День воина. Историческая фантазия о событиях при селе Шевардино в августе 1812 года

Между овациями и оркестрами слышались громкие команды офицеров, и как всё это сливалось и звучало в какой-то невероятной гармонии, позволяя парижанам вдоволь насладиться реальностью. Весна стояла у порога 1812 года, и большая война готовилась сотрясти мир на долгие следующие годы.

***

Его Величеству Государю Императору Самодержцу
Александру I.
(скрытно, секретно)

Сим докладом, из под руки (т.е. тайно) уведомляю, что по донесению заинтересованного лица прозвищем «Танцор», императором Франции Бонапартом Наполеоном ведётся активная подготовка военного вторжения на территорию Российской Империи армией числом около полумиллиона человек. Рассматривается участие союзных войск Австрии, Пруссии и Швеции, а так же Османской империи.

Особого внимания требуют вассальные правители Австрии и Пруссии, кои связаны с Францией соглашениями.

Источники «Танцора» близкие к окружению северного короля доносят, что в настоящее время политическая обстановка и настроения двора, способствует заключению нами мирного договора со шведским королевством, что несколько упрощает задачу, но не решает проблему.

Так же с оказией от доверенного лица английского двора имеется прошение ускорить рассмотрение Вашим Величеством предложения короля Англии о финансовой военной помощи Российской Империи без привлечения английской армии.

Учитывая сложные отношения с Шахом Персии и возможностью его нападения, Наполеон Бонапарт располагает сведениями, что значительная группировка русских войск сосредоточена в Закавказье и не может быть задействована на случай военных действий.

Цель императора Франции заключить Россию в дипломатическую блокаду.

Могу так же сообщить, что был информирован о том, что на территории Российской Империи активно действует шпионская сеть, собирая сведения о передвижении русских войск, планах военных компаний и состояния русской армии. Распространяются фальшивые денежные знаки с целью ослабить экономическое положение государства.

«Танцор» настоятельно рекомендует, приять к сведению информацию и самым решительным образом начинать подготовку к войне с Бонапартом.

P.S.: Исходя из собственных наблюдений могу заключить, что какого-либо всплеска антирусских настроений в Париже не выявлено. Население относится к ведению боевых действий как к чему-то совершенно отдалённому и не выказывает агрессивных действий по- отношению как к русской миссии так и к отдельным гражданам, подданным Вашего Величества.

Февраля 26 дня 1812 года. Париж. Франция.

Советник по финансам при посольстве Его Императорского Величества

Государя Императора Александра I во Франции

граф Нессельроде Карл

***

Глава 3.

«Бриллиантовый» гнев.

Вежливо поклонившись согласно этикету, но сохраняя достоинство по рангу и чину, посол Российской Империи, канцлер российских орденов и действительный тайный советник 1-го класса, князь Александр Борисович Куракин, крепко сжал губы, но всё же изобразил дежурную улыбку и, получив разрешение удалиться, торопливо покинув Фонтенбло, резиденцию французского императора Наполеона Бонапарта. Намеренно громко топая каблуками своих туфель с позолоченными пряжками, он шёл по коридорам дворца, совершенно не обращая внимания на приветствовавших его военных и челядь, склонявшихся в поклонах. Каменная гримаса на припудренном лице не выражала никаких эмоций, и было совершенно непонятно, чем закончилась многочасовая беседа русского посла и императора Наполеона. Спустившись с лестницы дворца, он подошёл к огромной роскошной карете с цугом, окружённую лакеями и скороходами и, оглянувшись через спину, взошёл в экипаж, вступив на откидную ступеньку. Лакей собрался было закрыть дверь кареты, но князь, подставив ногу, гневно сверкнул глазами и глухо прорычал:

– Давай к Бирону! Живо из этого вертепа!

Лакей кивнув головой, крикнул:

– Пошё-ё-ёл!

И уже на ходу заскочив на облучок, добавил, обращаясь к кучеру:

– Давай, погоняй к Бирону! Светлейший словно не в себе….

«Светлейший» и действительно был не в себе. Он, то надевал перчатки, то снимал их. В конце концов, что есть силы, швырнул на пол кареты и стал топтать их, дав волю чувствам. Крепко сжав зубы, тяжело и часто дыша, он издавал лишь глухое мычание. Гнев и ярость терзали и переполняли всё существо князя, и окружающий мир спасали разве что стены экипажа. Какое-то время, он не отрываясь смотрел на брошенные перчатки, в то время как в его голове сумасшедшим сумбуром носились множество мыслей. Он даже хотел приказать развернуть экипаж, вернуться вновь к Наполеону и убить его из пистолета, который всегда находился в карете в укромном месте. Но старательно отгонял эту идею, решив, что подобное действие не соответствует чину русского посла. Гнев буквально слепил его.

