Хирурги человеческих душ

– Рукоблуд.

– Ага. Поняла. Ночью этот… Рукоблуд отвёл меня в туалет. В нём есть как бы прихожая и кабинка. Всего одна кабинка. В туалете чисто, пол и стенки отделаны плиткой. Около умывальника висят два чистых полотенца. Над ними – красивое овальное зеркало в пластмассовой красной рамке. Там есть окно с решёткой. У окна стоят два стула, столик, а на столике – пепельница. А утром, когда я призналась офицеру кто такая, то снова захотела… по-маленькому. Туда меня водила милиционерша. Она меня отвела в другой туалет. Он рядом с тем, с первым. Второй туалет с двумя кабинками. Он меньше первого. Там грязно. В нём пол бетонированный. Стенки крашеные: синие внизу и белёные вверху. Никаких полотенцев нет, а кран с холодной водой течёт. Да! Первый туалет закрывается на ключ. И в него других пьяных при мне не водили. А второй не запирается снаружи.

– Умничка! – щедро одарил похвалой Подлужный зардевшуюся горемыку.

– И ещё, – потупилась девушка. – Когда Руко… Рукоблуд со мной делал… ну… это, то снимал с руки часы. Наверное, чтобы не царапались или не мешались. Точно не знаю. И положил их на столик. Часы у него такие красивые, большие, на браслете. Серебристые. И когда он делал… это, то я руками ухватилась за столик, чтоб не упасть. А часы на боку стояли. И на крышке у них написано: «Дембель 1975 – 1977». А остальное так, как я вам вчера говорила.

– Здорово! – сжав правую руку в кулак, поднял большой палец руки кверху следователь. – Убедилась сама: стоит пораскинуть мозгами – и воз почти на горе. Что на горе, я, наверное, перебрал. До вершины – ой-ёй-ёй. И тем не менее, и тем не менее… Сейчас я твои показания запротоколирую. И наша дальнейшая программа такова. После допроса съездишь со своей мамой в амбулаторию живых лиц. Амбулатория – около Центрального колхозного рынка. С паспортом. Постановление на тебя уже у экспертов. Дальше. В четырнадцать ноль-ноль – к вытрезвителю. Одна. Без мамы. Я туда же подойду. Произведём осмотр. Настраивайся. И помни: не теряться и смотреть на меня.

2

Отпустив Платунову, следователь уведомил Двигубского о возбуждении уголовного дела по её заявлению. Начальнику отдела внутренних дел Буйнову о принятом решении Подлужный сообщил очно. По-военному рослый, предпенсионного возраста полковник от переживаний не полез на стенку, не застрелился и не загрыз живьём глашатая печальной вести. Он оседлал своё кресло и принялся вращаться в нём, как маленький в карусели.

– Яков Иосифович в курсе? – собравшись с мыслями, прекратил странные манёвры руководитель районной милиции.

– Обижаете, Леонид Леонидович, – подчеркнул весомость и авторитетность принятого решения следователь прокуратуры. – О возбуждении так называемых актуальных дел руководство ставим в известность в обязательном порядке.

– На милицейском горбу замыслил в райские кущи въехать, Алексей Николаевич? – «спустил собаку внутренней истерии» Буйнов.

– Я сейчас как раз в них и собираюсь въехать, – наполовину пропустил резкость мимо ушей Алексей. – То есть, прибыл для осмотра места происшествия – вытрезвителя.

– Да хоть взорви его – вытрезвитель драный, мне-то что?! – не таил негодования полковник.

– Прошу вас вместе с начальником вытрезвителя Анисиным, для всесторонности и объективности, присутствовать при следственном действии, – корректно уведомил Подлужный Буйнова о собственной позиции.

– Ну, не дай бог, оговор! – вставая, синхронно скрипнул полковник зубами, креслом и дряхлеющими костями.

– Дело возбуждено по заявлению, а не по факту и не в отношении конкретного лица, – слегка задобрил начальника милиции сотрудник прокуратуры, бросив ложку мёда в бочку с дёгтем. – Для того и следствие, чтобы непредвзято разобраться.

При осмотре вытрезвителя, помимо Регины и Буйнова с Анисиным, также присутствовали двое понятых и эскорт в виде угрюмой тишины, прерываемой вопросами следователя и сжатыми пояснениями потерпевшей. Время было дневное, и учреждение от пациентов, очень кстати, было свободно.

Подлужный морально был уже настроен на то, что тяжесть расследования сполна ляжет на него одного. Разбирательство будет протекать, условно говоря, в вязкой болотной трясине: не только без привычного оперативного сопровождения и помощи правоохранительных служб, но, напротив, при их негласном пассивном противодействии. Из-за угла не прикончат, зато при оплошности с наслаждением дадут досылающего пинка в небезызвестное чуткое место.

И наэлектризованная гнетущая атмосфера, плотно обволакивающая следователя и Регину, с первых минут подтвердила прогнозы. Впрочем, реплики девушки, почти не отрывавшей взгляда от следователя, были точны, проясняя лишь те нюансы, что относились к предмету доказывания. И наоборот, они не раскрывали того, что не полагалось слышать на данной стадии посторонним. Сведения, добытые в ходе осмотра, в главном на сто процентов совпали с показаниями Платуновой на допросе.

