Основная компания, навеселившихся уже в доску, – лежали в огромных сенцах на соломе, прикрытой покрывалами. Лежали без знаков различия. И не было таких преград нужных, между М. и Ж. Спали вперемежку, храпели прямо в лицо, затылок, или, даже на ботинки, которые не успел и не смог уже снять. Силы не те, соседу или соседке, не разбирая возраст, рост, и пол.
… Царство полового безразличия… Голова – ноги, ноги – голова,… Лежали и валетиком, а вот и соседка кума. Страстно дышала на ножки любимого кума…
… И, он, вспомнил как, совсем не в те, далёкие времена поступали. …Пётр первый, пьяных, упитых, велел укладывать раздельно, женщин и мужчин, что бы при пробуждении, не было конфуза.
Всё остальное не имело никакого значения. И никто не переживал за свою невинность. Ни пацаны, совсем пацанята, ни девушки и давахи, с присутствием всех достоинств, размеров и объёмов, как говорят в народе – она была такая, ттакаяя, такая, ох и справная, полная пазуха грудей, два охапка попы. Они уже все в глубоком забытьи, не ощущали того трепета, к женской и девичьей красоте, страсти, которая их так тревожила. Заставляла дрожать, покрепче, посильнее волка в проруби, дрожать всеми фибрами души…не волчьими, своими уже теперь не человеческими…
… Сейчас они все валяются рядом со своими воздыхателями.
… Ещё, каких – то пару часов тому, ох и ах, это оно, было это желание показать себя. Вот какой я… а, это я – поповская свинья, лежит теперь и не чешется.
… Посуду убрали. Гости кто где, те, которые не ушли и не уехали. А за столом сидит мой друг, его братик богатырь, несколько парней, друзья и дружка жениха. Новобрачных уже не было. Понятно. Трудно. Весело. И, уж конечно, чувство сладкой сказочной брачной ночи, когда кричали горько, теперь, целой целёхонькой недели, первой недели медового месяца впереди.
– Ну да пусть, теперь их, радует и помогает тепло молодых сердец.
И, месяц.
И год.
И всю жизнь.
*
… Нам заново накрыли на стол; коньячок и отменная закусь. Угомонили.
Принесли ещё…
Остались четыре человека.
– Витя мой уже передодрёмывал в кресле. Ко мне обратился дружка жениха.
– Пойдём, подышим.
– Мы двое вышли. Он покурил. А потом заговорил.
Заговорил таким, такиим святым, почти елейным голосочком.
– Я не знал, что можно так играть, и так не пить, мы тебе с другом приготовили подарок. Пошли. Он таинственно улыбнулся. Взял меня за локоток и мы пошли… пошли, и, вошлии… в, … опочеваленку, молодых…где для них приготовили провести свою первую брачную ночь медового месяца…
Невеста лежала так, как обнажённая пышнотелая, Даная, на картине знаменитого Рембрандта.
… Мозги сработали не в ту сторону.
А, может, так и надо, было.
*
… Там, в музеях мы смотрим на таких вот красавиц, которые тоже ничем не задрапированы, не покрыты прозрачными как в гареме хана, покрывалами, специально, что бы явилась тайна, тайна невиданного, жаждущего, близости и познания чего то ранее не испытанного, таинственного, рассчитанное на похоть самого хозяина гарема, а не таких, как эта.
Мы, художники, искусствоведы и просто зрители, приходим в музей, галерею, смотрим на полотно, ожившее от прикосновения кисти Мастера. Его чувств, и, конечно не тех, которыми живём сейчас и здесь в своём бренном теле.
Мы изучаем полотно, высоту мастерства, глубину мысли, в те, далёкие прошедшие столетия. В наших мыслях только композиция, цвет, свет, и как это такое можно сделать, сделать, на тряпочке, холсте, что бы оно засияло, светом, а не похотью.
… Но.
Снова.
– Меня, как, толкнуло, нет, погладила рука, нежного Ангела и, направила эта рука мои чувства глаза и память, на то, что даёт мысль, а не похоть, хотя теемааа…
– Право господина,
– Картина художника Василия Поленова … Мы увидели это полотно на экране, и, в аудитории, где мы, будущие, уясняли суть этого шедевра, художники, почти созревшие, восприняли, особенно Генка Рябков. Воскликнул. Вот бы меня ттуды его в качель. Майя Васильевна его выставила вон и сказала, что это искусство нужно видеть, но не такими слепыми глазами похоти. И, и потом пошло поехало. Цвет. Композиция. Сложная тема. Урок. Истории. И далее наука. Мастерство…и. никаких низменных или просто мужланских настроений…
– Это было тогда…
А.
А…
– Сейчас.
А, тут…
– Её прелести девичьи – два вулкана, дышали два гейзера, готовые взорваться горячими струями диких чувств, от нежного только прикосновения, святая – святых, на последнем предохранителе, отдаться этой буре, которую она так долго ждала.
… У меня сработала аварийная защёлка – предохранитель, как, ну как у минёра… Ноги приросли к деревянному порогу, как магнит, которым огромные портовые краны грузят, металлом, загружают трюмы стометровых сухогрузов. Я не смог перешагнуть и сделать один, один, единственный шаг, шаг, в ту сторону, где она уже пылала огнивом страсти.
Танталовы муки.
Взрыв…
… Роскошная фата, сияла, светилась, манила, у изголовья брачного трона…
– Не трясись. Иди. Не бойся, Иди.
– Теперь она не укусит…
– Иди, ты заработал…
– Будешь вспоминать потом всю свою жизнь.
***
… Право господина, мы проходили на лекциях по теории мирового искусства. Некоторых ребят тогда ещё шокировала, и сама тема и, цветные слайды, репродукции, которые светились на экране, в классах училища, а потом институтских аудиториях.
… В музеях, – урок, и было совсем, не так, – там искусство, свои законы,– точный рисунок, колорит, компоновка и много, много ещё того, что называется творчеством, – творение ума и рук Человека.
… Здесь, сейчас, было другое, голенький натурализм… Обнажённая, но совсем не Маха, знаменитость.