Мечты иногда сбываются

Через несколько дней Николай съездил навестить его, Оля дала пакет с сухариками, печеньем, сухофруктами, при его диагнозе положена строгая диета.

В приемном покое пакет приняли, но и только.

– Я позвоню в отделение, а вы выйдите, больной подойдет к окну на третьем этаже, повидаетесь, – усмехнулась смазливая дежурная в белом халате. И на том спасибо.

На улице морозно, стемнело, он пробежал глазами освещенные окна на третьем этаже старого больничного здания, и в одном из них увидел своего дядю. Тот махал ему рукой, разглядев на дорожке племянника, Николай помахал в ответ, на том посещение больного закончилось.

Несмотря ни на что, он жалел своего дядю-фронтовика, и слабо верил россказням матери, и то со слов соседки, хотя дыма без огня не бывает, и на душе его было тягостно.

Он не мог забыть и вычеркнуть из памяти похороны отца, да и не хотел этого. Они редко виделись при жизни. Каждая встреча с отцом была праздником души для сына. Он помнил их все. Разве может он забыть их последнюю встречу. Никогда.

Однако, жизнь продолжалась. Новый год ждали долго, а прошел он как всегда, быстро, растаяв в памяти.

Снова настала пора экзаменов, и каждый из них изнурял душу, словно сжигал ее дотла, а она как птица-феникс, возрождалась снова, чтобы снова сгореть, и так пять раз подряд:

С марксистско-ленинской эстетикой он расстался с хорошей оценкой, не лежала у него душа к болтологии, и педагог понимал это, снизив ее на балл за неуважение к предмету.

К ИЗО, кинорежиссуре, истории зарубежного кино, и мастерству драматурга отношения его были глубоко профессиональные и не тягостные, отличные оценки тому заслугой.

Правда, по мастерству Валентин Петрович начал было придираться, критиковать его «Времена детства» за архаизм, мол, недостает современности в диалогах героев сценария, но Валентин Иванович был совсем иного мнения:

– Сценарий Николая наоборот, современен именно своей глубокой правдивостью, читаешь, и словно окунаешься в самобытную жизнь русской глубинки.

Характеры подростков, семейные взаимоотношения выписаны мастерски, ощущается любовь автора к этим людям, к подгорью, в котором они так счастливы, так что лично я доволен, что не ошибся в авторе, – заключил Валентин Иванович, поставив точку в оценке работы своего студента.

Ярые оппоненты Николая среди сокурсников, Ирина Шегаль, Сергей Говорухин, или более сдержанные Горский Юрий с Жорой Куценко на этот раз молчали, с мастером не поспоришь, хотя им ближе мнение Валентина Петровича, чем Валентина Ивановича.

Потому как они сами любили писать на актуальные современные темы, о спорте, о любви, для этого перелопатили массу газет, журналов с очерками о молодежи.

Однажды, с радостью поспешая из ВГИКА после очередного изнурительного экзамена, он столкнулся возле студии Горького со старым приятелем, директором Игорем Лазаренко, с которым почти не виделся в последнее время.

«Этому были свои основания. Как-то, в гостях у своего мастера, Валентин Иванович частенько приглашал его к себе то по сценарным вопросам, то просто так, поразговаривать с любимым учеником о том о сем, сажал его в свою машину после занятий, и Наталья везла их домой, он спросил у Николая как бы невзначай:

– Коля, а вы что, друзья с Игорем Лазаренко?

– Так мы еще на Дону, когда у Сергея Федоровича Бондарчука работали, сдружились. Он мужик компанейский.

– Ты заканчивай эту дружбу. Он закоренелый пьяница, незаметно и ты сопьешься рядом с ним. Понимаешь, о чем я?.. Ну, давай, пройдемся по твоим «Временам детства», – перевел он разговор на другую тему, но Николай запомнил совет учителя. Тот знал, о чем говорит, сам был в завязке, и страдал от этого.»

– Коля, о чем это ты так задумался, что старых друзей не замечаешь? – ироничным баском спросил Игорь Владимирович, к вечеру уже изрядно хмельной.

– Рад вас видеть, это я после экзамена бегу на автобус, домой надо, дядя ко мне приехал, да заболел, – стушевался Николай, но прожженного директора на мякине не проведешь.

