«Яйцо от шефа»

Устинов. В час-пик от нее поехал и помяли меня основательно. И овсяное печенье раскрошили! У нее в магазине попить чаю себе купил. Домой принес пакет, в котором одни крошки.

Гурышев. Птичкам скормил?

Устинов. У наших воронежских птичек от дорогих овсяных крошек животы заболят. Из чашки глоток и горсть крошек в рот… я убогие чаи гоняю, а над ней чернокожий мальчик красный зонт держит. Над маркизой Еленой Гримальди, супругой маркиза Николо Каттанео.

Гурышев. (Буйняковский) У него дома репродукция Ван Дейка висит.

Буйняковский. Ван Дейком я не восхищаюсь. Его на деревенском кладбище прикопали?

Гурышев. Он торжественно захоронен в лондонском соборе святого Павла.

Буйняковский. Умел, вижу, дела обделывать. Творчески он мне безразличен, но его хватку я бы на вооружение взял. С моим продвижением к успеху нерешенных вопросов у меня тьма… картины мне сегодня распаковывать?

Гурышев. Но ты их притащил. Думал, что в мороз косяком покупатель попрет?

Буйняковский. Мне бы и тоненький ручеек ничего. Но совсем ведь никого нет.

Гурышев. Мы картины расставили. Кто появится, наши рассмотреть сможет.

Буйняковский. Твоя по мне любопытная…

Гурышев. Услышанная от тебя похвала во мне, честно, значительный трепет будит.

Буйняковский. Богатыря ты, кажется, переделывал…

Гурышев. Вчера последними мозгами дооформил.

Буйняковский. У меня вчера поработать не вышло. Уже приготовился, но не кистью, а нитью работал. Между передними зубами что-то застряло, и я нитью извлечь пытался. Навязчиво мне мешало! Мне бы дальний план чем-нибудь заполнить, а глаза моей мысли не вдаль, а как бы к передним зубам скосились – уставились и не двигаются. Пока застрявшее не вытащу, никакой возможности вдумчиво кистью водить. Начал вслепую, после к зеркалу подошел, губы рукой опустил и узрелось мне, что практически у всех моих зубов основания черные. Ошарашило мне это, должен сказать, до неподвижности. Раззявившимся изваянием у зеркала вечер провел. Мозги действовали. Вспоминал, что Елена Пичужина ногти в синий цвет красит. Что за девушка! Каждый раз сюда заявляется и говорит, что ее Еленой Пичужиной зовут.

Гурышев. Зимой она в варежках. Какой под ним лак, не увидишь. Девушка она не в себе, но проявления минимальны.

Устинов. Людей на картинах целует.

Гурышев. Иконы целуют и нормально. Сложностей у меня из-за нее не возникает.

Буйняковский. Но не когда ты с женой здесь стоить. Здесь твоя супруга не выступает, но дома от ее ревности тебе, наверно, не спрятаться.

Гурышев. Ревность она придумала, чтобы зависть укрыть. Кто из художников здесь, у нас, выставляющихся, наименее у Елены в почете?

Буйняковский. Твоя жена.

Гурышев. А в противоположную сторону кто для нее первый?

Буйняковский. Я.

Гурышев. Не ты, а я! С чего ты, не понимаю, себя назвал?

Буйняковский. Серия моих кедров Елену покорила. Она мне сказала, что кедры у меня просто сказочные.

Гурышев. Потому что на настоящие не похожи.

Буйняковский. Реалистично я не пытался, у меня…

Гурышев. У тебя всегда сплошной реализм. Тираническое чувство реализма! Тебе от него не освободиться. С кедрами похожести достичь не удалось и теперь ты нам рассказываешь, что замысле дальше шел. Скрупулезный подход к шишкам и стволам отбросил, а неведомый тебе образный мир занырнул, воспринимайте меня, господа. творцом собственного измерения… что до меня и меня моей жены, то ревновать к Елене она меня в принципе может. Елена девушка симпатичная.

Устинов. К нам сюда она на электричке добирается. Из Синицыно.

Гурышев. Ты у нее спросил?

Устинов. Обеспокоился тем, что она затемно задержалась. Помните, однажды в ноябре до одиннадцати мы не расходились?

Гурышев. Пьяную компанию ждали.

Устинов. Сильно поддавшая интеллигенция на кураже картину, возможно, и купит.

Гурышев. Фадеев нам наговорил, что народ он приведет, на покупки крайне настроенный. Выпивали, на его увешанные картинами стены пялились, под коньяком убеждались, что иметь дома живопись – это культурно. И Фадеев им нас. Достойную живопись за скромные деньги. Вы думали, что за бесценок хорошую картину не приобретешь, но у меня есть ребята… а нам сказал, чтобы не уходили. Немалый бакшиш для вас намечается! Гостей еще распалю, в нужную кондицию их введу и к вам мы пойдем. Фадеев – трепло!

Устинов. Бывший художник все-таки. Что мы простоим сколько надо, он не сомневался. Перед нами денежный знак в воздухе черкни и мы как вкопанные. Он-то кисти сжег и в предприниматели, а нам живописью пробавляться до скончания века нашего тяжкого…

Буйняковский. Фадеев много работал.

Гурышев. Над полотнами?

Буйняковский. Дело свое поднимая. Живописью он по верхам овладел, а там, вероятно, до сути добрался. Доходы, естественно, скакнули. Себя обеспечил – о бедных товарищах вспомнить пора. Мне кажется, что звоня тогда на твой телефон, Фадеев благим руководствовался. Ты, наверно, склоняешься, что кого-то к нам приводить он и не собирался. Напился и шанс повеселиться узрел.

Гурышев. Голос у него трезвый был. Якобы украдкой шептал еле-еле, но четко. В четыре дня позвонил…

Устинов. И мы его семь часов…

Гурышев. Я нас буквально ненавижу за то, что нам так заработать хотелось!

Устинов. А за что тут… ты на нас, не на Фадеева злишься?

Гурышев. У Фадеева могло и не получится. Интеллигенцию перепоил, и она уснула. Если сон ни при чем, смену настроения предположим – после пятой рюмки о покупке картины задумался, а после шестой на девочек потянуло.

Устинов. За деньги девочек накладно.

Буйняковский. А вдова художника Николаева на что? Комнату девушкам она и сейчас сдает?

Гурышев. А ты не знаешь…

Буйняковский. Я к ней года три не заезжал. Да и не входил я особо в число тех, кого она у себя принимает. (Гурышеву) С тобой ездил, а без тебя поехал и у двери остался. Слишком приземленная я фигура, чтобы дверь мне открыть. Ты ее мужа в живых застал?

Гурышев. Булыжник булыжником.

Буйняковский. Картины у него топорные, но, может, в личном общении возвышенное впечатление он производил.

Гурышев. Его витание в высших сферах в глаза, конечно, бросалось. Рыгающий и блюющий старик, с бутылкой не расстающийся! От государства ему громадная квартира, светозарный статус классика областного, он рисовал дерьмо, но дерьмо идеологически совершенное. Сам из пролетариев и жена с обувной фабрики…