«Святой Глеб»

ПЕРЕКОСИВШИСЬ от натуги, Кирилл Суздалев борется на тренажере с предельным для себя весом; губа закушена, мышцы вздуваются, происходящее вокруг не фиксируется. На периферии его зрения объявляется натренированная фигура инструктора, лицезреющего мучения Кирилла, отмечая и прыть, и подступающее отчаяние; инструктор Федоренко делает шаг в сторону и встает перед Кириллом, неприязненно от него отворачивающимся.

– Вы, как я посмотрю, увеличили вес, – сказал Федоренко. – Такую нагрузку вы себе еще не давали. Вы ходите к нам уже полтора года, и я обязан знать сколько и на каком тренажере вы берете. На этот вы столько не навешивали.

– Я прогрессирую, – простонал Кирилл. – Возражений не допускаю. Если я надорвусь, тебя за меня отомстят.

– Вы смеетесь, а у меня из-за вас действительно могут быть неприятности. Вы качественно поработаете и что-нибудь в себе разорвете – с тренажера я вас сниму, но меня обвинят в том, что я не согнал вас с него раньше, не нашел аргументов и не уберег от несчастья… поверьте моему опыту – вам недолго осталось. Сердце, наверно, выдержит, а мышца на руке или на груди лопнет, и вас увезут, и лишат меня удовольствия принимать вас у нас, где вам всегда рады…

– Не опутывай меня, – проворчал Кирилл. – Суетный паук, не опутывай меня. Я начинаю сдавать? Ты судишь по моему лицу?

– Я слежу за всем вашим телом, – сказал Федоренко.

– Какие-то слова ты говоришь… смущающие меня. Хватит на меня смотреть! – Кирилл прервал тренировку. – Теперь я знаю, что ты следишь за моим телом, и нам с тобой ни к чему находится близко друг к другу. Ты нормальный парень?

– Мужчина, – сурово поправил Федоренко. – Мужчина-натурал.

– Как сантехник. Как Зязин. К нам присоединился инструктор – ты. Ты бы от меня отошел, занялся бы чем-то другим… тем же самым, но с другими. Не стой около меня! С эрекцией.

– Что?! – взревел Федоренко.

– А что тут необычного? – поинтересовался Кирилл.

– Но не с вами же… не перед вами. Вы меня оскорбили. Голова у вас не в порядке.

Федоренко отходит, и Кирилл Суздалев, сожалея о нанесенной инструктору обиде, невесело вздыхает и с новыми силами возобновляет тренировку. С железом он управится, давать себе послабление он не будет, дышать ему нелегко, поддерживать надлежащий дыхательный ритм еще тяжелее; мимо Кирилла проходит закончивший занятия поджарый мужчина со шрамами на груди и на плече: они получены в результате пулевых ранений. Подмигнув замедлившемуся Кириллу, Юрий «Шалтай» Лахонин покинул зал. Кирилл Суздалев включил прежние обороты.

СЕАНС в спортлагере завершен. Зажигается свет, и зрители в гробовой тишине тянутся к выходу, в том числе и ватерпольная команда. Володя идет со всеми, но потом задерживается и недоумевают, отчего же Лиза с Глебом продолжают сидеть на своих местах.

Данный вопрос занимает и Лизу – ей уже не сидится, и она бы направилась к подзывающе махающему брату, однако Глеб не встает. Он еще не вернулся: то ли из фильма, то ли из сферы посторонних раздумий; уважая его состояние, Лиза деликатно помалкивает.

Устремившийся к ним Володя нацелен на крик.

– Давайте в темпе! – закричал он. – Выходите, давайте, сейчас он снова погасит свет и будет на вас орать, я через это проходил и расскажу вам, как это происходит, но не здесь, а снаружи! – Володя обернулся. – Ну… моя команда вся ушла.

– С сестрой не останешься? – спросила Лиза. – Команда тебе важнее?

– Она нужна мне не из-за них… из-за хоккеистов. Шли бы мы вместе, они бы нас не тронули, а ко мне одному они привяжутся. Мы стыдно об этом говорить, но если я задержусь с вами, вы меня проводите?

– Я тебя провожу, – сказала Лиза.

– Ты одна и я один, – проворчал Володя. – Мы только усугубим. Необходимо, чтобы с нами пошел твой мужчина. Вы как, отважитесь? На взрослого человека они не полезут.

