Сказания о недосказанном. Том II

Потом он пел – мягкий душевный баритон. Звучали романсы, народные напевы, да практически всё, то, что мог тогда знать, играл я тогда гармошке и аккордеоне. И, была тогда хорошая программа по радио, угадай мелодию. Это наш тогда университет по истории музыки.

Рассказал ему о Беляеве. Я слушал в его исполнении эту сложную вещь. Он, конечно, знал его, как исполнителя – баяниста. Но никак не смог понять, как это баян и вдруг электрический. Не мог уразуметь это слово – электронный, но звучание его удивило. Удивляло. Как, орган?… Орган. Такой глубины звучания, он не слышал. Хотя как можно было умудриться, услышать в репродукторе… органное звучание. Но он услышал. Хотя это был не Домский собор, с органом.

– Эх, если бы вы знали, как тот баян ему достался.

У знакомого писателя встретились на даче. Абрамцево, Подмосковье. Сосед у него был Толик – так его все звали-величали все, и мне он так представился. И вот после третьей стопки, Толик рассказал про своего соседа по даче.

– Я, как всегда, гонял гаммы. Старался не докучать соседям. Уходил на веранду. И вот сосед, столько лет слушал гаммы, подошёл к забору и говорит.

– Анатолий, сколько лет слушаю… тебя. Здорово играешь. Но вот я не понимаю что? Сыграй мне хоть что-нибудь, хоть один раз, наше, понятное. Можешь?

– Я ничего не знал кто он, чем занимается, у нас не принято соседей пытать.

– Но видел, говорит Толик, что он иногда одевает тельняшку. И,… выдал…ему.

– Сначала хорошее вступление, потом переборчик, и, и, как врезал, по всей программе.

Раскинулось море широко…

Выдал несколько куплетов, но закончил хорошо. Напрасно старушка ждёт сына домой… Всё как на серьёзном концерте в Италии. Тогда это было редко – заграница.

Он стоял ошалевший, вытирал слёзы.

И, и, и пригласил его, Толика играть у него в клубе, в посёлке в деревенском клубе.

Оклад хороший обещал. Просил, убеждал. Толик скромно сказал.

– Меня мой папа не отпустит.

И он рассказал соседу, как однажды, в Италии давали концерт, для особых лиц.

Народу было очень мало, человек пятнадцать. Остальных мы не видели. Играл я, потом итальянец. Наши папы долго толковали, кто лучше исполняет. Но коллега играл на электронном. Спор решили просто – дали мне его баян. Я немного пробежался пальчиками, и дал органную прелюдию Баха, на полную, как мама велела. Решили…ничья.

Аплодировали долго. Итальянцы немного расстроились, а для меня, Никита Сергеевич просил изготовить такой – же электронный баян. Через год мы опять были в Италии. Давали им прикурить.

И стоил он тогда, как наша *Волга.* и вся аппаратура с усилителями. Вот теперь я езжу с помощником. Баян сам не тяжёлый, а аппаратура, да и подключка. Вот и у меня помощник.

Спасибо папе, Хрущёву…

Я, в основном, с ним…

Сосед притащил коньяк. И очень загрустил – зелёной жабой – завистью, но, с юмором, что он не глава государства, а всего навсего зав. клубом…

– А играешь ты, правда, хорошо…

– Ну, спасибо за комплимент.

*

Возвращаемся, снова домой, в Тобольск.

Жили, конечно, скромно, хотя он всеми силами старался заработать. Сыну посылал, он учился под Москвой, в художественном училище.

Но видно было, что с женой у них никогда не было.

Как это сказать, чего у них не было.

Ничего у них не было.

Был он очень красив, как мужчина. Даже когда шёл по улице с клюкой и баяном шёл ровно, хотя и осторожно.

Черты лица правильные, пышная некогда вьющаяся до сих пор шевелюра, с маленькой лысинкой… Ничего лишнего, стройный, крепкий, симпатичный. Годы и жизнь, конечно, оставили свой отпечаток, но рядом с ним, всегда было приятно, хотя глаза, с красивыми и чёрными и, чуть мохнатыми бровями, и, провалившимися, куда – то глазами, а их то и нет – пустые глазницы…

Он никогда не рассказывал, как они оказались вместе, да я и не пытался его спрашивать.

Это очень похоже на то, что замуж нужно было, но никто её не брал. Теперь уже было ясно почему.

А ему? Что слепому красивое лицо. Своё, чужое. Точно, что с лица воду не пить.

Жить одному ещё хуже.

Сын был в отца. Симпатичный, очень хорошо играл на баяне. Отец умудрился, заработал, купил приличный инструмент. Платили за обучение. Но уехал. Далеко уехал – за тысячи километров. Вот уже окончил. Увидит ли отца? Приедет ли? Обнять бы взрослого…

Так теперь далёкого и, может быть чужого.

Привыкают долго – отвыкают быстро.

Да и как он приедет сюда? В такую семейную и жизненную разруху?

А у них, в этой семье.

… Случается… Бывает такое… Особенно в банный день.

По субботам.

Перед баней, он, конечно, готовит дрова, топит печь, носит воду.

Садится за стол. Выпивает стакан водки. Пьёт сладко, улыбаясь – видимо забывает о своей доле. Потом только долго парится, с веником, в парной.

Очень просветлённый, но нахмурив брови берёт бельё, нюхает.

Жестом приказывает, стать рядом. Нюхай! Швыряет ей в лицо, грязное, потерявшее цвет и своё назначение. Сколько он его раз одевал?!

Бьёт наотмашь её, по лицу. Она даёт ему другое, нюхает. Одевается, идёт в комнату. Ещё стопку…

Бьёт её по лицу. Потом себя по щекам, долго и больно…

… Выпивает ещё. Бьёт её палкой. Потом себя. Стонет…