Они прижались друг к другу, и долго еще стояли так у окна, глядя во двор, и слушая песни Юрия Антонова…
«Вот как бывает, где лета звонкий крик,
Вот как бывает, где счастья светлый миг.
Вот как бывает, где этот летний сон,
Вот как бывает, растаял он.»
…
Приехав в свою коммуналку, он открыл дверь, вошел, но не успел пройти и половину коридора к своей комнате, как на пути его возник мрачный сосед Андрей, и с ходу в бой:
– Ты зачем разорил кухню, ведь так хорошо было!
– Это ты загнул, я просто поставил мою кухонную мебель на свою половину, как положено в коммуналке.
– Мы тебе предлагали как человеку, вместе ужинать.
– У нас разные графики, к тому же я человек не кампанейский, так что будем просто соседями.
– Андрей, не приставай к соседу, – к ним подошла Марта. – Извините, Николай, муж у меня вспыльчивый, но добрый.
– Это ваши проблемы, Марта, но пусть он поубавит свой пыл, целее будет, – Николай открыл дверь и прошел в свою комнату, включил свет, разделся, выглянул на балкон, за которым уже темно.
– Мой дом, моя крепость! – улыбнулся он сам себе в круглое зеркало на стене, и сел за свой рабочий стол, придвинул к себе пишущую машинку, задумался, перед тем как приступить к работе.
Пора отпечатать контрольную, и хотя бы начать писать новую. Приеду, допишу. Ничего, глаза страшатся, руки делают, как говаривал мой любимый дед, Иван Яковлевич Маресьев, царствие ему небесное, как говаривала моя любимая бабушка, Евдокия Алексеевна. Пусть земля им будет пухом…
Поздним утром, когда в квартире было пусто, Николай позвонил на кафедру кинодраматургии, Чавушьян уже на месте.
– Татьяна Павловна, здравствуйте, это Шмаринов беспокоит.
«Здравствуйте, есть новости?»
– Да, уезжаю в кино-экспедицию, в Днепропетровск, на пару месяцев. Контрольные закончу, когда вернусь, сдам в срок.
«Ну уж, в вас-то можно не сомневаться. Все бы были так пунктуальны. Мы выслали всей группе письма, по подготовке к сессии, она уже не за горами. Вам тоже.»
– До свидания, Татьяна Павловна, привет нашим педагогам.
«Всего хорошего. Передам.»
Положив трубку на рычаг, Николай успокоился. Теперь порядок. Осталось собраться, заехать попрощаться к Оле, и на вокзал. Поезд ждать не будет.
Отдельно в новую холщевую сумку, с отпечатком портрета «Че Геваре» на ней, он положил драный джемпер и заодно синюю спортивную куртку от лыжного костюма, надо поменять молнию. Это для Олиной мамы, в ремонт.
Опытному декоратору собраться, что нищему подпоясаться.
В свою весьма вместительную дорожную сумку он уложил вещи, и прочие необходимые в командировке предметы, включая кипятильник, надел любимую куртку с капюшоном.
На вешалке осталась висеть та самая старенькая куртка из коричневого дерматина, которую ему подарил когда-то приятель Виктор, еще в Котласе, чтобы он не замерз на Севере дальнем.
Он долго носил ее, не выбрасывал, берег как талисман, как память о юности. Погладил, улыбнулся дорогим сердцу воспоминаниям. Ну все, теперь можно и ехать.
Присев на дорожку, вскочил, подхватил сумки, запер дверь комнаты, затем входную дверь и поспешил к метро…
Снова Днепропетровск
(Восемь лет спустя)
Курский вокзал. Идет посадка на скорый поезд «Москва – Днепропетровск», среди прочих пассажиров и съемочная группа, занявшая почти половину вагона. Помимо личных вещей, загрузили кофры, чемоданы со съемочной аппаратурой отдельным грузом, в сопровождении операторской группы. Наконец, поехали.
В одном из купе разместилась дружная компания.
Помимо Николая, второй режиссер Владимир Березко, звукооператор Владимир Бахмацкий, и молодой паренек Витя Шереметьев, ассистент режиссера по реквизиту.
Поначалу стали смотреть в окно, глядя на пробегающие мимо знакомые столичные улицы и разнообразные пейзажи.
У Николая в памяти отпечаталась картина прощания с Ольгой, когда она, накормив его, вручила еще и большой пакет с едой в дорогу, а он обнял ее и не хотел выпускать из рук, но все хорошее кончается, и вот он сидит в купе, смотрит в окно, а видит ее, свою желанную и неповторимую.
– Ну что приуныли, братцы-кролики. Не пора ли отметить день отъезда? – оглядел свою команду веселый Березко на правах старшего по возрасту и по должности.
Все встрепенулись. Вынули свои припасы, на столике появилась бутылка водки, вызвавшая оживление.
Тут же проводница принесла чай, и день отъезда был отмечен, как полагается, особенно, когда Николай извлек из пакета большую, зажаренную в духовке куру, извлек из фольги, и ее аромат перебил все остальные.
– Вот это я понимаю, Коля, тебе можно позавидовать, – подмигнул товарищам Березко, разливая водку по стаканам.
– Я сам себе завидую, – он разрезал куру на части, чтобы всем хватило, вытер руки салфеткой, поднял стакан: – Давайте выпьем за наших любимых женщин, а у кого их нет, чтобы были обязательно!
– Мы все за, кто против, нет таких? Тогда вперед!
Выпили дружно, закусили с аппетитом.
– Помнишь, Коля, как мы в Донецке снимали, в шахтах, еще в 71 году, – разговорился слегка захмелевший Бахмацкий.
– Как не помнить, это была моя первая картина. Тогда я на курсах художников-декораторов учился.
– А сейчас он у нас во ВГИКЕ, на сценарном, – похлопал его по плечу Березко, обращая взор на ассистента. – Так что, Витя, бери пример с Николая, не ошибешься. Ну, теперь чайку попьем и о работе поговорим, не помешает.
Заглянул к ним и Щербак на огонек. Он ехал в соседнем купе, с художницами по гриму и костюмам, остальная группа гудела дальше. – У вас веселее, а мне с дамами приходится ютиться.
– Присоединяйся к нам, ты как раз вовремя явился…
День и ночь, сутки прочь.
В 9 утра поезд прибыл в Днепропетровск. На привокзальной площади группа погрузилась в экспресс, и он быстро доставил ее до гостиницы «Украина», на улице Короленко.
– С номерами пока туго, придется пожить вам в трехместном номере, – сообщил администратор В. Березко, тот не возражал.
– Только недолго. У меня всегда народ, артисты, понимаешь?