Иерусалимский синдром

Действие первое.

Серое одноцветье, скучная гладь, шорохи, скрипы – от шагов одного единственного существа: в центре сцены находится внушительный вентиль и вокруг него в одиночестве прогуливается Павел. Медленно, степенно, угрюмо – предоставляя мирозданию идти своим чередом.

Спустя какое-то время из недр тумана появляется Петр. Останавливается, хрустит шеей, скрещивает руки; на обоих партнерах серебристые поношенные саваны, пыльные сандалии, красные носки; у Петра выпуклые глаза, мощные плечи, приподнятая бровь; у Павла выгоревшие волосы и слегка затронутое оспой лицо. На первый взгляд их внешность можно охарактеризовать, как изнуренную. Более детальное всматривание оценку едва ли изменит.

Петр. Зачем звал, Савл? Пошвыряться камнями, в названия галактик поиграть?

Павел. Посоветоваться надо. Обменяться мнениями и непременно ими сойтись.

Петр. Мало ли что кому надо… вростая по пояс в нездоровое воодушевление. С раздраженным сопением под обрушившимся куполом цирка. Почему здесь?

Павел. Для удобства. Если мы примем решение, то сразу же его и исполним. Лупанем нашей правотой по этим марионеточным канальям…

Петр. Ты, насколько я понимаю, опять об этом. Что теперь у них там случилось? Глобальное потепление? Похолодание? Ядерная война?

Павел. В том-то и дело, что ничего. В который раз… не знаю, как тебе, но мне ждать уже надоело. Под самую завязку… я предлагаю покончить с этим сейчас же. Начать и кончить.

Петр. К чему эта спешка?

Павел. Спешка?! Ты, Симон, с мозгов-то пыль смахни. Ты ими редко пользуешься, вот они у тебя и барахлят. Спешка… Сколько лет мы присматриваем за этой планетой?

Петр. Где-то тысячи две.

Павел. Ну, и как тебе результаты?

Петр. К нам не может быть никаких претензий. Все эти годы мы работали честно. Возможно, не слишком продуктивно, но честно.

Павел. Я говорю не о нас. Я про них (показывая пальцем вниз). За все эти годы они хоть капельку изменились? На какой-нибудь гребаный микрон?

Петр. Они стали образованней. Раньше и читать единицы умели, а теперь даже в самых отсталых племенах знают, кто такой Билл Гейтс. А мы с тобой, Савл, одну букву на двоих знали… Но это так, к слову.

Павел. Ты нас общей гребенкой не расчесывай. Будь объективен и быстро признай, что я с пути к себе не сворачивал и с образованием никогда не враждовал – все, что полагается выучил.

Петр. Да что ты там выучил… В наше время и учить-то особо нечего было.

Павел. Это только ты со своей колокольни исключительно язык от свисающего колокола видел. Я же смотрел куда дальше – я всегда, Слава Создателю, смотрел дальше тебя…

Петр. Не чувствуется в твоих словах нищета духа, ой не чувствуется. Гордыня одна. Павлинья придурь.

Павел. Кивать на слова, Симон, последнее дело. С каждым днем на этой планете их становится все больше и больше, но кого это согревает?

Петр. Слова и не должны согревать. Они предназначены для другого – ими называют города, рассказывают истории, молятся, наконец.

Павел. В молитве слова не имеют значения. Там важно настроение, с которым она произносится.

Петр. Но говорится-то она словами.

Павел. Она не должна говорится! Слова это всего лишь скорлупа, где и созревает истинная молитва. Но Он не ест скорлупы! Ему нужно чувство, вырвавшееся из застенков словесных игр. Было нужно…

Петр. Ты за Него не говори. Он и сам за себя сказать в состоянии. И мне, и тебе – мне мягко и подбадривающе, тебе замахнувшись и нелицеприятно. Чтобы спесь сбить.

Павел. Здесь Он уже ничего не скажет – Он никогда не возвращается на планету, убившую Его сына. Так было на сотне планет и так будет до скончании века. Под колониальным гнетом физических законов Он давал им много шансов, однако они не воспользовались не одним из них. И жизнь покинула эти планеты. Покинет и Землю.

Петр. Но когда это произойдет, зависит только от нас.

Павел. Такова Его воля.

Петр. Ошибаешься.

Павел. Как это ошибаюсь?

Петр. Это была воля Его Сына. А Его мы даже в глаза не видели.

Павел. Правильно, все контакты поддерживались через Сына. Но воля была Его. Сын просто переводил ее на доступное нам наречие. По-моему, мы верно истолковали перевод.

Петр. По-моему, тоже. Полагаю, нам следует рассуждать именно под таким углом, поскольку заниженная самооценка бьет прямо в кость. Делает легкого на подъем легким на спуск. У тебя, кстати, ничего не болит? Ничего не раздирает?

Павел. С чего ты взял?

Петр. Бледный ты какой-то.

Павел. Как смерть?

Петр. Не знаю, мне еше не приходилось сталкивался с ней лицом к лицу. Он миловал.

Павел. Тебя-то Он миловал, а вот им этого уже не светит – ими теперь распоряжаемся мы: я и ты, великий человек и некто пожиже…

Петр. Мы распоряжаемся не каждым из них в отдельности, а планетой в целом. Это разные вещи. К тому же все наше распоряжение сводится к одному – выбрать точное время ликвидации.

Павел. Да, ликвидация, уничтожение, устроим им всем кровавую баню – безбожникам, патриотам, разбитым параличом папистам, говенным гуру, переодетым в бродячих артистов агентам ЦРУ, аристократам духа, фрейдистам… Тебя наши полномочия не устраивают?

Петр. Об этом, наверное, поздно рассуждать. Будучи нареченными свыше единственными в своем роде, мы приняли предложенные условия.

Павел. Ну, не отказываться же.

Петр. А ты бы посмел? Отважился возражать?

Павел. Я нет. Убедившись в реальности существования воды, я бы не посмел подвергать сомнению лед. И если жребий пал на нас, мы были не вправе переворачивать монету. Пусть лежит, как упала. В бытии пространства… нет, подожди – в пространстве бытия… что такое, опять не звучит… ну, давай же.. я сейчас сформулирую… секунду…

Петр. Махровый фатализм, Савл, отнюдь не входит в число добродетелей – осознанность выбора приветствуется гораздо больше. Данную первооснову предпочтительней понять самостоятельно.

Павел. Мой фатализм настолько осознан, что ему часовая стрелка позавидует. И минутная позавидует. Не успею насладиться видом гусеницы, как она уже превратилась в бабочку… Помахала чуток крылышками и сложила их у себя на груди. Тельце все такое же, а внутри что-то переменилось. Исчезло что-то…

Петр. Жизнь тем и прекрасна, что она исчезает. Только тогда она обретает хоть какой-нибудь смысл.

Павел. Еще один довод свершить намеченное. И унестись восвояси!

Петр. Этим ты перечеркиваешь все, чему нас учили. Ты ставишь на пьедестал свой личный интерес и…