Буйняковский. Волнуешься, что к вам переедет?
Гурышев. Мне не сегодняшний день, меня дальнейшее… когда отец нас оставит. Не к подруге же ей снова перебираться.
Устинов. А у отца ваша квартира в полной собственности?
Гурышев. В абсолютной. Кому захочет, тому и отпишет.
Устинов. Ты в голову не бери. Тебя с женой и ребенком он на улицу не отправит.
Гурышев. А ее? Она осветит собой его последние годы, а он умрет и ей выметайся? Этого даже я ей не пожелаю. Чучела идут…
Устинов. К нам.
Гурышев. Надеялись на покупателей, но небесные покровители воронежских живописцев вот кого нам прислали…
Двое драных замызганных молодых людей с девушкой, что чуть почище.
Чачин. Слушайте, дядьки, на закуску нам не подбросите?
Гурышев. А почему не на бутылку?
Чачин. Бутылка у нас есть. Мы из Калача автостопом.
Дусилин. В Москву на попутных гоним. Девушка с нами. У вас ее встретили.
Клымова. Я к ним ненадолго прибилась. Немножко, может, проеду, но не до Москвы. Еще чуть-чуть с парнями покручу, а потом им скажу, и они от меня отвянут.
Гурышев. (Буйняковскому) Какая calos.
Буйняковский. Что?
Клымова. Какая я?
Гурышев. Calos по-гречески – прекрасная. Живопись вы, девушка, любите?
Клымова. Слегка рисую.
Гурышев. Я о настоящей живописи.
Клымова. О вашей что ли?
Устинов. По заслугам и почет.
Гурышев. Мы гамадрилы у пюпитра, макаки с тюбиками, на нас отблеск чего-то истинного не лежит. Поменять профессию нам говорили, но помощь опоздала. Чересчур нас уже затянуло. За нас наше желание творить, а против столько всего, что силы слишком неравны. В битве нас подчистую. Щуплая команда псевдо-творцов разбита до состояния молекулярности. Здорово я нас пнул?
Дусилин. В вашем Воронеже меня, спящего, так пнули…
Чачин. Попали бы по роже, посинела бы она у тебя.
Гусилин. Меня по спине. Я клубочком и рожа у меня прикрыта была. Свет над столом посередине партии выключили!
Чачин. Мы только за час заплатили.
Дусилин. В хороших бильярдных партию дают доиграть! Видят же, что мы бедные, ну и дайте доиграть, чего вам… за час, гниды, содрали – в Калаче и то более по-божески.
Клымова. Воронеж Калач заткнет – и в штанах не сыщешь. На ваши цены вы здесь не надейтесь. А вы мне не говорили, что у вас даже на биллиард деньги имелись.
Гурышев. Они терпеливо случая ждали.
Устинов. Из тебя деньги вытрясут, а затем на свои жить придется.
Чачин. Да мы в биллиардной деньги без остатка оставили. На деньги сыграли, и мои деньги он у меня выиграл. Я бы отыграл, но у нас время вышло. За продолжение нужно заплатить, а чем платить, когда у него денег нет, а мои деньги он у меня выиграл? Выиграл бы я, он бы в Калаче мне отдал. А я расплатился с ним сразу. А он, когда свет у нас погасили, за другой стол отошел и как-то моментально поманившему лосяре все слил!
Дусилин. Ты за меня не болел.
Чачин. А я не одобрял! Догадывался, что неспроста он тебя приметил. Ты плюгавый в сравнении с ним! Играть с тобой на одном столе стыд для него явный. Перед приятелями его извинит лишь то, что как карасика тебя он разденет. Чешую с твоего тельца сдерет!
Дусилин. Я упирался.
Чачин. Да нечего мне тут – без всяких он тебя укатал.
Дусилин. Ощущай я твою поддержку, борьбу бы я нереальную завязал. Его приятели нас обступили, а тебя не видать… он подпитывался, а мне от кого?
Чачин. Я недалеко находился.
Дусилин. Поближе к двери.
Чачин. Там воздух посвежее.
Дусилин. И убежать легче. Если бы я у него выиграл, он бы наверняка мне не деньги, а по шеям! И ты бы не ко мне, а юркнул и поминай как звали!
Чачин. Играть с ним я тебе не советовал.
Дусилин. Ну да, прошипел чего-то…
Чачин. А ты несмотря ни на что полез.
Дусилин. Он меня вызвал, и поджимать хвост мне… не по-нашему это.
Буйняковский. Не по-калачски?
Дусилин. Мы в Калаче голову не прячем. Не отпускаем ее, когда… когда нас…
Гурышев. Когда кирпич в голову бросят.
Чачин. Кидаться кирпичами у нас принято. (Дусилину) В тебя давно не кидали?
Дусилин. Надо вспомнить. О броске или именно попадании ты мне задал?