«Святой Глеб»

– Подрастает, – кивнул Петр Иванович. – Не сказать, что без принуждения, но скорлупу уже поддавливает. Такой уродец вылупится… надеюсь, достаточно симпатичный.

В НЕПРИБРАННОЙ комнате с расшторенным окном и подкрашенной синей краской батареей Кирилл с отцом пьют чай из желтых чашек с серебряными ободками. На несвежей скатерти лежит пакет с шоколадными вафлями, облезлый чайник стоит на краю стола у блюдца с использованными пакетиками, на Кирилле Суздалеве его серый пиджак. На Петре Ивановиче несуразная малиновая водолазка.

– С мамой не созвонился? – спросил Петр Иванович.

– Мы говорили, – ответил Кирилл. – В четверг что ли… она мне гневно выговаривала за невнимание, а про тебя сказала, что ты просидишь на дачу до апреля, и тебе без нее хорошо. Когда она к тебе приезжает, она в этом убеждается.

– Твоя мама все видит.

– Ты от нее и не скрываешь, – сказал Кирилл.

– Равнодушие я выставляю, не прячу, остужаю им сразу. Не давая опомниться. И она видит – видит пыль, видит беспорядок, и вместо того, чтобы молча прибраться, начинает отчитывать своего мужа, члена-корреспондента, который все здесь запустил и живет, как в хлеву. Не тратит энергию на уборку, корпит над трудом без коммерческих перспектив, с тупым упрямством вбивает в бумагу строку за строкой – твоя мама зудит и встречает отпор. Мой ледяной взгляд.

– Без выяснений?

– Я уравновешен, – промолвил Петр Иванович. – Крупный ссор у нас не случается и врагами мы с ней не расстаемся – она возвращается в город, я плетусь к письменному столу… на морально-волевых. У меня полная свобода действий, но я избираю борьбу и включаюсь в нее с холодным рассудком.

– Сомнамбулически, – усмехнулся Кирилл.

– Что ты сказал?

– Не знаю… что-то сказал. Написанная тобой работа прогремит, и я погреюсь в лучах твоей славы с поправкой на их прохладу.

– Ах, вот в чем дело, – пробормотал Петр Иванович.

– Всего понемногу. Чай я допил, вторую вафлю даже не взял, и это вызывает мою особую озабоченность. Своего отца я не помню…

– Класс! – воскликнул Петр Иванович. – В твоей битве я бы тебя поддержал, но не смог залезть на коня! Проведем перераспределение и нарастим шерсть… по осенней роще ты шел с палкой?

– Да.

– Значит, на медведя!

– На него, – кивнул Кирилл. – Вовремя ты о медведе. Я иду на него, на медведя, убившего славную девушку с зелеными глазами и короткими волосами… его бы растрелять из автомата, но пусть хотя бы палкой отлупят. И то приятно.

– Ты о каком медведе? – заинтересовался Петр Иванович. – О существующем?

– Он является выдумкой… под стать прочему. Мы с тобой, отец, все выдумываем и шуточками обмениваемся, а медведь ревет. Его зацепили.

–

ВЫГЛЯДЯЩИЙ, как денди, и входящий в одну из преступных группировок Илья Тувимцев, находясь в автосалоне, присмотрел бежевую миниатюрную машину. Он ее увлеченно оглядывает, дружелюбно похлопывает по крыше, утяжеленными перстнями пальцами дергает дверную ручку, заглядывает в салон; Тувимцев в полном неведении касательно того, что подошедший Максим Капитонов уже стоит у него за спиной.

– Себя бы ты такую не взял, – сказал Максим. – А для любовницы в самый раз. Она бы в ней покрасовалась и раззвонила бы всем, что ты мужик не прижимистый, тебя только и успевай трясти, но взамен ты требуешь абсолютной покорности в койке, где ты оттягиваешься и куражишься. Травмируешь нежных девушек болезненными пистонами. Спихиваешь их в отстойник горького разочарования.

– Я для племянницы, – пробормотал Тувимцев. – Ты, Макс, чего… пришел показать мне справку о невменяемости? Что ты здесь делаешь?