Взглянув в окно, он нервно задёрнул шторки и наконец, выдавил из себя:

– Ненавижу…, ненавижу этот город…. Меня…, да кто это такой? Какой-то корсиканец отчитал как мальчишку! Что он себе позволяет? Жрут тут, понимаешь, всякую нечисть из болота…. Тьфу ты срам какой, а посля берутся советовать, как нашему царю надобно поступать. Слышал я как эти лягушатники разговаривали, обсуждали нас…, мол, мы репу, видите ли едим, а после дух нестерпимый идёт…, а от них после лягушек…. Вот какой после лягушек может идти из жопы дух?

Он откинулся на мягкую спинку каретного диванчика и, закрыв глаза, перекрестился.

– Господи…, спаси и сохрани…. Ненавижу их всех…!

Первое потрясение после встречи с Наполеоном прошло. Светлейший так и ехал с закрытыми глазами, положив под обе руки мягкие походные подушечки потихоньку приходя в себя. Князь опять становился расчётливым и хитрым дипломатом и царедворцем. Он точно знал, как ему следовало поступить, и его голове даже созрел текст письма, в котором он решил известить государя о положении дел во Франции.

Александр Борисович перебрался к слуховому окошку и, приоткрыв его, крикнул:

– За тобой что, бесы гонятся? Шагом езжай…. Чего внимание привлекать.

Карета тут же замедлила ход.

Надо сказать, что тут князь Куракин заблуждался. Экипаж посла Российской империи, невозможно было спутать ни с каким с другим экипажем. Эту карету знали в Париже почти все. Ну а приезжим, она могла показаться собственностью какого-нибудь короля, настолько богато было убранство экипажа и совершенство в техническом исполнении. Так что независимо от скорости хода, проезд Александра Борисовича всегда привлекал к себе внимание и сопровождался восторженными взглядами горожан и завистью французского дворянства. К тому же не лишне будет упомянуть, что и сам князь Александр Борисович имел патологическую склонность к роскоши. Его называли в Париже не иначе как «Бриллиантовый», что полностью соответствовало содержанию. Этот человек буквально блистал сам собой, будь это государственный приём или светский бал, рассуждая, что по виду и поведению посла, должно судить о самой империи как таковой, возбуждая живой интерес иностранцев к России, как когда-то европейцы думали об Индии. Умел всё же Александр Борисович в нужный момент изящно встряхнуть сухонькой ручкой, от чего на пальцах вспыхивали искрами перстни, затем вот так вот шаркнуть ножкой, мог поддержать беседу свободно ля-ля-ля по- французски, рассуждая о масонах, урожаях, политике, промышленности, армии, да о чём угодно. Говорить он умел и говорить красиво, его слушали, используя возможность поближе рассмотреть этого разодетого старичка. И запах…, запах изумительных парфюмов витал в воздухе ещё долго после его ухода, напоминая о «бриллиантовой» особе, как о человеке, заслуженно носившем дворянские звания. Ну вот таков был светлейший князь и посол!

И так, следуя к месту назначения, у него было время подумать, чтобы добравшись до особняка Бирона, где располагалась резиденция русского посольства, незамедлительно приступить к написанию письма.

– Уж я расстараюсь, ничего не упущу, как есть, обо всём извещу государя. Где это видано так вести себя с русским послом.

Он снова прильнул к слуховому окну и крикнул:

– Эй там, спите вы оба что ли? Поспешай же давай к Бирону!

Раздался громкий хлопок бича, лошади вновь рванули в скач, распугивая парижан, и через несколько минут остановились перед огромным, красивым особняком.

Дверь распахнулась и, выбравшись из кареты, Александр Борисович довольно резво для своих лет проследовал к дому, бросив склонившемуся дворецкому:

– Прошку Ульриха ко мне…, быстро!

– Будет сделано, господин!

– И водки…, водки немедленно! Рюмку…, нет, две рюмки! – добавил Куракин, – И не тащи ты мне все эти жульены…, икры подай…! Я буду у себя и мне не мешать, ни кого не принимать. И что бы ни единого звука. У меня важное дело!

Приблизившись к своему кабинету, он встретил того самого военного за которым посылал дворецкого и увидев его, приказал:

– Прошка, тебя ищу как раз…! Собирайся…, ты едешь в Петербург!

– Дык…, – попробовал возразить высокий кавалергард.

– Не «дык»…, – прервал кавалергарда посол и осмотрел его с головы до ног, – А то будет нам кирдык…. Жаль, что ты по- французски-то ни как…, пригодилось бы тебе сейчас эта наука, а то кроме как саблей махать, да в карты…, больше ничего не умеете.

Ульрих усмехнулся и ответил: