Наследник Тамерлана. Ветер времени

Мужчина взглянул на стоящих вокруг татар, а потом остановил мутный взгляд на тельце ребёнка.

– То сынок мой был… И жонка… – тихо прошептал он и внезапно бросился вперёд, закричав: – Сдохни! Погань нечести…

Крик оборвался на полуслове, голова, продолжая шевелить губами, подкатилась к ногам Едигея. Он брезгливо оттолкнул её носком сапога и посмотрел на оставшегося мужчину. Тот взвыл, вскочил на четвереньки и пополз к эмиру, жалобно поскуливая. Один из нукеров сапогом наступил ему на шею, пригибая к земле, и мужчина замер, уткнувшись головой в снег. До Едигея долетали приглушённые слова вперемешку со всхлипами:

– Пощади, великий хан! Всё скажу, как есть, на духу! Только пощади! Не убивай!

Едигей повелительно махнул рукой, и мужчину подхватили под мышки, поставив на колени.

– Говори, что знаешь! – велел Едигей. – Князь Василий в городе укрылся?

– Нету! Нету его в Москве! Как дошла весть, что идёт на Москву воинство несметное, так наш князюшко перепугался дюже. Погрузил в сани свою княгинюшку с детками, взял домочадцев, да и был таков! – Мужчина всхлипывал, размазывая грязные слёзы по распухшему от побоев лицу. – Покинул нас кормилец, отдал на растерзание басурманам.

– Куда направился?

– Сказывают, ажно у Кострому. Подале отсель. Хочет, мол, дружину собрать да отпор дать тебе. Токмо, знамо дело, отсидится в тёплом местечке, пока беда не пройдёт стороной.

– Зачем посады сожгли?

– Так то дядюшка ихний, князь Серпуховской Владимир Храбрый повелел. Он в Москве ноне за главного остался. Всеми командует, готовит город к осаде.

– Владимир Храбрый, говоришь, – нахмурился Едигей, зная Серпуховского князя, как одного из лучших военачальников. – А не староват он для ратного дела?

– Где там! – воскликнул мужчина. – У него хоть голова и седая, да ума и отваги вдосталь. А уж строг как! За ослушание в военное время немедля велит казнить. Покуда жив князь Владимир, Москву тебе не взять.

Едигей больше ни о чём не расспрашивал пленника. Он молча повернулся и направился в свой шатёр, сделав едва заметный жест рукой. За спиной его раздался свист рассекаемого саблей воздуха, и послышался глухой стук падения на землю тяжёлого тела.

Этой же ночью Едигей собрал у себя на военный совет четырёх ордынских царевичей и восьмерых князей – всех, кто пришёл с ним за сокровищами русских. Был среди них и сын Едигея, князь Якши-бей, верный последователь своего отца в жестокости к непокорным. Жадностью заблестели глаза присутствующих, как только Едигей начал говорить, хищные ноздри с шумом вдыхали воздух, чуя в нём запах скорой крови и новых пожарищ.

– Московский князь Василий думает, что сбежал в Кострому от нашего гнева, – произнёс Едигей, обводя тяжёлым взглядом собравшихся. – Нельзя позволить щенку перехитрить льва. Сын мой, Якши-бей, бери с собой начальника тумена Азамата – он умный, старый воин, и тридцать тысяч всадников на самых быстроногих лошадях и сейчас же отправляйся в путь по следам Московского князя. Его гонит страх, но в пути обременяют женщины и дети. Моих воинов должна гнать ненависть и жажда ясыря. Повелеваю догнать Василия и привести мне живого с арканом на шее. Как только князь будет схвачен, все города и селения на обратном пути – ваша добыча. Мне нужен только молодой щенок, с его женой и домочадцами можешь разобраться по своему усмотрению. Думаю, гордый Литовский князь Витовт будет счастлив, если его единственная дочь София станет наложницей моего сына. Для жены она несколько старовата, достаточно юных европейских и византийских принцесс, коих присылают нам западные и южные народы, выражая свою покорность.

– Я готов, мой господин! – Якши-бей почтительно склонил голову. – Вскоре пленный Василий будет доставлен к твоему шатру!

Сын Едигея вышел под завистливые взгляды собравшихся.

– А что нам остаётся делать? – хмуро поинтересовался князь Бурнак. – Будем сидеть и мёрзнуть перед каменными стенами, пока твой сын вяжет новых рабов и набивает повозки серебром?

– Кто это сказал? – сверкнул глазами Едигей. – Когда это гордый эмир Едигей ждал подачек? Москвичи указали нам славный пример, уничтожив огнём городские посады. Они хотели большого пожарища – мы им поможем в этом. Выжжем все города вокруг Москвы! Разорим их дотла! С жителями не церемоньтесь! Молодых и здоровых забирайте в полон, старых и увечных не жалеть! Каждый из вас будет сгибаться под тяжестью сокровищ, возвращаясь домой. Пусть остаются только белокаменные стены посреди пустыни страха!