– Я и на улице, и тут. Я же резидент.

– Кто?

– Поставщик дряни, – пояснил Максим.

– Да-да, когда-то так называли… до нас и не нас. Ты смотришь в прошлое и считаешь тех людей могучими слонами – ты без ума от слонов, но я не твой слон. Мы встретились нежданно-негаданно?

– Я за тобой следил, – ответил Максим.

– Ага… А основание?

– Долг, – сказал Максим. – Ты мне его вернешь.

– Верну, а что… не верну? Скажу, чтобы ты отваливал? На днях увидимся, и я тебе все отдам. Я бы и сегодня с тобой рассчитался, сумей я прознать, что ты срочно нуждаешься, сумма-то смешная, к чему тут из-за нее устраивать напряги. Сколько там набежало… тысяч шестьдесят, семьдесят.

– Девяносто.

– Откуда девяносто? – возмутился Тувимцев. – Я не кричу, но на девяносто я не закладывался, и из меня поперло удивление, которое было похоже на несогласие, что наказуемо… поскольку твои расчеты вернее. Долг я признаю. Девяносто тысяч зеленых.

– Когда отдашь? – спросил Максим.

– Точный день не назову, однако, коли я признал, возврат последует несомненно, беспокоиться на мой счет тебе не надо, а на свой счет озабоченность ощути. Прижало тебя, Макс, приплющило. Мечешься, шныряешь, за мной вот следишь… если с криминала доходы невелики, то ты им не ограничивайся. Заимей легальный бизнес.

– Подо мной и такой, – пробурчал Максим. – Я владею изданием… глянцевым. И оно прогорает! Изводит меня убытками.

НЕ СМОТРЯ вниз и не прикасаясь к поручням, Кирилл Суздалев стоит на балконе отцовской дачи – за его спиной горит свет. Сверху густой мрак, впереди огни и понастроенные повсюду дома, Кириллу вспоминается особняк Максима и падение Ани, в памяти воскресают разрозненные эпизоды того ужасного вечера, ненавистный образ Максима Капитонова доминирует над всем остальным; на Кирилла взирает открывший балконную дверь Петр Иванович.

– Звезд не видно? – спросил отец.

– Нет, – ответил Кирилл. – Я к этому привык. Ты бы закрыл дверь, а то простудишься и не допишешь.

– Короче, простужусь и умру – ровным счетом. Без преувеличения.

– Угу, – пробормотал Кирилл. – Закрывай.

– Я несознательный пожилой человек. Если я решу, что умираю, я поеду с тобой, и по дороге в больницу мы будем вести идейные споры, заносчиво опровергать фиктивные сущности современной аналитической философии и держать фасон, чтобы показаться девочке в приемном покое двумя крепкими мужиками.

– С признаками маразма, – усмехнулся Кирилл.

– Это, сын, наигрыш. Фундаментальная злополучность и невезучесть. Бескорыстное служение окоченению… почему ты на балконе? Ты же и летом на него не выходишь.

– Больше четырех лет не выходил, а сегодня вышел, – пробормотал Кирилл. – Преодолел… позвонил.

– Кому позвонил? – спросил Петр Иванович. – Глебу?

– Глебу я не звонил… позвонить святому Глебу вполне можно. Мысль! Я его позову, и он мне не откажет, мы с ним что-нибудь придумаем или просто поговорим… вдвоем или с тобой – он любит с тобой разговаривать.

– И я с ним, – сказал Петр Иванович. – Он, конечно, себе на уме, но толковый. Поумнее обычного святого.

ГЛЕБ с Лизой в электричке. Девушка сидит у окна, но в отличие от Глеба, она в него не смотрит; напротив них никого, людей в вагоне мало, поезд еле ползет, колени Лизы сдвинуты; закинув ногу на ногу, раздосадованный Глеб бродит взглядом по окраине мертвого леса, которому не ожить и весной; через грязное стекло лес видится еще более загубленным, чем он есть в действительности – Лиза на него взглянула и сочувствием к нему не прониклась.