Гость из Дамаска

Наблюдавшему за его манипуляцими Ифу показалось, что доктор лишь делал вид, будто знакомится с внешними свойствами свитка, в то время как его буквально застывший взгляд соредоточенно анализировал аккуратно нанесённые на него таинственные знаки. Внезапно Заккэль вернул артефакт на стол и полез во внутренний карман пиджака. Оттуда он вынул потёртый кожаный блокнот и, полистав его и найдя нужное место, принялся что-то сравнивать.

– Нужели прочли – вот так, с ходу, коллега? – профессор Муфтаев не скрывал удивления. – Ну, вы ас! Что я вам говорил! – повернулся он к остальным присутствующим, выражая своё восхищение.

– Что ж… На первый взгляд, очень заманчивый артефакт! Вы не думали о том, что это может быть фрагментом чего-то большего? Судя по неровным краям и неправильной форме! Он словно вырван или не очень аккуратно вырезан откуда-то, – пояснил своё предположение Заккэль.

Муфтаев и ещё несколько учёных окружили Заккэля. Рафибр взял у него лоскут и, поднеся край манускрипта к свету, воскликнул:

– А что? Действительно, почему бы и нет? Возможно, вы правы! Ответ на это нам может дать расшифровка текста, например, если он приведён здесь не полностью. Продолжайте, дорогой коллега!

– Не обязательно. В данном случае я имел в виду именно материал. Похоже на то, что лоскут был фрагментом куска ещё большего размера, содержавшего различную важную информацию. Её часть решила сохранить та, которая знала, что здесь написано. Это была некая Нанайя. Об этом она сделала запись на древнем шумерском языке и передала её кому-то по имени Эйрра.

– Вообще-то Нанайя и Эйрра – это имена шумерских божеств, причём довольно своеобразных! – вставила Мальва. – Не станем же мы утверждать, что это написано богами? Скорее всего, здесь подразумевается прямая речь, что-то вроде: «…и сказала Нанайя».

– Получается, что Эйрра владел шумерским, но не владел тем языком, на котором написано основное послание? Иначе зачем Нанайе писать на шумерском? С другой стороны, зачем передавать кому-то послание, которое тот не в состоянии прочесть? Это какой-то парадокс! – удивился Муфтаев.

– Никакого парадокса в этом нет, если представить себе, что Нанайя впоследствии помогла Эйрре прочитать надпись! – довольно неожиданно встрял в научную дискуссию Иф. – Например, если это был ребёнок или ученик.

– Великолепная мысль! – похвалил его доктор Заккари. – Можно сказать, что именно это предположение и вытекает из шумерского текста! Вот слушайте, буквально: «Это передаётся от той – здесь стоит знак «ан» – по имени Нанайя, тому, опять знак «ан», по имени Эйрра, когда он просиял, как солнце». Иными словами, Эйрра в этот день изменился, просветлел, т. е. был посвящён. Это было и остаётся обычной практикой – отмечать новый период в жизни юноши, ученика или члена какого-то сообщества. Кстати, Мария Львовна, я, конечно, не буду утверждать, что это написали боги, но перед именами стоят префиксы, указывающие на некую божественную привязку. Это похоже на жреческий вариант шумерского языка эме-саль.

– Мы перевели это как «Эйрре от Нанайи в День просветления. Храни этот свиток до лучших времён», – уточнила Мальва.

– Именно так! – подтвердил Заккэль.

– Дело за малым – расшифровать остальное! – полушутя подытожил с места старик Марберг.

– А что это вы у себя в блокнот заглядывали? Неужели там ключ к дешифровке? – с надеждой в голосе обратился к иностранцу долговязый Гафуров.

– Увы! Но пара обнадёживающих моментов всё же имеется!

– Говорите – не томите!

– В прочитанном тексте знаки именно древнешумерские. Я сравнил их с моей таблицей. Повторюсь: похоже, это храмовый язык эме-саль. Логика подсказывает, что посвящение на шумерском написано позже, чем основной текст, а значит последний – ещё более древний. Кроме того, мне кажется, что это особая форма травления.

– Татуировка? – уточнил Иван Фёдорович.

– Да, что-то в этом роде. Материал очень похож на кожу. Знаки словно вплетены в структуру носителя.

– Иными словами «а воз и ныне там»! – разочарованно махнул рукой Гафуров. – Всё это мы и без вас знали или предполагагли.

Заккэль в ответ на колкое замечание министерского работника мгновенно «поставил» того на место:

– Разве это плохо, что я подтвердил все ваши предположения?

– Дорогой Яков Михайлович! Прошу вас, ну! Доктор Заккари! – поворачиваясь то к одному, то к другому, попытался примирить их Муфтаев.

– Извините, вспылил! – признался Гафуров.

– Ничего, бывает! – принял извинения Заккэль. – В общем, как я уже говорил, мне нужно больше времени. Разрешите?

И Заккэль вынул из кармана пиджака фотоаппарат, чтобы сделать фотокопию рукописи.

– Да-да, конечно! – вмешался Иф. – Только сначала подпишем соглашение! – И он положил перед Заккэлем на стол два листа с текстом: – Здесь соглашение о неразглашении. Никаких публикаций и передачи третьим лицам сведений, копий, предметов и тому подобного в связи с нашим делом. Извини, формальность, но без неё никак, – понизив голос, Иф перешёл на «ты», подчёркивая дружелюбность намерений.

