Слева от Азии

– Я всё понял. Только….

– Не волнуйся. Аркадий… говоришь, жену травками и корешками подлечил? Лесник, выходит? Хорошо выходит…. Да, будет Лесник. Так вот, Лесник с головой дружит, так что о нём не переживай.

– Тогда я пошёл. Спокойной ночи!

– Спокойной службы, Ван Саныч.

Когда дверь закрылась за Силычем, Аркадий поднял отяжелевшую голову и примерно в упор посмотрел на Сашу.

– С вопросами повремени, сейчас Петюня заявится.

Через минуту-другую, вталкивая впереди себя громадную охапку морозного белого воздуха, в барак ввалился Петя. Он принёс зажаренную курицу. Аркадий попытался вспомнить, как выглядит живая, но не вышло. Живую курицу он не помнил по внешности, а жаренную никогда не ел. Такая вот жизнь.

– Саша, не хотели базару мешать, поэтому и не несли раньше. Что – нибудь ещё?

– Нет, Петя, спасибо. Ступай.

Снова стукнула дверь барака, выпуская Петю. Саша разломал курицу пополам и жестом предложил Аркадию выбрать себе кусок.

– Так вот, дружочек, есть у тебя вопросы ко мне. Отвечу. Первый, почему ты Лесник, да? Это не злое прозвище, уважительное и, что важно, суть твою отражает. Теперь ты будешь Лесником навсегда. Вопрос второй. Побег. Верно? О нём хотел спросить? Чтобы нам здесь легче жилось, ментовское начальство над нами должно показывать своё усердие и рвение перед своими начальниками. За это им почёт и звёзды на погоны. Вот я и помогаю им в их службе. Я прошу людей подготовить что-то похожее на подготовку к побегу – складик, там, с вещичками, немного продуктов, то да сё. Или сделать подкоп под колючкой. Время от времени Силыч вроде что-то такое находит, и резво рапортует наверх. Ему благодарность и повышение, а нам спокойствие от ненужных комиссий. Никто не наказан, поскольку побег предотвращён вовремя. Понял? А ты, вроде подумал, что я мусору кого-то сдал? Ошибся. Наливай ещё, мамку твою помянем. Скончалась она в том же 45-м от воспаления лёгких, в психушке скончалась. Царствие ей небесное…. Не чокаясь. Не забывай закусывать. Курицу ешь не торопясь… и не стесняйся пальцы облизывать, на них всё самое ароматное остаётся. Нет, хлеб к курице не бери, лучше огурчик. Вкусно? Ешь-ешь, ночь длинная, как и жизнь…. Наливай. Э-э-э, да ты лихо опьянел, уже и льёшь мимо…. Ничего-ничего, это простительно. Теперь за папашу твоего. Не нашли его, ни в списках погибших, ни среди пропавших. Может это тебе надежду, какую даст, не знаю, но на всякий случай за его здоровье выпьем. Правильного человека он родил. Пей.

Всё остальное, происходящее в тот вечер, Аркадию то ли снилось, то ли не запомнилось. Наутро он встал, как побитый. Первое, что уловили его глаза, был шнырь, стоящий с кружкой рассола.

– Ты, это, Лесник… я же не знал, кто ты есть…, это… не… извини, за вчерашнее.

Аркадий жестом попросил замолчать шныря и показал на кружку. Шнырь с готовностью протянул её Леснику, да так, что добрая половина содержимого пролилась на пол.

Выпитый рассол, как огонь свечу, медленно начал плавить гадость похмелья.

– Лесник, я… я серьёзно….

– Тихо, – сказал Аркадий, и протянул шнырю руку.

Тот ошарашено уставился на немного дрожащую ладонь Лесника, потом посмотрел в глаза, снова поглядел на ладонь и не смело протянул свою. Пожатие состоялось.

– Ну…. Лесник, ты вообще… ну… ты – человек! Я даже… ну ты…!

– Тихо, голова трещит. Рассола больше нет?

В одну секунду, шнырь из умилённого и растроганного, превратился в серьёзного и заботливого.

