполагает, а Бог располагает. Ему лучше знать, в кого Он какие способности заложил и как этим задаткам лучше проявиться. Вот я хорошо рисовал в школе, участвовал в конкурсах, хотел поступать в Саратовское художественное училище, а не получилось. Окончил Тимирязевский сельскохозяйственный техникум в Татищевском районе, стал механиком, работал трактористом, шофёром, автомехаником, затем окончил филфак, а всё равно не минуло к рисованию вернуться. Не знаю, какой уж я там был тракторист, механик или корреспондент газеты, только, когда настало время собирать камни, с чего я начал?.. А начал я с того, что во мне сильнее всего и заложено было… Всему, Евгений, своё время. Раньше, бывало, никаких желаний и мыслей о возрождении игрушки мне и в голову не приходило, а потом – откуда что взялось! Словно камень на голову свалился! Непостижимо это человекам, только одному Богу известно…

Африкантов замолчал. Он пил чай, глядя поверх моей головы и вглядываясь то ли в своё изрезанное событиями прошлое, то ли в будущее. Я нарушил молчание вопросом:

– Мы с вами о мистической стороне дела всё говорим, Петр Петрович, тут сто дорог, а вот как в реальности всё происходило? Ну, когда камень-то этот на голову свалился, образно говоря?

Пётр Петрович широко улыбнулся.

– Честно сказать, идея возродить местную игрушку была не моя. Я её, эту идею, только подхватил, а высказана впервые она была на собрании мастеров, в музее прикладного искусства, у Виктора Васильевича Солдатенкова. Человек он был, царство ему небесное, незаурядный, и людей вокруг себя собирал под стать себе, с изюминкой. Вот на таком же чаепитии в музее и зашла речь о глиняных игрушках. Был у нас тогда хороший мастер по резьбе по дереву, он и глиной занимался – Фомин Александр Васильевич, трудовик из пятой гимназии. Это он высказал идею создания саратовской глиняной игрушки, и образцы он же представил. Но Фомин был родом не из Саратова и потому не знал, что в Саратове своя историческая игрушка уже была – и потому заново создавать ничего было не надо: я ведь уже вам рассказывал, что с младых ногтей эту игрушку в руках держал. Тут я и сказал Фомину, что заново ничего создавать не надо, что эта игрушка издавна была в городе. Меня поддержали пожилые мастера-саратовцы, они тоже эту игрушку помнили, только сами глиной не занимались. Солдатенков и говорит: «Раз ты в эту игрушку играл, на ней вырос, помнишь, раз сам лепкой занимаешься, то и давай возрождай», – так и благословил. Потом ни Александра Васильевича, ни Виктора Васильевича не стало, а я вот так и леплю, с лёгкой их руки…

– А вы, Евгений, пейте чаёк-то, пейте, – попотчевал, прерывая сам себя, Пётр Петрович, – игрушка, она никуда не убежит, она глиняная, а вот чай остынет…

– Это чай, Пётр Петрович, никуда не денется, – парировал я. – Чай и подогреть можно, а вот об игрушке хочется слышать из первых уст…

– А! Значит, зацепила… – сказал мастер весело.

Он подошел к шкафу, отворил дверцу и бережно выложил на стол с десяток глиняных изделий.

– Это все новенькие, ещё на прилавке не были, – заметил Африкантов.

Все игрушки были сделаны в виде свистка, с удлинёнными туловищами, двумя ногами. Были тут Баба Яга в ступе, русалка с витиевато изогнутым хвостом, волк, филин. К ступе мастер приделал куриные ноги, получилось очень оригинально. Я присмотрелся – туловища у всех игрушек были одинаковые, а вот головы и некоторые другие детали –

разные. Сказал об этом мастеру.

– Молодец, наблюдательный, – похвалил игрушечник,– правильно подметил. Эти все, о двух ногах, с вытянутыми одинаковыми туловищами – это гуделки…

– Свистки, значит?

