Якобинец

Но они защищают древний королевский деспотизм, а мы защищаем будущее, свободу и новый мир.

Они лишь волчьи стаи, терзающие тело Французской Республики, а мы представляем государство и должны действовать, следуя законам и революционной целесообразности.

Целесообразно строгое и неуклонное уничтожение интервентов и врагов нации, но даже это не предполагает пыток и зверств, достойных дикарей или больных психопатов.

Их следует уничтожать, но не издеваться, это ниже достоинства патриота и республиканца.

Наконец, Северьеф, с точки зрения разума крайняя жестокость не вызывает нужного эффекта, она лишь ожесточает, но не побуждает бросать оружие, лишь выставит мучениками наших врагов, а нас злодеями, и добрые сердцем, но наивные и аполитичные жители начнут сочувствовать им. Этого ли нам надо? На это обращал внимание еще Друг Народа в споре с жирондистом Ланжюинэ. Разве он не авторитет для каждого настоящего патриота?! Пусть наша совесть будет чиста, как и наши принципы!

Имя Марата не могло не произвести на гражданина Северьефа желаемого эффекта, кто же станет оспаривать мнение героя и «мученика Революции»?

Северьёф как будто успокоился, а остальные и не думали спорить.

– Во всяком случае, моя совесть не будет осквернена, – устало добавил Куаньяр, стирая капли пота, выступившие на лбу. Он был еще нездоров, и чувствовал себя скверно. Страшная история тоже сидела в душе гвоздем.

Северьёф упрямо вскинул голову и выразительно, страстно продолжал:

– Безразлично, будет ли осквернена совесть отдельных людей, важно другое, победит ли наша Революция, будет ли спасена Республика во Франции. Важно также, чтобы с людей не драли кожу живьем за политические убеждения…

Также важно, будет Европа якобинской или нет, расцветет ли на ее территории союз свободных демократических Республик или по вине нашей ложной сентиментальности народы будут обречены на вечное рабство под деспотией Бурбонов, Габсбургов, Романовых, величеств и сиятельств, банкиров и фабрикантов! Вот, что единственно важно, гражданин комиссар… или вы не согласны со мной?

– Гражданин Северьёф!,– мэр взглянул на него опасливо, искоса, с упреком.

Но Куаньяр уже знал, как следует вести себя с председателем клуба, он устало улыбнулся и протянул ему руку:

– У вас развито глобальное мышление, это можно объяснить, вы представляете революционную общественность Лаваля – «Глас народа – глас Божий». Но у меня задача более узкая, борьба с мятежами и контрреволюцией в этом департаменте. Именно за это я в ответе перед Комитетом Общественного Спасения.

Северьёф на секунду задумался, кивнул и взял протянутую руку, сурово сжатые губы дрогнули, лицо приняло приветливое выражение.

Мэнье, прежний комиссар имел характер натурального диктатора, он был неадекватно жестокий, властолюбивый, часто нетрезвый при исполнении обязанностей и к тому же нечистый на руку.

А потому, принципиальный и непреклонный Северьёф, не боящийся авторитетов и чуждый всякому чинопочитанию, как настоящий якобинец, был для него как кость в горле. Возможно, что Северьёф и сам бы не уцелел, если бы не имел надежной защиты в Якобинском клубе Парижа…Честный человек, достойный уважения. Не без его активного участия Мэнье отозвали для отчета в Париж, к огромному облегчению местного населения.

Общественный обвинитель и мэр вздохнули с облегчением. Куаньяр обратился к секретарю:

– Гражданин Лавинь, завтра утром повесьте то, что я вам продиктовал на стену мэрии, а рядом пусть висит их прокламация. И честные граждане, и бандиты должны это прочесть.

Он обернулся к общественному обвинителю:

– Готовьте акт, гражданин Эрбо, я всё подпишу.

И помолчав, добавил:

– А сейчас, граждане, можете быть свободны, я жду доктора Розели.

Эрбо, Жютлэ и Северьёф направились к выходу, последним вышел молодой секретарь.

Увидев на пороге Розели, Куаньяр улыбнулся, даже привстал, поправив трехцветный пояс-шарф, он заметно повеселел:

– Гражданин Розели, проходите, пожалуйста, я ждал вас.. Даже если бы я был совершенно здоров, для вас у меня всегда найдется время!

Розели отчего-то выглядел неуверенно, в знак приветствия он слегка наклонил голову, как всегда мягкий и спокойный…

– Вы позволите осмотреть вас…гражданин комиссар?

– Разумеется, мне кажется, левый бок заживает слишком медленно.. очень больно.. и вот еще, гражданин Розели, если вам не кажется это несвоевременным.. я отношусь к вам, как к другу.. и можете звать меня по имени.. просто Норбер.., – на губах Куаньяра появилась добрая усмешка, он мягко положил руки на плечи удивленного, слегка растерявшегося Розели.

– Хорошо… Норбер, – он невольно запнулся, – в таком случае можете и меня называть просто Арман, а теперь позвольте всё же осмотреть вас. Как врач вынужден сказать, что вы недостаточно здоровы для такой активной деятельности, впрочем, в этом, конечно, вы меня не послушаете..

– У меня нет времени на свои болячки, Арман. Какой же отчет я смогу дать Комитету и Конвенту? Что я напишу, если не выполню возложенной на меня задачи? Я же сам себя не прощу, – вдруг он слабо улыбнулся, – хотите увидеть мой срочный отзыв и глупый бесславный конец?

И невольно подумалось, что насчет «безвременного конца» вышел явный перебор, его ждал бы просто отзыв, но может быть потеря уважения и доверия Неподкупного.. нет..что угодно, только не это…лучше смерть от рук шуанов, чем такой позор…

Розели бросил на Куаньяра внимательный взгляд:

– Я не желаю вам зла, Норбер.. Вас и так здесь встретили крайне жестоко. Жители департамента надеются, что …эти страдания не озлобили вас, и вы не забудете… о милосердии и справедливости…, – это звучало полувопросительно.

– Не сомневайтесь, Арман, я не безумец и не хищник, каждый получит по справедливости, при необходимости не бойтесь обращаться прямо ко мне..Обращайтесь сразу ко мне, не в местный комитет, даже не в клуб к Северьёфу..

Отводя взгляд, Розели подумал «вот уж сказал, чтобы я в здравом уме сунул нос в клуб.. к этим бешеным патриотам.. а уж появиться в комитете, я что же, сошел с ума? Да-да.. он просто не понимает.. не знает.. и это хорошо, иначе стал бы он покровительствовать мне и Марии? Что же будет, если он узнает..Что ждет нас..»

– А теперь я весь в вашем распоряжении, доктор. Как жаль, что у меня ничтожно мало личного времени, я чудовищно устаю, но если вы не имеете ничего против, я иногда буду наведываться в ваш дом, я очень расположен к вам, Арман, вы интересный человек, приятно общаться с вами..

– Когда вам будет угодно, гражданин комиссар… Норбер..

Суд и казни роялистов и шуанов начались. За первые пять дней были гильотинированы уже двести пятьдесят человек.

Среди них и местные аристократы,схваченные в рядах шуанов, нередко их жёны и сёстры, фанатички, воевавшие вместе со своими любовниками, мужьями и братьями, убивавшие республиканцев наравне с ними и едва ли не с большей жестокостью. Это последовательницы Антуанетты Адамс, мадам де Лескюр, любительницы пускать своего коня галопом по телам республиканцев, павших в бою..по трупам, уверяла она.. возможно и по раненым, умирающим, скажем мы..

В плену оказалось немало офицеров и солдат «королевской католической армии Вандеи», и даже несколько англичан и один австриец с французскими паспортами и фальшивыми франками.. агенты Лондона и Вены…

В плен попал раненый граф де Рошфор, правая рука кровавого извращенца маркиза д ,Эспаньяка! Вот это улов!

Утром на центральной площади Майенна собралась огромная толпа жителей, желающих послушать нового парижского комиссара.

Норбер выглядел весьма эффектно в чёрном сюртуке, опоясанном трехцветным шарфом, с такой же трехцветной кокардой на шляпе.

Энергичный гнедой жеребец под ним фыркал и пританцовывал, лоснящаяся шерсть животного отливала на солнце красной медью. В большей степени обращался он к молодым новобранцам…

– Крестоносцы Свободы! Памятным в истории Французской Республики останется грозный 93-й год!

Идёт священная война народа против благородных изменников Родины, сиятельных насильников и вельможных убийц!

Мы намерены в ближайшее время покончить с бандой д Эспаньяка, и отомстить за страдания и смерть ваших братьев, земляков и соседей!

Мы не отступим перед соображениями фальшивой сентиментальности и запоздалыми напоминаниями о христианских чувствах!

Господа из Берлина, Лондона и Вены решили стряхнуть с Республики её красный колпак, но они не понимают, как опасно испытывать терпение французских патриотов! И не стоит, задним числом, напоминать о милосердии.