– Тогда я согласен, – промолвил Глеб. – Мое участие тебе обеспечено.

– Тут надо кому-нибудь напоминать?! – раздался голос из окна киномеханика. – Не всем ясно, что пора выметаться?!

– А свет? – спросил Глеб.

– Чего свет?! – заорал киномеханик.

– Мне говорили, что вы вырубаете свет и орете на людей в темноте. Не видя тех, на кого орете.

– Я всех вижу, – пробурчал киномеханик. – Посмотрю, а затем выключу и кричу. В темноте, так в темноте.

– Вы и меня видели? – осведомился Глеб. – Вы видите меня и сейчас. Свет же вы не погасили – можете смотреть и параллельно орать.

– Я не на тебя орал, – пробормотал киномеханик. – Молодежь я шугаю, чтобы они после сеанса выходили на воздух и не засиживались тут, как не пойми кто… ты мужик. Ты сиди. Тебе решать.

– В этом лагере тренируется только молодежь? – спросил Глеб у Володи.

– У команд мастеров свои лагеря, – ответил Володя. – У них и обслуживание, и досуг… все другое.

– А ваш тренер? – спросил Глеб. – Он с вами в кино не ходит?

– Он у себя в номере. Думает над схемами… стоит кому-либо не прийти, как ему сразу же настучат, и он так всыплет, что уши завянут. Этот старик-механик хотя бы не унижает… орет страшно, но культурно – не матом.

– И ты все сносишь? – спросила Лиза. – Не пытаешься ответить? Не матом, а как Глеб старику. Механику.

– Глеб? – переспросил Володя.

– Я, – сказал Глеб.

– Ты… вы… вы с сестрой не догоняете. Механик – это детский кошмар, а тренер – это власть. Возражать ему проблемно.

ЮРИЙ «Шалтай» Лахонин в раздевалке – на нем брюки и майка. Принюхиваясь к рубашке, что у него в руках, он скашивается на сидящего вполоборота к нему толстяка, который уже полностью оделся и теперь шнурует ботинки. В раздевалку заходит взмыленный Кирилл Суздалев – видит, что Лахонин не один, не скрывает досады; толстяк встает, берет сумку, шаркает к выходу – останавливается и оглядывается, чтобы удостовериться в том, что он ничего не забыл. Попутно он скользит взглядом по лицам Суздалева и Лахонина.

«Шалтай» усмехается. Кирилл злится. Толстяк подтягивает живот и уходит.

– Что-нибудь разузнал? – спросил Кирилл.

– В нашем суровом краю привычная суета. Из-за мелочей расправы. За мощную подставу, которую ты удумал и о которой я знать ничего не хочу, у нас карают немилосердно. Информацией для тебя я еще не разжился, но бабки для меня ты можешь уже обналичивать – вскоре я к тебе подойду.

– Намечается, да? – осведомился Кирилл. – Большая, солидная?

– Крупняк, – кивнул «Шалтай». – Если сорвется, я даже не представляю, как они завоют и кого грызть начнут. Я в их лесу зверушка неприметная, и вычислить меня они не должны, но попадусь я – сгоришь и ты. И не образно: живьем сожгут, гвоздем вечера будешь – они выпивают за столами, а ты бегаешь и орешь, и никто тебя не потушит.

– А стакан минералки? Утолить жажду.

– Когда носишься и горишь? – удивился «Шалтай». – Не дадут. Ты же выльешь его на себя и облегчишь мучения – ты что, Кирюша, кто же так поступит, тех людей запахом твоего мяса не разжалобить, они по натуре неэмоциональные. Ты не забыл, на какую мы условились сумму?

– Ее переведут на твой счет, – промолвил Кирилл.

– Да ты что?! Исключительно наличные! Мне только не доставало, чтобы после начала разбора они узнали, что на мой счет немалые деньги пришли… видел мою реакцию? Ты надо мной подшутил, и я сорвался – вопрос-то нешуточный. С небрежностью к таким не подступают, и с беспечным видом в обжитые ими заросли не вторгаются. Туда вообще соваться не следует.

– Я и не сунусь, – сказал Кирилл.

– И к чему тебе тогда моя…

– Я наведу на них охотников.