Князья и царевичи встретили эти слова криками одобрения.

– Завтра с утра, – продолжал Едигей, – берите отряды бесстрашных воинов и скачите во все стороны света за добычей. Начните с Коломны – месте, где собирались русские рати, идущие на Мамая и Тимура. Не оставьте вниманием Серпухов – вотчину Владимира Храброго, порубившего немало воинов, пришедших с Тохтамышем. Не забудьте про Переяславль-Залесский – русские особо почитают его, а также про Нижний Новгород, Городец и Дмитров. Только царевича Булата и князя Ерыкли-Бердея я прошу отправиться к Тверскому князю Ивану с повелением явиться под стены Московские с пушками, пищалями и самострелами. Ещё отец его Михаил ездил в Сарай за ярлыком на великокняжение Московское. Пообещайте сыну, что коли поможет взять город, сделаю его главным над князьями русскими. А пока, отдыхайте!

***

Отряд под предводительством десятника Котлубея скакал сквозь редколесье в сторону Ростова. Туда повёл основные силы князь Бурнак, дав команду нескольким отрядам рассредоточиться по окрестностям и прочесать их, чтобы ни одно селение не смогло избежать страшной участи. Ночью выпал тонкий слой снега, пушистого от сильного мороза и искрящегося в лучах низкого солнца, густо пробивающегося сквозь лапы стройных елей и голые сучья дубов. Кое-где виднелись свежие цепочки следов зверья, несколько раз мелькнул ярко-рыжий лисий хвост, да громкий стук лошадиных копыт в звенящем воздухе вспугнул из-под поваленного ствола стайку рябчиков. Но Котлубей и его спутники не интересовались возможностями охоты и ехали с угрюмым видом. За три дня пути им встретились всего лишь четыре жалкие деревушки с низкими, приземистыми домишками и душными землянками вместо жилья. Весть о нашествии Едигея, видимо, добралась и в эти глухие места. Люди задолго, ещё до ночного снега покинули обжитые места, прихватив с собой всё самое ценное. Хотя, что могло быть ценного, кроме глиняной да деревянной посуды, у обитателей такого скудного жилища? Раз нет богатств, так хотя бы взять ясырь – женщин, детей и молодых, крепких юношей. Но кроме нескольких беззубых стариков, видимо, не пожелавших покидать из-за немощи свои дома, татарскому отряду не встретилось никого. Котлубей злился, что вынужден выполнять приказ князя Бурнака, не слишком жаловавшего его и поручавшего самые невыгодные операции. Тот наверняка уже с основными силами добрался до Ростова, набивает перемётные сумы богатствами горожан и выбирает себе лучших женщин и опытных мастеровых, имеющих высокую цену на невольничьем рынке.

Котлубей вздрогнул – совсем рядом резко закричала сойка, а затем, чуть дальше, ещё одна. Крик подхватили другие птицы, и лес загомонил на все лады, разнося тревожные трели во все стороны.

– Котлубей! Чую запах костра и мяса! – крикнул один из всадников, и десятник остановился, по-звериному втянул воздух раздувшимися ноздрями, повёл носом из стороны в сторону, одобрительно кивнул, определив направление.

– Там жильё! – указал он рукой, и отряд поскакал вперёд, оставляя за собой позёмку из снежной пыли.

Вскоре из-за стволов деревьев показался деревянный тын, а за ним первые дома – добротные деревянные избы с резными наличниками. Над примостившимися рядом сараями вился лёгкий пар от дыхания находящейся внутри скотины. Кое-где мычали коровы, изредка вскудахтывала курица да мекали козы. Селение было немаленьким, дворов на двадцать, пересекаемых широкой улицей. Глаза Котлубея сверкнули алчным огнём – он заметил печной дым над несколькими избами.

– Сопротивляющихся мужиков рубить без жалости, старики и младенцы нам тоже не нужны. Остальных сгоняйте между домами!

Котлубей махнул рукой, и отряд с громким улюлюканьем ворвался в село, перемахнув через хлипкий деревянный тын. Залаяли взахлёб дворовые собаки. Всадники, словно хищные звери, врывались в мирно стоящие дома, и везде их ждала одна и та же картина – пустые горницы только что оставленного жилища. В нескольких избах на дубовых столах стояли чугунки с аппетитным варевом, вокруг лежали деревянные ложки, а обитателей и след простыл.

– Они не могли уйти далеко, спрятались где-то рядом! – закричал Котлубей, выскакивая из очередной избы. – Еда ещё тёплая.

Всадники принялись всматриваться в снежный покров и вскоре заметили утоптанную тропинку из свежих следов, ведущую вглубь леса.

– За ними! – крикнул Котлубей, и татары, разгорячённые близостью добычи, припустили по следам беглецов.

Через несколько минут безумной скачки впереди, за деревьями, мелькнули несколько женских и детских бегущих фигур.