– Понятно, беги раз надо. Зайди ко мне как-нибудь, когда на Мосфильме будешь. Вспомним былое, – подмигнул он приятелю.

– Обязательно зайду, но только после сессии, – они пожали друг другу руки и разошлись, как в море корабли, хотя это и звучит пошловато, но по теме.

Экзамены закончились, остались зачеты по психологии, мастерству кинооператора, и художника, но они только в радость для декоратора, проработавшего в кино целых пятнадцать лет.

На этот раз он не отмечал с сокурсниками сдачу экзаменов и зачетов, не веселился с ними, просто поставил их в известность о преждевременной смерти отца, они поняли, и оставили его в покое, выразив свои соболезнования.

…

Дядя Митя пролежал в больнице 21 день, и выписался, когда у племянника закончились экзамены, и он перешел на шестой курс.

Фактически это означало конец учебы, но предстояло главное: госэкзамены по научному коммунизму, и защита диплома.

О чем он и сообщил дяде, когда привез его домой.

В комнате было душно, тот законопатил все щели, но это не омрачало их приподнятого настроения; дядя наконец-то вырвался из больницы, подлечился, а у племянника словно камень с души свалился, и он снова свободен, чтобы перевести дух, прийти в себя.

– Сейчас чайку попьем, пообедаем, чем бог послал, – суетился Николай, распахивая сумку с дарами от Оли, – нам тут надавали мяса отварного, докторской колбасы, пирожков с капустой.

Дядя Митя довольно кивал головой: – Это годится, я в больнице наголодался, жуть. Со мной в палате еще паренек лежал, солдатик, и больше никого. Мы с ним подружились, в шахматы играли. Он раньше на два дня выписался, и в часть отправился.

Николай был тоже доволен, вон как дядька мясцо уписывает, ничего, поправится, раз аппетит есть.

– Я тут Коля, разузнал от врачей, меня могут в госпиталь для инвалидов войны положить, на реабилитацию, – хохотнул он, с трудом выговорив непривычное словцо. – Мне и адрес дали, в Черемушках находится. А что, полежу на госхарчах еще с месяцок, и домой поеду. Аминь.

– Дядя Мить, напоминаю, мы ведь в Черемушках живем, и твой госпиталь совсем недалеко от нас расположен, – Николай смотрит на пораженного таким совпадением дядьку и смеется.

– Как ты меня, Коля, обрадовал. Не зря во ВГИКЕ учишься, умеешь удивить, прям, как стулом по голове.

…

Пока дядя Митя поправлял здоровье в госпитале, Николай решил заранее подготовиться к следующей сессии, хотя она и не скоро, мало ли что, могут и на работу вызвать, мать с Игорем обещались нагрянуть к весне. Поэтому он составил список нужной литературы, в подборе книг ему всегда помогала Ольга, в этом деле она незаменимая помощница.

Ольга была записана в библиотеке на Переяславке, совсем недалеко от их дома, рядом с аптекой, где она покупала лекарства у знакомой аптекарши Галины Петровны, старой девы.

У нее был читательский билет, и она ходила брать нужные Николаю книги для учебы, их набиралось немало.

Как-то под вечер она позвонила с работы.

– Коля, ты можешь подъехать ко мне, я сегодня дежурю, и сумки с продуктами помог бы донести, я накупила всего по случаю.

– О чем разговор, уже бегу, – он быстро собрался и за дверь, в лифт и на улицу, в троллейбус и через две остановки у магазина.

– Быстро ты, как метеор, – обрадовалась Ольга.

– Одна нога там, другая здесь, или наоборот, и вот он я перед тобой, как лист перед травой.

У стенки стоял портрет Ленина в багетовой раме, Николая он сразу заинтересовал: – Рама хорошая, как раз по размеру для моего автопортрета, а то моя мать уже второй раз на нем тесто раскатывает и пельмени лепит, ладно хоть с обратной стороны, – заметил он, и Ольга кивнула:

– Вынь портрет вождя, а раму возьмем с собой, повесишь свой портрет на стене. Я буду любоваться на него.

С сумками в руках и рамой на плече ему было легко и свободно шагать рядом с Олей, да и морозец подгонял…

Через пару дней он привез портрет из своей комнаты, вставил в раму вместо Ленина, и вот он уже на стене, словно по заказу.