– Ну что ты! Всё в порядке! Я понимаю, – и Заккэль, не вчитываясь в текст, подписал оба экземпляра…

Между тем оставшийся присматривать за Анфаль Алексей с молчаливого согласия девушки провел её по нескольким небольшим залам музея, но заметив, что она не проявляет никакого интереса к экспонатам, вернулся и усадил её на стоявшую рядом с кабинетом деревянную скамейку, а сам, отступив на шаг, решил попытать счастья и завёл разговор:

– Надеюсь, моё неловкое поведение на вечеринке не стало поводом для семейного раздора?

Анфаль бросила быстрый взгляд в сторону молодого человека и тут же опустила глаза, покачав головой в знак отрицания. Реакция на вопрос была короткой и стремительной, но Алексею и этого мгновения хватило, чтобы успеть прочесть в них глубокую тоску. Казалось, что призванная скрыть всё – от фигуры до лица – одежда Анфаль, сыграла с ней злую шутку. Она ещё сильнее подчеркнула её выразительные глаза, с первого знакомства глубоко запавшие в душу Алекса. Поборов лёгкое смущение, он продолжил:

– Я пообещал доктору Заккари не оставлять тебя одну, но, если ты хочешь, могу отвести тебя к другим женщинам в музее, и ты можешь побыть с ними.

И снова Анфаль жестом дала понять, что в этом нет никакой необходимости. Алекс уже начал сомневаться, не больна ли она. «Почему она до сих пор не произнесла ни слова?» – подумалось ему.

– Почему молчишь? Может, ты плохо себя чувствуешь?

– Нет, слава Аллаху, всё в порядке, – ответила наконец Анфаль, но получилось это у неё довольно неубедительно.

– Сомневаюсь, – Алекс решил действовать и для начала дал понять, что о чём-то догадывается. – Послушай, я обязан чтить ваши законы и традиции, но не обязан их соблюдать, как вы. Почему бы тебе не воспользоваться этим? Если тебе нужна помощь, скажи. В твоих глазах печаль.

Это сработало. Анфаль снова посмотрела на Алекса и, словно вспомнив что-то неприятное, съёжилась от охватившего её внутреннего стыда.

– Не понимаю, о чём ты. Говорю же, у меня всё в порядке. Когда муж строгий – это характеризует его с положительной стороны, – попыталась она выкрутиться. – Никаких сцен ревности после того случая он не устраивал, он умеет держать себя в руках, как ты сам мог убедиться. И вообще, по-моему, тебе не стоит говорить со мной на столь личные темы.

Алекс слушал её внимательно. По тому, как Анфаль во время беседы заламывала руки, он понял, что говорила она всё это лишь чтобы убедить самоё себя. И подметил ещё кое-что, но не торопился с выводами.

– Вас было трое – имам, Заккэль и ты. Я запомнил тебя ещё тогда, в чайхане у Камаля. – Алекс спокойным голосом пресёк её попытку перевести разговор на другую тему и раскрыл карты.

– Ах вот оно что! – женщина осознала, что причина её стыда – её тайна – никакая уже не тайна и, враз смирившись с этим, уже более спокойным голосом продолжила: – Такие вещи не обсуждаются зачастую даже с самыми близкими людьми. Полагаю, у тебя хватит такта не сообщать о своих догадках доктору Заккари.

– Я не сделаю ничего, что могло бы навредить тебе. – Алексей приблизился к Анфаль и взял её руку. Она не стала сопротивляться. Оба пристально посмотрели друг другу в глаза. Анфаль первая отвела взгляд и, высвободившись, сказала:

– Ты хороший парень, но всё это уже не имеет смысла. Тебе лучше не думать обо мне. Перетерпи, это пройдёт.

– Что ты такое говоришь? – перебил её Алекс. – У меня только сейчас и появилась надежда. Теперь, когда я точно знаю, что это мутаа, что это временно, я буду ждать. Если тебе нужна помощь или моя защита, не отвергай!

Алекс снова взял её за руки и потянул к себе. Анфаль поднялась со скамьи и попыталась вырваться, но он, крепко удерживая, поцеловал её в запястье и только после этого ослабил хватку.

– Алёша! Ты что? – на чистом русском языке вскрикнула от неожиданности Анфаль и, схватившись за голову, медленно опустилась на скамью.

– Русская! – ликуя, воскликнул Алексей. – Я чувствовал, я знал! Этот лёгкий акцент. Я… Иф… Галина Вадимовна, они, ты знаешь, они ещё раньше догадались: ты – наша! – его лицо лучилось радостью. – Но зачем было скрывать? Хотя… Ну, теперь ты уж точно от меня никуда не денешься!

– Дурачок! – только и успела произнести Анфаль.

Тут из кабинета послышался шум передвигаемых стульев и приближающихся шагов. Алексей предусмотрительно отступил к окну. Дверь распахнулась, и в коридор один за другим стали выходить участники заседания. Доктор Заккари появился в сопровождении Ифа и профессора Муфтаева, дававшего на ходу какие-то указания Мальве…

Уже на выходе из музейного комплекса Заккэль вежливо отказался от услуг Алекса и, распрощавшись со всеми, решил прогуляться с Анфаль по расположенному напротив парку мучеников Аль-Шухада.