Наличие двух туалетов – служебного и для вытрезвляемых – из словесного утверждения превратилось хоть и не в определяющую, но всё же улику. Равно как и обычай запирать служебный клозет на замок. Ключ от последнего вешался на гвоздик с внутренней стороны стола дежурного по вытрезвителю.

Следующей «домашней заготовкой» Подлужного явилось изъятие им протокола о помещении Платуновой Регины на вытрезвление. Запись в нём о том, что доставленная отказалась назваться, была зачёркнута и дополнена поверх строк подлинными данными о ней. Из протокола вытекало, что 26 апреля 1987 года в подразделении дежурил не тот наряд, что находился на службе в текущий момент.

Протокольно обозрев акты помещённых в женскую палату и книгу дежурств за подлежащие исследованию сутки, Алексей, не мешкая, настрочил отдельное поручение на имя Буйнова, которое тому и вручил «под роспись». В документе следователь предписывал обеспечить явку в прокуратуру к 10 часам завтрашнего дня сотрудников вытрезвителя, находившихся на посту в злополучную апрельскую ночь.

Регину Подлужный до завтра отпустил, а сам оперативно допросил работников вытрезвителя, заступивших на дежурство с нынешнего утра, о режиме пользования туалетами и порядке вывода вытрезвляемых туда. Наконец, затратив ещё час, он изъял тот искомый блок бумаг, на уличающую силу которых его навела ключевая фраза Регины Платуновой.

3

Очередная насыщенная рабочая смена истекала. В завершение её Алексей на «Волге» райпрокуратуры поспел в морг перед самым закрытием данного безрадостного учреждения. Там ему нужно было получить акт судебно-медицинского вскрытия трупа потерпевшей по одному из расследуемых уголовных дел.

– Сколько зим, сколько лет?! – встретил его в вестибюле шутливым возгласом эксперт Сивков, будто и не случилось между ними вчерашней предрассветной встречи на улице Тихой в доме убийцы Кузьмило. – Каким ветром занесло?

– Хотелось бы заключение на убиенную получить, – озабоченно отозвался Подлужный.

– Как фамилия?

– Зобнина.

– Зиночка, глянь-ка заключение на Зобнину, – крикнул в окошечко кабинета секретаря Сивков.

– Кто спрашивает? – раздался голос той, что была укрыта от Алексея стеной.

– Зинаида Михайловна, это я, Подлужный, – доложил следователь, заглядывая в оконный проём.

– А-а, – узнала его секретарь. – Готово заключение, но без гистологических исследований. Будете брать?

– Буду, буду, – активно подтвердил Алексей.

Расписавшись в получении акта, Подлужный принялся укладывать его в «дипломат»

.

– Чой-то ты хмурый и неприветливый, – шутливо поддел его Сивков.

– Да дела, Антон Иванович, – посетовал следователь. – Кстати, а мою ночную крестницу не вы, часом, препарировали?

– Ту бабёнку из дома у старого кладбища?

– Угу.

– Как же, как же… И её, и второй труп.

– Па-агодите, какой второй труп? – удивился Алексей. – Вы что-то путаете. Труп там один был. Мужчину же, как его… Кротова! на «скорой» в больницу увезли.

– И ничуть я не путаю, – обиделся Сивков. – Ты меня в слабоумные не записывай. По дороге почил в бозе твой крестничек.

– Да ну!

– Вот те и ну, – поддразнил его эксперт. – Интересный случай, доложу я тебе. Крестнику твоему как по темени первый раз обухом-то вдарили, он, естественно, отключился. Внутри – закрытая черепно-мозговая травма, а снаружи – почти нетронутый черепок. Окучив его, рогоносец придушил жену и пошёл с повинной. Топор с собой прихватил – вещдок и подтверждение, так сказать, начала перевоспитания. Позвонил из телефонной будки по «ноль-два». Подождал-подождал, да и одумался: вдруг не добил этого… Кротова. Ну и двинул назад. Про то мне уже следователь Новиков, что из прокуратуры Кировского района, обсказывал.

– Виталий Семёныч?

– Он, он… А любовник тем временем лежит на полу. Валяется себе, – хохотнул Сивков. – Но временно живой. Внутри башки у него здоровенная гематома образовалась. Свеженькая, жиденькая, не оформившаяся пока. Она росла-росла и постепенно отключала центры жизнедеятельности. И благополучно преставился бы мужичок. Самокатом, так сказать. Но…

– …тут на его многострадальную голову объявился следователь Подлужный, – удачно «включился» в монолог Алексей.

– Ага! Не было бы счастья, да несчастье помогло!– на данном отрезке словесного потока Сивков в азарте аж хлопнул себя по ляжкам, присел и зашёлся в трескучем смехе. – Га-га-га! Когда кровопивец вернулся в дом и вторично рубанул гуляку «по барабану», то мозг практически не задел – его ж участковый с ног сбил.

– На пару с Шиловым, – уточнил Подлужный.

– Вот вечно ты мешаешься под ногами, – подосадовал судмедэксперт. – Короче, на черепной коробке Кротова, аккурат в теменной области, получился филигранный разруб. Своеобразная хирургическая операция высокой точности. Через разруб кровь излилась наружу. Гематома купировалась, освободила часть мозга – твой крестничек и задышал. И забормотал. И заматерился, чтоб его перевернуло да подбросило! Да всё ж таки первичное повреждение серьёзным оказалось – несовместимым с жизнью. По дороге Кротов и удалился в мир иной. Се ля ви.