Саратовские игрушечники с 18 века по наши дни

– Хватит с тебя и этого,– вышел в сенцы и взял рвущегося Кузю за ошейник, потом долго смотрел на убегающего и прихрамывающего Михея.

– К уряднику бы его надо,– сказала Анфиса, когда муж проводил нежданного гостя.

– Не надо,– весело ответил Ларя,– он нашего Кузю долго будет помнить. Ложись спать, Анфис, мне всё равно не уснуть, да дай собаке хороший мосол, вылови из горшка со щами, заслужил.

– Что ж он не лаял на Михея? На деда Пахома вон как брехал, а он безобидный?– спросила жена.

– На Пахома он лаял забавы ради, дабы развлечься и службу показать, а тут он хозяйское добро защищал и ему виднее, как в данной обстановке лучше поступить. – И Ларя, пододвинув к себе плошки с краской и взяв кисточку, стал быстро закапывать краску в штампиковые углубления на теле коняшки.

– Тять, можно я попробую,– проговорил сын Алексей. Он тихонько подошёл сзади.

– А ты чего не спишь?– спросил отец.

– Шумели, вот я и проснулся. Теперь не уснуть.– Мальчик засмущался.– Лежу…. То ли сплю, то ли нет, а в глазах скакунынесутся и прямо к реке на высокий обрыв, где омута. Помнишь, мы там сома ловили. Я им навстречу, кричу, руками машу,.. мол, туда нельзя,.. разобьётесь, шатоломные. Только, не доскакав до меня саженей семь, вожак стал отделятся от земли, и вижу уже поверх меня скачут, подковы над моей головой блестят и ветер в гривах свистит. Так и стали подниматься всё выше и выше, вижу, что это наши кони… ямчатые, глиняные, расписные. Смотрю я им вслед и дивлюсь. К чему бы это, а?..

– А это к тому, Алёшка, что быть тебе, как и отцу игрушечником, глаз у тебя верный и душа тонкая. Ведь в игрушке, что люди любят? а любят они то, что сами частично растеряли: в первую очередь доброту… Игрушки, они людей заново учат любить. Чувство это в людях поддерживают.

– Я ещё тебя хотел спросить…– Алёша помялся и немного сконфузился. – Правду игрушечники говорят, что у нас оттого игрушки нарасхват, что ты секрет игрушечный знаешь, дескать, тебе дед Африкант амулет передал или слово заклинательное?

Ларя улыбнулся, но глаза его были очень серьёзные. Вдруг он кивком пригласил сына сесть рядом. – Садись. – И, подождав, когда сын сядет, продолжил. – Правильно люди говорят, знаю я секрет. Знаю, Алёшка, знаю. И не я один, а весь наш род…– Он не договорил, махнул рукой. – Вот сейчас, Алёшка, я этот секрет и буду тебе передавать…. Бери в руки кисточку. Краска не должна быть слишком жидкой. В каждое штампиковое углубление капелька краски должна от лёгкого касания скатиться. Если закапываем в жжёнку, то, чаще всего, один коричневый цвет, а по сушке разные цвета идут. Если хочешь сушку лепить, бери хоть серо-белую глину, хоть желтоватую, в каких случаях и светло-коричневую, если глянется. Лепи весело, когда расточиваешь – в небе душой пари, на оттиски не5 скупись, чтоб искромётность была и каждая ямка огнём горела, подкрашивай сердцем и чтоб при этом душа пела, продавай, не скупись!

Но, Алексей отложил кисточку и обидчиво насупился.

– Ты мне про секрет расскажи…. А, как красить? я знаю, и как продаёшь, видел….

– Правильно, видел,.. знаешь,.. но, не всё разумеешь,– приблизившись к Алексею и прямо глядя ему в глаза, сказал Илларион.

– Чего не разумею? – насупился сын.

– Сплетням Марфуткиным веришь. А я не хочу, чтобы ты суеверным рос. Они с Михеем думают, что раз кошку через дорогу перетащили, так и удача в рот влетит, разевай рот шире…

– Что тять за кошка? Ты не говорил…– Удивлённо спросил Алексей.