– Урагша! Вперёд! – завопил Котлубей, но его воины не нуждались в дополнительном подбадривании. Они изголодались по настоящей добыче за время странствования в лесах, и теперь мчались как ястребы, стелясь над землёй и держа в поводу заводных лошадей.

Вскоре всадники выскочили на поляну и увидели перед собой тёмную низкую избушку, задней стеной прилепившуюся к пригорку, покрытому заснеженным кустарником. На вершине пригорка рос многовековой дуб с широким, покривившимся от старости стволом, с тяжёлыми толстыми ветвями, свисающими до земли. Туда-то, к избушке и бежали две женщины в заячьих телогрейках, таща за собой двух девочек, замотанных в пуховые платки, и мальчика, путающегося в длинном кафтане. Перед собой они подгоняли белую корову с большими рыжими пятнами. Та мчалась, задрав хвост и резво перебирая копытами не хуже скаковой лошади. Дверь избушки была приоткрыта вовнутрь, оттуда высунулась голова молодого парня, что-то тревожно крикнувшего женщинам, и те припустили ещё быстрее. Юноша распахнул дверь шире, впуская вырвавшуюся вперёд корову. Котлубей заметил, что вытоптанная следами дорожка тоже ведёт к этой избушке.

– Все сбежались в одно место! – довольно закричал он, предвкушая добычу.

Между тем женщины успели забежать в избушку, дверь за ними закрылась, а через минуту к этому месту подскакали разгорячённые всадники. Котлубей соскочил с коня, выхватил короткую саблю из ножен, изо всех сил ударил плечом в дверь. К его большому удивлению она легко раскрылась, и он чуть не упал в узкие сени, едва удержав равновесие. В избушке было сумрачно, свет едва пробивался сквозь низкое оконце, затянутое бычьим пузырём, но и этого освещения было достаточно, чтобы увидеть, что горница за сенями пуста. Вдоль стен стояли деревянные лавки, заваленные каким-то тряпьём, на стенах висели пучки сухих трав, возле покрытой копотью печки были нагромождены кучей тёмные горшки и плетёные корзины. Медленно таял снег на земляном полу, нанесённый множеством людей, но самих людей не было. Ни одного человека. Корова тоже исчезла. Следы вели к дальней стенке, завешанной облезлой шкурой медведя. Котлубей заметил шевеление шкуры, как от лёгкого ветерка, бросился к ней, держа саблю наготове, с силой дёрнул её и замер в полном изумлении – за шкурой оказалась глухая стена из переплетённых жгутами старых корней дерева, плотно спрессованных глиной и мелкими камнями. Котлубей рубанул по корням саблей, но лезвие отскочило от крепких сплетений, не причинив им ни малейшего вреда. Между тем воины Котлубея, теснясь в маленькой горнице, переворачивали всё вверх дном, пытаясь найти потайной ход, через который сбежали люди. Только напрасно, и десятник принялся в ярости крушить всё вокруг, размахивая саблей.

– Остановись, Котлубей! Ты что-то потерял?

Вопрос, заданный резким, дребезжащим голосом прозвучал словно гром с ясного неба. Десятник обернулся и увидел маленькую, сгорбленную старуху, сидящую возле печи. Она была одета в тёмные лохмотья, держала в руках длинную трубку и спокойно раскуривала её от тлеющего уголька. «Почему я не заметил её сразу?» – пронеслось в голове Котлубея.

– Потому что глаза твои горели алчностью и злобой, – словно отвечая на его вопрос, произнесла старуха.

Теперь все татары увидели её, прекратили погром и обступили с обнажёнными саблями. Первым желанием было – изрубить её в куски. Так, как они это сделали со всеми стариками, встреченными в покинутых селениях. Но что-то сдерживало сейчас храбрых воинов Котлубея. То ли нагловатая уверенность с которой старуха, раскурившая трубку, выпускала дым в их сторону, то ли твёрдый взгляд её не по-старушечьи умных глаз, то ли тот факт, что в её избушке бесследно растворились люди.

– Ты знаешь наш язык? – наконец спросил Котлубей.

– А чего ж не знать? – не то рассмеялась, не то закашлялась старуха. – Лет пятьдесят назад довелось мне побывать любимой женой славного татарского сотника Джамбула. Правда, недолго. Пока красота не начала увядать, и сотник не перевёл меня в простые наложницы, взвалив готовку еды на всю ораву его жён и детей. Что скалитесь? – проскрипела старуха, взглянув на усмехающихся татар. – Не верите, что когда-то я могла быть красавицей?

– Где люди? – к ней подступил Котлубей. – Мы видели, как у тебя скрылись жители деревни.

– Они в безопасном месте, далеко отсюда.

– Показывай дорогу!

– Забудь об этих людях, их жизни вам не достанутся. Отсюда нет дороги к тому месту, где они прячутся.

– Тогда я отрублю тебе голову!

– Не торопись. В моих руках судьба эмира Едигея, – неожиданно произнесла старуха, поднимаясь с лавки. – Если убьёшь меня – никогда не сможет он стать полновластным правителем Хорезма!