Бордовая тетрадь

– А, старых они не лечат! Вот у мужа мать раком болела, а врачи ей: «Мы вам не будем операцию делать, вы здоровы!» Мы ей сказали: «Они врут, мы тебе платно операцию сделаем!» А она им поверила и обрадовалась. Вот и умерла.

20 сентября 1999, понедельник

Пасмурно, но не холодно. Когда небо закрыто облаками, всегда кажется, что холодно, потому что серые тучи закрывают солнечные лучи.

А я по Воронку с газетами. Зашла в зелёный двухэтажный домик, раскладываю. А тут как раз тётка толстая идёт, в чёрной юбке и чёрных колготках, делающих её ещё толще.

И заслащавила:

– А что это за газеты такие? Если вы не скажите мне, то я вас не пущу!

В общем, получила от меня на орехи.

Я выскочила во двор, меня всю трясло.

Обратно шла мимо травмпункта. Там такие большие окна. И как захотелось мне взять кирпич или булыжник, и разбить … это окно.

Но тогда я убила или покалечила бы, ни в чём не повинного человека на операционном столе.

Вечером рассказала об этом бабушке, и она, как это ни странно, не осудила меня, а только сказала:

– Линочка, не надо в тюрьму. Тюрьма для женщины – это страшно. У нас в роду таких никогда не было.

Райка Горбачёва сегодня померла от острого лейкоза. Разумеется, в Германии, в каком-то Мюнстере, земля Северный Рейн-Вестфалия. В частной клинике. Она всегда напоминала мне мать Летовой… или же мать Летовой – Райку.

Помню, как они с Мишей улетали из Америки сначала от Рейгана, потом – от Буша. Как долго прощались, усаживались в личный самолёт. Последний кадр, как лайнер ИЛ-62М уже в воздухе.

– Теперь им одиннадцать часов лететь, – всегда приговаривала мама или отчим, а я думала: какой ужас.

А мама очень страдала, видя наряды Раисы Максимовны, которые мне совершенно не нравились. Телик у нас чёрно-белый был, сначала «Рекорд-340», потом громадная «Чайка». Вот крупным планом тёмная туфля на шпильке. «Вить, хочу такие туфли!» – как ребёнок, восклицала мама. Пиджак со спины: «Хочу такой пиджак!» – весь вечер не могла успокоиться она.

И я очень переживала тогда, что не могу купить ей такие вещи.

Правда, маму восхищало, как Райка разговаривает: «Их этому учат, ставят голос», – каждый раз повторяла она.

И я пугалась, думая, что в каком-то страшном «университете» людей пытают, как в гестапо, залезают каким-то страшным инструментом в глотку.

Заметки на полях 20 лет спустя

А в молодости она была симпатичная. Вот Титаренко вдвоём с сестрой в горошковом платье с юбкой колоколом.

«Она подурнела из-за проклятия женщин, всех этих нарядов, – сказал Вадим Дормидонтов. – В Европе она расплачивалась за них платиновой картой!»

Сейчас мне нравятся её костюмы, я бы не отказалась. Вот этот бордовый пиджак. И это не винтаж, Франция – вне времени. Сколько бы ни врали, что Раиса Максимовна «приносила ткань в Московский Дом моды».

А в детстве мне нравился лишь цветок на плече.

И Горбачев, какой был интересный, коротко стриженый, в шляпе! И они прожили вдвоём всю жизнь, не расставаясь ни на минуту! (И вместе страну развалили).

А Ельцин в молодости – урод ушастый! Но найти его старые фото не так-то просто! Впрочем, тогда ещё смартфонов не было, и «карточка» даже для большого начальника была целым событием.

***

Мама всегда внимательно рассматривала жену Горбачёва, сравнивая её с другими «первыми леди» (хотя тогда и слов таких не было).

Горбачёв с Маргарет Тэтчер встретился: «Какая женщина! Ни то, что наша!»

Ну, эту ухоженную британскую бабку у нас вообще шибко любят, хотя она считала «экономически целесообразным» оставить в живых всего 15 миллионов русских. Впрочем, она и родных британцев гнобила, перестав выдавать в школах молоко.

И Соню Ганди, жену Раджива, всю под микроскопом рассмотрела. «Какая женщина! А у нашей морда, как у бульдога!»

А Соня, оказывается, итальянка. Райка в костюме, с куцей стрижкой, а Соня с распущенными волосами, с голым плечом. Как же я хотела тогда такие волосы!

«Ну что он везде её таскает! – причитала мама. – Вон Хрущёв свою Нину Петровну только один раз куда-то вывез!»

Вот и у меня некролог получился.

21 сентября 1999, вторник

Всё хожу, хожу по Воронку, познаю мир. Что бы там Бурундукова не говорила, здесь какая-то хорошая атмосфера. У нас же в разных районах города всякие люди живут.

Жители всячески пытаются оживить и приукрасить свои ветхие домишки. Вот на Пионерской, на первом этаже, на грязном подоконнике – кактусы! Такие толстые, круглые, мясистые.

На Первомайской – вышивка в рамочке. Петушок или попугайчик, уже не помню. Ребёнок, наверное, вышивал.

На первом этаже в квартиру просится кошка. Решила позвонить.

– Кто? – спрашивает из-за двери мальчик.

– Кошка ваша?

– А какая она?

– Белая с чёрными пятнами.

Он приоткрыл дверь, и она юркнула в щёлку.

– Спасибо! – крикнул он мне.

22 сентября 1999, среда

Сегодня до обеда пришла в штаб за деньгами. Там Коломейцева с Алексеем Андреевичем Белорусовым. Это тот самый черноволосый мужчина с белой прядью, которого я увидела, когда была здесь в первый раз.

Вся моя боль, весь мой ужас разорвались во мне, как некачественный силиконовый протез в груди жены нового русского, и я закричала:

– Я – ничтожество!!! Я ненавижу себя!!!

– Да это просто мать тебе с зарплатой проходу не даёт, – авторитетно заявила Коломейцева.– Вон у моего Потапа из класса никто не работает! Он меня просто разорил: каждый день даю ему на дорогу пятьдесят рублей!