Бордовая тетрадь

Бордовая тетрадь
Ольга Евгеньевна Шорина

Обрушенная жизнь #7
Заключительная часть дневникового цикла "Обрушенная жизнь". Судьба Алины Подсолнуховой резко поменялась, только стала ли лучше? Об этом вы узнаете, прочитав "седьмой дневник".

В книге использованы фотоработы автора.

Содержит нецензурную брань.

Ольга Шорина

Бордовая тетрадь

Леониду, который многое для меня делает.

Когда чёрный ветер рвёт паруса,

Свет в прожекторах плюётся болью в лицо…

Юрий Шевчук,

«Предчувствие гражданской войны».

Запись на обложке

Я снова в квартире моего детства. В большой комнате, у серванта, коротенький, узенький, обшарпанный диванчик, где я сплю, – и как только помещаюсь? Раньше у нас его не было.

Я люблю рассматривать пятиэтажный дом напротив, где раньше жила Яна Летова, и наши родственники. Вряд ли мать Летовой там осталась. Все, кто мог сбежать из этих поганых хрущёвок с прогнившими внутренностями, изувеченными, как у наркоманов, трубами-венами, это сделали, в том числе и я.

Но всё равно я с детства люблю фасады домов и окна. До школы я рассматривала их на картинках и сама рисовала. И мне до сих пор мерещится какая-то удивительная жизнь за этими окнами, которой нет у меня.

Янкин дом я вижу из окна очень объёмно, просто в 3D. Только балконы почему-то стали спаренными, там много зелени.

Мне очень грустно и одиноко, что Яны там нет, хотя мы давно не дружим. Но я будто переместилась в старое время.

Но больше всего мне нравятся деревья, которые над крышей. Они будто нарисованы чётким чертёжным карандашом. Пышная крона клёна – самая красивая. Но ведь, ни клён, ни берёза не вырастают выше пятого этажа! И почему они лысые, когда лето в самом разгаре?!

Вечером приходит с работы мой дед. Ему уже восемьдесят два, но он до сих пор работает на хлопчато-бумажном комбинате, который давно ликвидировали, – помогает мне, я не могу себя прокормить. Мы с ним не разговариваем, – дед нелюдим и необщителен. С работы он пришёл в коричневом пиджаке. Я очень переживаю, не умрёт ли он там, прямо в цехе, в таком возрасте? Других родственников у меня не осталось, только он.

…Я проснулась. Давно нет ни комбината, ни той квартиры, ни деда. А в коричневом костюме его похоронили, – при жизни он такое не носил.

2 сентября 1999, четверг

Бабушка теперь ночует у нас. То мама с отчимом её выгоняли, проклинали, а теперь, поди ж ты, друзья! Просто «водяное перемирие», как в «Маугли»! Только его Шерхан нарушил.

В субботу, когда бабушка должна была прийти ночевать, а её всё не было, мама визжала, причитала:

– Почему её так долго нет?!! Пойдём её искать!!! Послушай, как у меня сердце даёт отбой!!!

Но бабушка пришла и сказала:

– А я никуда и не торопилась. Думаю: по кустам идти, – а вдруг меня там кто-то караулит?

У нас все ложатся очень рано. А мне никуда нельзя, да если бы и можно было, то некуда. Зато мама довольна, что я на верёвке.

И «после отбоя» я решила отпарить винтовые чекушки. Поставила их в ведро, его – в ванну, пустила воду. А тут бабушка, как молния со своими советами:

– Линочка, не надо шуметь. Давай будем соблюдать с тобой правила общежития! Воду надо лить тихонечко…

А-а-а!!!

5 сентября 1999, воскресенье

Пошла сегодня к Наташе, а она ванну принимает. Высунула голову из-за двери.

– У меня врачи деда убили! – хвастаюсь ей.

– А у меня – отца. Ой, не трави душу.

6 сентября 1999, понедельник

У меня совершенно нет ни гордости, ни чувства собственного достоинства, – я снова пошла к Наташе. Мы же не договорили!

Наташа не плачет, очень бодрая. Со своим отцом она общалась столь же «близко», как и я с дедом. Подробности она опускает. Наташа зовёт отца «папик» или «Иваныч»; для меня это слово с детства табуировано, а теперь уже в квадрате.

Похороны бывшему мужу, по словам Наташи, Вера Ильинична устроила шикарные.

– Но все осудили: «Зачем это делать, бомжа какого-то хоронить?!!» А у него, Аль, был свой дом!

И жена вторая, и младший сын.

– А где вы похоронили?

– На престижном, на Гребенской горе!

– А мы в Леонихе.

– Ну, у вас-то так… – снисходительно сказала Наташа.

И я вся сжалась от нашей убогости.

Мама тоже переживала: «Как можно там хоронить?! Это же сельское кладбище! Но на девять дней я посмотрела, – нет, это хорошее кладбище! Там – одни лётчики!»

И Наташин дед сейчас со мной примирился. Я когда здесь газеты разносила, с ним встретилась. И сразу стала своей.

– Вон у Али дед недавно умер, почти сразу с Иванычем, – сказала Наташа.

– А что случилось?