– Да была тут история, без смеха не вспомнить…. Это их всё суеверие доводит. – Илларион широко улыбнулся, показав ряд белых зубов. – В прошл0е воскресенье собрались они на базар игрушками торговать. Едут, а на выезде из деревни им Матрёнина чёрная кошка дорогу перебежала. «Не быть удачи в торговле, раз чёрная кошка дорогу пересекла»,– решили супруги и давай её ловить. Так они два часа эту кошку ловили, чтоб назад через дорогу перетянуть. Кошка от испуга на берёзу сиганула, что рядом с дорогой росла. С берёзы кошку не снять, так они давай берёзу пилить. Берёзу спилили, а возок свой подальше не поставили, видишь ли возок с игрушками с места трогать нельзя, пока кошка не поймана. Подпиленная берёза упала и прямо на возок, кучу игрушек побила. А они рады радёшеньки, что кошка опять через дорогу в обратную сторону перелетела, даже на побитые игрушки внимания не обратили. В результате на базар приехали с половиной товара и к шапошному разбору. Вот до чего суеверие людей доводит… Трудом надо копейку добывать, а не кошек ловить, да амулеты искать. А теперь дальше слушай…– Ларион пожевал ус.– Я тебя, Алёшка, в душу свою смотреть учу. В какую ямочку, какую краску капнуть? душа должна сказать, а не рука. И никто…, никто тебе, Алексей, в этом деле не подсказчик, ни дед, ни я, ни кто другой, хоть весь амулетами обвешайся. И весь наш секрет состоит в том, что в душу свою умеем заглядывать и за рублём не гонимся. Расписываем игрушку только тогда, когда душа просит, вот и получаются игрушки на загляденье. А ты, как Марфутка, про заклинательные слова, да амулеты речь ведёшь. Не годится так, не нашенское это дело, не христианское.

– Твои игрушки, тять, во всём Саратове славятся,– смутившись сказал Алёша, чтобы, как – то скрыть своё смущение, от того что поверил сплетням.

– Возможно, и славятся, только об этом лучше не думать, а то игрушка не пойдёт. И потом, твой дед – Африкант, как игрушечник, вдвое меня сильнее был и не важничал.

– Это почему так?– удивился сын.

– А потому, что если ты об этом будешь думать, да собой любоваться, то заберётся в твою душу гордость и украдёт, то, что ты имел. Талант твой украдёт. И мало украдёт, да ещё в душу наплюёт. Если же мастер загордился, заважничал, стал свысока на товарищей смотреть – конец пришёл его мастерству. А чтоб тебе понятней было, расскажу я тебе одну историю, Моя мать, а твоя бабушка, Фёкла, рассказывала. Так, слушай:

Жил в Саратове один купец, из немцев. Крепкий купец. Даровитый. Торговал исправно, негодного товара не подсовывал, всё у него ладно шло, состояние увеличивалось несравнимо с остальной купеческой братией. Только приехал он раз к Африканту, твоему деду, игрушку заказать, прямо на тройке к воротам подкатил. Африкант его в дом, смотрите, дескать, на ваш вкус, а сам на купца особого внимания не обращает, а знай себе лепит, да отыгрывает. Купцу как – то не по себе стало. Что ж ты, говорит, меня, именитого купца, вниманием обходишь. А тот в ответ, дескать, у меня ко всем внимание одинаковое. «Так я тебе втридорога могу заплатить» – говорит купец и золотые червонцы достаёт. «А мне втридорога не надо, отвечает Африкант,– у меня цена определена – копеечная». Удивился купец, спрятал золотые червонцы, серебро достал. А Африкант на своём стоит. Пришлось купцу и серебро прятать, а медь доставать. И только он хотел с мастером расплатиться, как подумал: «Что же я это? Игрушку подарю барыне, а до той дойдёт, что вещица копейки стоит… Неудобство сплошное, и среди купцов конфуз. И вновь подступает к мастеру: «Давай, говорит, я тебе сто рублёв заплачу, меньше никак не могу». А Африкант на своём стоит – «Божий дар на деньги не меняю» и всё тут, «сколько сказал, столько и плати. Так мой отец завещал». Мне, говорит, пред Богом стыдно больше брать, а купцу меньше платить, перед барынькой стыдно. Так и разошлись. Сказывали, что и Африканта отец такой же был.

– Ты, тятя, про Африканта никогда ничего не говорил.

– Мал был, вот и не говорил.

– А теперь что, вырос?– смущённо спросил Алёша.

– Раз тебе такие сны стали снится, значит, вырос, сынок. Правильно ты мне про коней над рекой рассказал. Думаю, что скоро возить мне по деревням два сундучка придётся. А сейчас иди спать, поздно уже.

– Я действительно поначалу думал, что Ларион нам секрет выложит,– сказал Дима, – медальон покажет или слово сокровенное молвит. Я даже подумал: «Узнаю секрет и по всем предметам на пятёрки учиться буду». Только никакого слова таинственного он и не сказал, разве Михея на ум наставлял, да Алёшку воспитывал.

– Так разве это не секрет?– вопросом ответил Павел Петрович.– Ведь игрушечник Ларя секрета своего мастерства и удачливости не скрывает, с врагом делится секретом, только воспользоваться им сложно. Секрет, вот он на виду, а не воспользуешься. Здесь, Дима, до Иллариона Михею с Марфуткой надо душой дорасти. Сделать же это не просто. Потому и были игрушечники от бога, такие как Ларя и его предки, а были и такие как Михей. Понял?

– Если б своими глазами не увидел, то в жизнь бы не поверил, что так было? – сказал Дима.– Вот бы на всех уроках так. Раз, и посмотрел, что там Иван Грозный делал, а то одни версии.