– Так! Лежи и не дохни пару минут. Я мигом. Рассол, что ещё?

– Только рассол.

– Лечу! Отбежав на несколько метров, шнырь начал заполнять окружающее пространство своими восклицаниями.

– Не, а? Каково?! Пете? А хрен Пете! А мне… а? Ну, Лесник! Во… а он…. Не, всё! А, что? Но, человек, а?

Рассол прибыл под крик шныря, разгоняющего курящих, находящихся в опасной близости от похмельной головы Лесника.

Принудительно, как происходило в предыдущие годы, Лесника на работу больше не гоняли. Его вообще никто не замечал – ни зеки, ни охрана. Он занимался тем, что ему хотелось в эту минуту. С Сашей – Москвой у них происходили ежедневные беседы, которые часто заканчивались просьбой Саши рассудить какую – нибудь спорную ситуацию между местными ворами. Конечно же, Саше и приблизительно не требовалась помощь Аркадия, Ему было интересно следить за мыслью Аркадия, старающегося примирить спорящие стороны. И всё чаще Москва замечал не стандартность мышления Лесника и его поразительную способность логично и взвешенно выходить из сложных ситуаций совершенно мирным путём, тогда как по воровским понятиям решение подобного спора требовало наложений специфических санкций. Вплоть до физического устранения.

Но иногда Лесник всё-таки выходил с рабочими бригадами на валку деревьев. Он проходил мимо конвоиров, которые старательно его не замечали, и долго бродил в одиночестве по лесу, трогая деревья руками или собирая известные ему растения. При этом он постоянно шевелил губами, как будто разговаривал со своим другом – лесом. Нагулявшись, он возвращался на лесосеку, где его уже ждал горячий чай и место в спешно сооружённом шалаше из свежих веток.

Так пролетело ещё два года. В канун Нового 1964 года, на вечерних посиделках у Москвы, Аркадий задал вопрос, сидевший в нём, как заноза.

– Саша, скажи мне честно. За что мне такая честь? Не думаю, что я один так поступил в жизни, однако не всех берёт под своё крыло Саша Москва.

– Хочешь честно? Ладно, будет тебе честно. Ты не единственный порядочный в этом мире и мне плевать на то, что и как ты сделал, и плевать на всю твою жизнь. Но между людьми есть одна вещь, которая называется уважением. Слово это простенькое, а смысл – как океан. Не переплыть. Один человек, которого я очень уважаю, попросил меня пригреть тебя. Я дал слово. Теперь тот человек может о тебе забыть навеки. Почему? Потому что уверен, с тобой всё будет в полном порядке. Вдруг я его о чём-то попрошу, он всё сделает для меня. Между людьми не деньги главное, ни жополизание и подхалимство. Главное между людьми – отношение. Оно же уважение. Поэтому, хоть мне и плевать на тебя, я никогда и никому не позволю косо на тебя глянуть.

– Кто этот человек? Я ведь никого не помню из родни…. Я даже не знаю своих родных. Мне через три года откидка светит, а….

– Зачем тебе надо так много знать?

– Потому, что это касается лично меня. Почему я не могу спросить?

– Хорошо. Но пока обойдёмся без имён. Мой хороший знакомый очень любил своего племянника, очень любил. Но, редко бывая на воле, он мог полностью опекать пацана и его мать. И вот в конце 1944 года с его сестрой и с племянником происходит нечто такое, не такое мерзкое, как с тобой, но финал тот же. Так вот, племяш попадает к Гвоздикову в посёлок. Знакомый начал наводить справки, чтобы не дать парню пропасть, но не успел. Довели там парнишку до петли…. Одним словом, схоронили племяша. Мой знакомый от горя совсем седым стал… Он даже молиться начал. Он всё у Бога спрашивал, почему он не отдал парня немцам под расстрел, а отдал своим же на поругание?! Короче говоря, вынес мой знакомый Гвоздикову смертный приговор, но ты его опередил. Причём, интересно у тебя получилось – голого на колени поставил и с карандашом в глазу. Поэтому мой знакомый и тебе приговор вынес. По этому приговору он избавляет тебя от любой опасности и нужды и здесь, и на воле. Вы с племяшом одногодки. Были…. Ответил?

