Саратовские игрушечники с 18 века по наши дни

– Тятя заказы не принимал, потому как мы не каждый день игрушкой торговали. За шестьдесят вёрст часто не наездишься. Кто из игрушечников в городе жил, тем было удобнее, базар ведь рядом, у них там и свои места были.

– И до какого же времени ваш отец игрушку лепил?

– У нас в деревне в тридцать первом году колхоз организовывался. Только не сразу с этим дело пошло. Первый колхоз развалился. Всю скотину отвели на общий двор, а потом опять её по домам развели, спорили – страсть как. Потом начальство с района приехало, стали уговаривать, грозить, опять на общий двор скотину повели. А как колхоз образовался, всех лошадей в одну конюшню свели, тут и вся жизнь изменилась. В единоличестве – это одно: своя лошадь, куда хочу, туда и еду, что хочу, то и делаю, а в колхозе стало не так. Вот тятя и лепить перестал. Кто ж тебе лошадь даст в Саратов ехать игрушки продавать? А на себе не понесёшь. В тридцать третьем голод был страшный, все лошади в нашем колхозе передохли от бескормицы…

– В общем, можно сказать, что ваше семейное занятие игрушкой в тридцать втором году закончилось окончательно, – подсказал я.

– Можно сказать и так, – утвердительно ответила баба Поля.– В колхозе уже не лепили, нет.

– А вы сами лепили?

– Лепить лепила, как не лепила!.. Но не так хорошо, как тятя. Как говорится – каждый спляшет, но не как скоморох. С десяти лет я тяте глину для игрушек мять помогала, а в шестнадцать уже на равных с ним в Саратов ездила, продавала. Тогда дети воспитывались не как сейчас, сейчас до женихов не работают. А у нас Ефим подросток был, а уже на тройке пахал.

– Как это, на тройке?

– А так – две лошади плуг тянут, а третья сзади борону. Поди-ка, управься…

– И отец, значит, бросил игрушкой заниматься? – спросил крестную Петр Петрович.

– Если б в Саратове жили, или где поближе, то бы так и лепили. А так, что ж…одни мытарства.

– А у крестника вашего игрушки – на отцовские похожи?

– Схожие-то они схожие, только у крестника бросче. У нас ведь тогда и красок таких не было… так, глазки сажей намалюешь да красной глиной по белой в ямки вкапаешь, или коричневой, если в обжиг идёт, вот и всё. Тятины игрушки смешливее были, но это от характера мастера зависит. Глазки у зверушек, я смотрю, он авторучкой делает, вытащит из неё стержень – вот тебе и глазничка. А в то время всё палочками делали. Палочки кончик скруглишь на камне, проволоку в печке накалишь, да в средину закругления ткнёшь. Эта прожженная дырочка в торце и даёт сам зрачок. Для маленьких размером игрушек делала я маленькие глазнички, для больших – побольше. А их больше трёх и не требовалось. Ещё делались глазнички без закруглений торца у палочки. Такими глазничками у «людей» глаза оттискивали.

– А почему не теми?

– Если «человеку» глаз полукруглой глазничкой оттиснуть, то он неестественный получается, а у «зверей», наоборот, выразительней становится.

– А что ваш крестник не так делает, не традиционно, что ли, не по-семейному?

– Его игрушки я сначала за тятины приняла. Даже удивилась. Вот ведь как талант передаётся. У него своего много. А из старинных… Не вижу я у него коричневой игрушки с серым крапом, когда по коричневому телу вмятинки палочками делаются, а потом в эти вмятинки серо-белая глина закапывается и наоборот. Тятя такие делал…

Пелагея Андрияновна горестно вздохнула:

– Эх, только не пойму, зачем вам всё это надо? Почитай, восемьдесят лет с тех пор прошло…столько лет минуло… Всё быльём поросло – и деревня, и игрушка наша…

Мы с Петром Петровичем переглянулись, покивали и опять взялись за своё.

– Наверное, помните, где глину брали? как готовили к лепке?

– Глина у нас в двух местах была: на выгоне, за домом, где Таня Степанкина жила, там светло-коричневая. В Тарнах, около кладбища, белая, это с другой стороны деревни, где Васянька жил, Тани Степанкиной зять.

– Ну, вот, а говорите, что всё забыли… вот даже и про Васяньку вспомнили

– Не надо всё это никому… Тогда не надо было, а теперь и подавно…

– Надо, баба Поля, ой как надо! – заметил я. И задал новый вопрос:

– Но что ж никто из детей по стопам отца не пошёл?

– Самым срушным в этом деле младшенький Вася у нас был, больше никого. Он и слепит, и вырежет из дерева, залюбуешься. Таких людей у нас «срушными» называли.

– Значит, талант был, а всерьез не лепил?

– Большой талант был. Только жизнь в его молодые годы к иному звала, глиняную игрушку тогда пережитком прошлого считали. Разве молодой парень будет ей заниматься!.. засмеют! На прораба пошёл учиться. А талант был. Когда учился в техникуме, игрушками подрабатывал, только сам не продавал.

После паузы Пелагея Андрияновна подытожила:

– Чтоб настоящую игрушку сделать – одного таланта маловато, к этому призвание должно быть. Талантливых людей много, а призванных мало.

– А муж ваш, Михаил Павлович, лепить не помогал?

После этого вопроса баба Поля от души рассмеялась.

– Нет, не помогал. Человек он был работящий, но и погулять любил. Бывало похмелиться ему нечем, так проказник, игрушки потихоньку от меня возьмёт и продаст кому-нибудь. Глядь, уже под хмельком идёт.

Баба Поля немного помолчала и добавила:

– У него другие таланты были. Миша мой прирождённый был артист. Бывало зайдёт в дом с работы, увидит по телевизру балет показывают, так он прямо в полушубке и валенках точь в точь скопирует все движения балерины…

Певун был и частушечник. На ходу частушки сочинял. Его на гулянке никто перепеть не мог.

– Может быть он и о игрушке сочинял?

– Обо всём сочинял и об игрушке тоже…

– А может быть вы вспомните какую? Интересно…

Баба поля немного подумала и тихим голосочком пропела:

С глиной мается Полина,

Мается и мажется,

Слепить Поля индюка

Никак не отважится.

Это он про меня сочинил. – И улыбнулась.

__________

Возвращались мы от бабы Поли в приподнятом настроении.

– Трудная у неё была жизнь, не позавидуешь, – заметил Пётр Петрович, – внуков и правнуков вырастила. Двух детей схоронила. Вот так оно в жизни бывает наверчено.

– А игрушки, лепленные ею, какие-нибудь сохранились?