– Так ты, понял теперь, как лепить глиняную игрушку? Сам слепишь? – спросил Павел Петрович.

– Я её теперь с закрытыми глазами слеплю,– весело ответил Дима.

– Хвастаешь,– сказал учитель.

– Есть немножко, Павел Петрович,.. настроение хорошее….

– Однако, нам пора, Дима, думай скорее о нашем клубе.

– Что-то не хочется, Павел Петрович, давайте ещё здесь побудем, на базар вместе с Анфисой сходим, по деревням с Ларионом и Кузей поездим, игрушки попродаём, разве вам не интересно?

– Очень интересно, Дима, только надо и о времени думать. Тебя скоро родители искать начнут, в клуб звонить будут, а Ларя вон уже кисточки моет, спать собирается, Алёшка на полати залез, сон про коней досматривает.

– Жаль,– сказал Дима.– Только дайте слово, что мы обязательно сюда вернёмся, правда?

– Правда, Дима, правда…

Они вышли на крыльцо. Далеко в небе круглой льдинкой мерцает тусклая луна. Высокие сугробы серебристыми волнами покрывают всю деревенскую улицу. Фиолетовые тени прячутся в сугробах, желая напугать запоздавших прохожих, но их нет. Пуста деревенская улица. Поскрипывая, качается на петлях, отцепившийся от крючка, ставень. Под крыльцом, прикрыв нос пушистым хвостом, мирно дремлет Кузя, совершенно не подозревая, что над ним сверху стоят люди совершенно из другого века. Да, что там века, мира… Мира, с которым столько общего и всё же они такие разные. И только игрушки, что слеплены в кружке Павла Петровича и игрушки на столе у Иллариона говорят о том, что они одинаковые.

Ямчатая – значит из Саратова

(очерк)

Е. Вениаминов

Чего греха таить, люблю я в торговые дни походить по базару да посмотреть на публику. Интересное зрелище! Вот где проявляются натуры, характеры и всё самобытное, незаемное, цельное, нередко с крутым замесом. Тут что продавцы, что покупатели часто стоят друг друга, и понаблюдать за торгом – сущее удовольствие.

Особенно ярко эти могучие интеллекты проявляются в базарных рядах, где продаются старые вещи. В Саратове это место находится на Сенном. «Сенной» – старое название базара и, хоть теперь и повесили над входом табличку: «Центральный колхозный рынок», но базар как был, так и остался в умах и сердцах горожан Сенным. Правда, теперь говорят еще так: то, что под крышей – это рынок, а что на земле, да на ящичках – то базар.

Сейчас этот базар немного оскудел, торгуют больше перекупщики. Но есть еще бабульки и дедульки, приносящие сюда из дома настоящие семейные реликвии, дабы добавить к своей скудной пенсии небольшой приработок. Эта часть базара особенно привлекательна. Правда, с девяностыми годами – никакого сравнения; тогда это был, в буквальном смысле слова, базарный Ренессанс. На базар в те времена несли всё, что имело хоть какую-то ценность, хоть копеечную, – абы не голодать, абы выжить. Вот тогда-то я и познакомился со старинной саратовской глиняной игрушкой.

До этого, по правде говоря, я даже о названии таком не слышал. Наверное, потому, что сам я не саратовец.

Прошел бы я и тогда мимо этой игрушки, но обратил внимание на зазывный старческий голос: «Кому чёски, пуговицы, булавки, старинная глиняная игрушка! Подходите! Саратовская игрушка!» Я заинтересовался (наверное, сработало профессиональное искусствоведческое любопытство). Пошел на голос и вскоре увидел бабульку в старой, выцветшей, с вытянутыми рукавами, кофте и в старомодной шляпке. Из-под шляпки выглядывало старушечье лицо с живыми не по возрасту глазами.

Рядом сидела на ящике девочка лет десяти. Товар старухи и девочки был разложен прямо на земле, на подстеленной крапивной мешковине. Сейчас таких мешков уже не делают, а в былое время крапивные крупнотканые мешки были, помнится, ой как в ходу (их еще называли «китайскими»).

На мешковине было разложено всё, без чего, как посчитали продавцы, им можно было на данный момент (в те уже далекие 90-ые) вполне обойтись: пара расчесок, старые чёски для шерсти с загнутыми зубчиками, древний, «времен Очакова и покоренья Крыма», угольный утюг с небольшой трубой, горсти две пуговиц и штук пять-шесть тех самых глиняных игрушек. Одни из них были серо-белого цвета, а другие коричневатые: собачка с отбитой лапой, однорогий козлик с горделиво посаженной головой, несколько петушков- свистелок. А еще был тут золотистый конь с вьющейся гривой, – тоже свистелка, только размером больше. На теле коня имелось пять-шесть игральных отверстий.