Аркадий молча смотрел на свои ладони. Долго молчал. Потом вздохнул и сказал.

– Саша, откровенность за откровенность. Даже если на мне две загубленных души, я не хочу быть таким, как фиксатый Петюня, как Миша-Леший или, прости, как ты. Не моё дело воровать. Я не могу. И не хочу.

– Ты, дружок, сейчас только по бережку ходишь, только-только ножки в воде замочил. А прийдётся тебе, даже если и не хочешь, окунуться в нашу воду по самое горло. Кем ты будешь, когда откинешься? Пойдёшь по институтам учиться? Или на завод пойдёшь, к станку? Куда? А вот никуда ты не пойдёшь, Аркашенька, никуда. Потому, что никуда тебя не возьмут. На тебе клеймо зоновское, больше твоей тени, понимаешь? Правда, можешь попробовать дворником, за сорок целковых в месяц – это ещё можешь попробовать. Но твою порядочность и твой характер на свободе никто не увидит и не оценит. Только на зоне ты можешь быть уважаемым за то, что ты сделал на воле. Так всегда было. Но так всегда будет. Может быть и, к сожалению, но так будет. Ты уже вор и выйдешь отсюда вором. На воле многие большие люди о тебе знают, как о воре. Вор – это не криминальная специальность. Вор – это статус человека. Слово-то одно, а понятия разные, да…. Тебе воровать и гоп-стопничать не придётся. У тебя другая задача. Ты разводящий. Улаживать споры, договоры с конкурентами проводить. Одним словом мир блюсти в наших делах и между нашими людьми. Мы ведь на воле не только жируем и пьём. Мы занимаемся делами. Мы не прогуливаем деньги, как эта заворовавшаяся босота, мелочёвка позорная. Мы работаем. Нам сложно с коммуняками деньги делать, но можно. Делиться приходится с властью. Но ничего, делимся. Но зато и сами зарабатываем. Займёшься нашими делами, в которых нет криминала. Себе на зоне я замену из других урок воспитаю, а на воле нам головастые и честные нужны. Ну и сам голодный не будешь.

Где-то так звучала история Аркадия-Лесника из уст Михыча, царствие ему небесное. Конечно, никакой Михыч Леснику не племянник. Откуда у сироты родня? Просто сирота Аркадий подобрал сироту Мишу и назвал своим племянником. Между людьми самым главным является отношение.

Скорее всего, Михыч что-то приврал, а может что-то подзабыл, добавив от себя в рассказе какие-то подробности. Но этот, зоновский кусок жизни, Лесник лично рассказывал Михычу в редкие минуты откровения. Лично мне кажется, что всё это правда. Во всяком случае, я в это верю.

Забегая наперёд, я могу сказать, что ещё восемь дней лежал Лесник в коме. На девятый день он открыл глаза и совершенно спокойно и с чёткой дикцией сказал Валере, все эти дни неотлучно находившийся при нём.

– Валера, я только что маму видел… она у меня красивая. Я к ней… пойду.

И всё.

Глава 3

Вечером Валера получил от Петровича распоряжение лично заняться похоронами Лесника, согласно его завещанию. Аркадий Михайлович просил похоронить его рядом с матерью в некогда провинциальной Коломне. Просил на могиле посадить кедр.

Валера созвонился с коломенскими «коллегами» и попросил подсобить с похоронами, пока они соберут тело в дорогу. Коломенские ответили так.

– Да ты чё, братан? Где мы его матуху искать будем? Пацанов по погостам гонять за даром – нам не катит. Тут мороки не на один кусок зелени. Нам эта маета не тарахтела в бубен. Понял?

Если бы разговор был очным, то Валера зубами разорвал бы говорившего, вместе с его бубном. Но рядом была только телефонная трубка и километры провода.

– Слышь, братела, не спи. Чего молчишь? Как вашего фраерка звать-то? Ну, того, жмура?

– Лесник.