Сказания о недосказанном. Том II

Проклинает жизнь и не просит ничего. Ни той жизни, которая, там, в раю или в аду.

Но ад у него вот уже сколько лет. Здесь. Дома. И когда будет конец…или – кончина ему всё равно.

Ему трудно.

Невозможно.

Она режет ему в глаза, которых нет. Но режет по живому – говорит самое то, что может его ещё больше ужалить, обидеть…

Нет! Не сгладить и пожалеть. Успокоить. Просить прощения. За то и за всё, что могло бы быть по – другому.

Живут же люди не так. Вот даже его знакомый…Они много с ним говорили обо всём. У них хорошо. У них трудно. Но они жалеют себя и друг друга. У них нет, ада днём, нет у них его и ночью.

У них нет чёрного света жизни.

Он уже не пьёт. Он кусает губы. Стонет, сцепив зубы со скрежетом…

Кусает губы. Проклинает жизнь эту, вспоминает и клянёт загробную…

Она снова ругает его, жалит словами, не щадя его и себя.

Не хочет молчать. Вызывает в нём ту жестокость, которую он уже и не желал.

Я держу его, мы оба плачем. Он уже не может сдерживать себя.

– Рыдает.

Слёзы.

Ох, эти горькие слёзы, текут из пустых глазниц.

Чёрные слёзы, чёрного дня.

Они текут по небритому лицу, из – под красивых чёрных пышных бровей.

Его бьёт озноб.

Она снова его ругает. Опять повторяет… ещё громче, больнее.

Матом он не ругается. Бьёт себя по лицу. Стонет.

Где его Свет? Где его радость?

Сын?

Где он?!

Какой у него этот свет?

Он, наверное, живёт.

Живёт не так как его родители.

У него, наверное, жена.

Они любят…

Они вместе…

У них нет чёрного света жизни.

Нож

Учитель вошёл в класс, когда до звонка оставалось еще минута: «Идет» – пронеслось по классу и «Кот», так звали Ваську, быстро передал, что – то соседу, а тот на другую парту и пошло по рукам. Но учитель успел заметить как вертел на пальце нож, как испуганно смотрела девочка, то на учителя, то на «Кота». Что произошло? Очередное бахвальство этого разгильдяя, или он запугивал. Класс молчал. А теперь они спрятали нож, невинно моргали святыми глазками, морщили лбы, как будто силились что-то вспомнить, опустили носы.

В учительскую. Нет. Директор знает что, он балбес, пьет, курит и даже травку. Давно бы пора выгнать да все как то не соберутся. Ждут. А чего ждать?!

Учитель посадил ребят, поставил чучело птицы, объяснил, как начинать рисунок и урок начался. Но что делать. Нож остался в его руках. Ребята знали, что учитель никогда не кричал, никого не выталкивал из класса, но мог говорить убеждать так, что его не ослушаешься, не увильнёшь, умел высмеять, но не обидеть. Иногда казалось, был на одной ноге с ними, но какой-то барьер между учениками и учителем был, и потому каждый оставался на своём месте.

Помнится однажды Володя Пуршин, талантливый спокойный парень, пошёл с маленьким ведерочком за водой, писали натюрморт акварелью. Учитель сидел, заполнял журнал, а класс хохотал. Он резко оглянулся и увидел, что у него над головой ведро. Вовка не успел и глазом моргнуть, как лоб его дважды хрустнул от щелчков.

– Теперь мы квиты. Только следующий раз накажу посерьёзнее. Класс хохотал уже над Вовкой, а он стоял, смутился и так тихо-тихо спросил: «За что?».

Учитель как всегда спокойно, даже вызывающее спокойно, сказал, что делать из него посмешище и держать ведерко с водой у самого затылка не совсем удобно. Вовка стоял, не садился на место и бурчал.

– Я не виноват, за что по лбу…

Класс притих. Что-то будет. Ведь трудно, ох трудно сказать, что виноват он, учитель, как другие. Садись и все тут. Следующий раз будешь знать, как из учителя посмешище делать.

– Ребята, кто прав? Притихли. Кто занялся работой, а другие отвернулись в сторону. Молчат. Тишина. Ах, какая противная тишина. Подташнивает от такой тишины.

– Ребята, Володя не виноват? Несколько голосов дружно пропели не е ет…

Секунда раздумий всем показалось целом уроком.

– Ну что ж. Сейчас иди, садись, а на перемене дашь мне сдачу. Только, чтоб никто не видел. Хорошо?

Володя облегченно вздохнул. Почесал затылок, заулыбался. А класс… Как они ликовали, как радовались. Учитель сказал свою обычную фразу:

– Ладно ребята, проснулись? Всё. Тихо. Работаем.

На перемене учитель позвал Володю, но тот, снова забормотал. Ладно, не буду. Прощаю и так.

– Ну спасибо.

– И…

– Хотя бы один сказал, хотя бы кто разинул рот. Всем было и без того легко и радостно после такой тягостной минуты.