– Нет, свистки – это самые маленькие, звонкие. А это гуделки: у них голос другой, более низкий. Мы их так в детстве называли. Взрослые мастера, может быть, так и не называли, а мы вот делили… Туловище я оттискиваю вот в этой гипсовой формочке, потому как у гуделки должна быть приятная высота звучания. При помощи гипсовой формы легче сделать пустоту внутри. Каждый раз в этот объём пустоты, что внутри тела игрушки, попадать трудно…. Это, можно сказать, тональные свистки, я их делаю с двумя игральными отверстиями. Получается устойчивый звук и чёткий переход на другую высоту при поочерёдном закрытии пальцами отверстий.

– Я видел у той бабушки маленькие свистки с двумя отверстиями, – заметил я.

– Это свистки с высокой частотой звучания, – пояснил мастер, – я такие тоже делаю, но только без игральных отверстий. Слух режет перебор на такой октаве, маленькие дети даже испугаться могут, а этот звук много мягче, но и свистковое отверстие делать сложнее, ведь струю воздуха надо не только разорвать, но и закрутить, тогда хрипов не будет и глухоты. Наши предки это умели очень хорошо делать – и свистки, и гуделки, и кукушки, и даже окарины.

– Мне внучка Никитичны о «кукушке» говорила, что это такое?

– В кукушке есть одна хитрость. По сути, это та же гуделка, на одно или два игральных отверстия, только объём резонатора подобран так, что при закрытом игральном отверстии она выдаёт звук «до» четвёртой октавы, а при открытии игрального отверстия переходит на «ми». Так и звучит поочерёдно: «до» – «ми», «до» – «ми», а нам слышится «ку-ку», «ку-ку»…

Мне захотелось спросить Петра Петровича об окарине. Я раньше слышал о таком музыкальном инструменте, но никогда его не видел.

– А вы окарины тоже делаете?

– Балуюсь понемногу… Делаю простые и полифонические, – и мастер вытащил из стола глиняную птицу с вытянутой шеей, элегантным хвостом и короткими приспущенными крыльями.

Птица, казалось, приготовилась оттолкнуться от земли и взлететь. По её туловищу, с обеих сторон, шли игральные отверстия. Пётр Петрович взял изделие в руки, приставил к губам, и тотчас тишину кабинета наполнило бархатное звучание. Птица пела, и мне показалось, что она не желает взлетать, а сидит на ветке и, вытянув шею, всматривается туда, где должны появиться первые солнечные лучи…

– А вы, Петр Петрович, хорошо разбираетесь в музыкальной грамоте? – задал я очередной вопрос.

– В музыкальной грамоте не шибко разбираюсь, я самоучка. Но есть друзья-музыканты. К примеру, Шайхутдинов Леонид Халяфович руководит детским оркестром народных музыкальных инструментов в нашем районе, так его дети играют и на моих окаринах тоже. Федотов Игорь с ним в паре. Этот инструмент, грубо сказать, большой свисток, только отверстия просверлены не как у гуделки, лишь бы яркие звуки выдавить, а согласно звуковой гамме, ну там, знаете: «до», «ре», «ми»…

– Вы и играть умеете?

– Нет, вот играть я не умею, – признался мастер.

– А как же, не умея играть, инструменты делаете?

– Играть – это одно, а делать – другое. Мы же не требуем, чтобы музыканты сами умели делать пианино или скрипку! Разумеется, основы строя знать надо, – хотя, если вы имеете абсолютный музыкальный слух, то и этого не требуется. У меня такого слуха нет, потому ориентируюсь на знание музыкальной грамоты. А настраиваю под компьютер, раньше под баян настраивал. Компьютер более точно воспроизводит звук, и подбирать под него легче, удобнее, хотя бы растягивать меха не надо. Я обо всём этом подробно рассказал в своей книге «Саратовские сказочники». Солдатенков Виктор Васильевич её на грант издал. Эта книга о мастерах и о музее народных художественных ремёсел. Я там всю свою технологию описал…