Чачин. Щеки.
Дусилин. Щеки раздую и кубик рванет, лед разлетится …в торговом центре обогреюсь и на дорогу голосовать. (Клымовой) Так что у тебя на уме? Ты с нами?
Буйняковский. (Клымовой) Проветриться тебя подмывает, но я бы подождал. Пока я ниссан не починю.
Клымова. Вы меня куда-нибудь отвезете?
Буйняковский. К твоему подъезду ниссан подгоню. Бак израсходуем – вновь зальем. Надеюсь, скучать нам не придется.
Клымова. А что может быть скучного в езде там, где ты не был. Вы руль уверенной рукой крутите, а я новый впечатлений набираюсь! Передо мной проходит, мелькает, я на сиденье откинулась и не отрываясь… не предложи вы мне, я бы даже с ними уехала.
Гурышев. Но он тебя у них отбил. Говорить о своих достижениях он не любит, но это говорит само за себя. (парням) С девушкой без предъявлений расстанетесь? Устинов. При расставании с ней благожелательность, считаю, они к ней проявят.
Гурышев. А к Буйняковскому? В споре самцов на него не попрут?
Устинов. В чужом городе я вел бы себя весьма осмотрительно. Девушки у вас уже нет, а бутылка осталась. Денег на закуску мы вам не дали, да и девушку умыкнули… я за примирение. Ваш Мартыгин яванским ромом, а мы тем, что есть. Ради укрепления богоугодного мира и согревания бренных тел вашу бутылочку мы не разопьем?
Гурышев. Они нам скажут, что девушку забирайте, а за бутылку мы насмерть. Заметили, насколько они подобрались?
Дусилин. Расслабленными мы и не были.
Чачин. Мы не буддисты!
Устинов. Бутылку по кругу, значит, не пустим?
Дусилин. Девушку переманили и вам еще последнее, что есть подавай?!
Чачин. Претендовать не смеете!
Буйняковский. Ну и ступайте прочь с бутылкой вашей. С художниками постояли и благополучно обратно в вонь.
Чачин. Художники вы никакие.
Дусилин. Вот эта с космонавтом, по-моему, в чем-то клевая.
Гурышев. Спасибо.
Чачин. (Дусилину) И чего ты? Чего ты перед ним заискиваешь? Думаешь, на приятеля он надавит и тот нам девку отдаст?
Дусилин. А она тебе нужна?
Чачин. Да с бабой нас скорее в машину посадят!
Дусилин. Тогда и бутылку им отдай.
Чачин. Ты охренел?
Дусилин. Мы же не удержимся – бутылку прямо сейчас выпьем.
Чачин. А чего тянуть?
Дусилин. Выпьем и окосеем. Постараемся на шататься, но этого не хватит. Кто нас, надравшихся, в машину к себе возьмет? Ты же сам убеждался!
Чачин. Отдать им бутылку тебе меня не уговорить. Они навеселе по уютным квартирам, а мы трезвыми дрожащими сусликами машину ловить? Да как морпеху дудочка мне это надо!
Действие второе.
Застарелая захламленность, все в пятнах краски; в их общей спальне-мастерской Гурышев с миниатюрной, затоптанной изнутри супругой Анастасией.
Гурышев. Поведение монахов остро выписать надлежит… над монашеским застольем поработала? Молчишь, потому что и эта картина заброшена?
Анастасия. Отложена.
Гурышев. Прибралась бы, раз не работаешь. На улице парень обмолвился, что мы, художники, в уютных квартирах живем. Ты бы услышала – рассмеялась.
Анастасия. Ну а ты смешного не видишь. Квартира у тебя как разгромленный блошиный рынок и укоряешь ты, разумеется, меня. У меня недовольство собой из-за высшего, а твое недовольство мной от приземленного идет. Ты и я. И оба мы кого-то мордуем. Меня, мой дорогой. К отрицанию всего сделанного неприбранность квартиры с саблей из леса выскакивает. Саму себя я взрывами разношу, а ты сталью добавляешь. С тобой мне веселее, чем без тебя. Отвлекаешь ты меня от кромешности.
Гурышев. Я не знаю, как тебя успокоить.
Анастасия. Обычно ты говоришь, что это пройдет и я снова смогу работать.
Гурышев. Будем ждать.
Анастасия. А воодушевить? Сказать, что хорошие времена скоро придут. На твои слова реагирую я не особенно, но они мне необходимы. Когда ты произносишь их от души, у меня словно всполох. Блеск от надреза. Я за края ухватываю и раздираю. Но ножом провел ты. По жирному брюху мрака полного.
Гурышев. Кесарево я ему.
Анастасия. Да родится картина великая у художника сомневающегося… продать сегодня ничего не удалось?
Гурышев. Я только патриотическую на продажу носил. Люди ее хвалили, но с покупателями у тех людей ничего общего. Дочь у Арининых пропадает?
Анастасия. Ночевать бы пришла.
Гурышев. Ранняя у нас девушка. Всего тринадцать, а дома зачастую не ночует.
Анастасия. И мы ни слова упрека.
Гурышев. Сестры Аринины ее подружки, и они уроки поделают, поиграют и спать… квартира у них просторная. Родители милейшие люди. Дочь говорила, что на ужин у них главное блюдо и к нему в тарелочках корейка, грибы… за внимание к нашей дочери им бы картину преподнести.
Анастасия. Мою?
Гурышев. Ту, у которой быть проданной меньше шансов. О «Покое лепестков» что скажешь?
Анастасия. «Лепестки в покое» – моя картина.
Гурышев. Я за лепестки не берусь…
Анастасия. Еще бы, от многого, технического совершенства требующего, нос воротишь.