Отчим поневоле

– Спасибо, Даша. В остальном я сам. Узнаю, куда жену увезли.

Прикрыв за собою дверь квартиры, Аркадий устало, в стопоре, прислонился к двери спиною. Дальше двинуться не было у него сил.

«Допрыгалась. Господи!..».

Дочь его еще не поняла, что произошло, побежала в свою комнату.

«Сказать ей, мама ее в больнице?»

Только так подумал, тут же отбросил этот вариант.

Позвал ее, спросил, чем она там занята. Затем только до него дошло. Ему надо ведь позвонить на скорую помощь, узнать, куда его Валентину они увезли. Телефона долго там не брали. Аркадий уже их мысленно послал подальше. После какого-то уже счета, наконец, взяли трубку. И узнав, что это звонит Аркадий Максимович, тот обстоятельно изложил ему, где сейчас находится его жена, в конце не удержавшись, упрекнул уважаемого в городе, Аркадия Максимовича.

– Да она пьяная была, дупель. Что же так с женою, Аркадий Максимович? Строже с нею надо было. Она ведь у вас хронически больна, а тут еще с ее больными бочками…

–Ладно,– перебил того, Аркадий. – Что надо мне делать?

– Сегодня ничего не надо, а завтра, Аркадий Максимович – поезжайте в областной город – адрес у вас теперь есть. Вот и узнаете там. Сочувствую я вам, но у нее со здоровьем очень плохо. Как бы, не оперировали ее больные бочки. Если операцию она не выдержит – я вам, Аркадий Максимович, заранее сочувствую. Очень ей плохо.

Отключившись от телефона, Аркадий заглянул в комнату, чем сейчас занята дочь, позвал ее.

– Оль, иди ко мне. «Беда, бедою, а жизнь продолжается»,– подумал он еще, прижав к груди подбежавшую дочь. – Давай серьги твои примерим. Нитки пора уже снять. Тихо только, не дергайся, пока продену их на мочки твои. Как? Дискомфорта не чувствуешь?

– Как это, папа?

– Ну, не больно тебе? Удобно?

– Нет. Можно, папа, я в зеркало еще посмотрю. Красиво, папа. Спасибо. Мама порадуется и не будет на нас кричать. Да, папа?

– Видимо, да, дочь. Теперь она уже на нас, думаю, не будет кричать. Пошли в ресторан. Там и покушаем, попьем сока твоего любимого. Идем?

Когда они шли по площади, дочь все требовала, чтобы он послушал ее песню, о красной шапочке, а встретив по пути кого-то из знакомых Аркадия, просила посмотреть на ее серьги.

– Папа мне их купил. Красивые, да?

И шли они дальше через площадь к ресторану. По пути, только сейчас обратил Аркадий, как ее дочь разительно не похожа на Надину дочь. Та была светлая, как и он, а эта, была совсем другая. Черные волосы, глаза, конечно, Валины. Да и эта печать недовольства на ее лице, смотрящие будто на этот мир, со злобой и с не доверием… а на губах, то и дело вспыхивали ухмылки, точно, как у его жены. Еще на кого – то она смахивала? Аркадий, припомнил вдруг – такое лицо, даже вдруг споткнулся на ровном месте, от прозрения. Точно, она была похожа, на Виктора, но, Аркадий даже не дал эту мысль до конца развиться. Отбросил, как не состоятельность.

«Это смешно даже. Он же с Валей дальний, дальний родственник. Чего это я. Больной совсем?..»

Отбросив сомнение, поднял дочь на руки, прильнул к ее щекам.

– Моя. Моя ты.

– Папа, как я тебя люблю.

После таких слов признаний, что делать Аркадию? Он расплакался. Ну, бывает иногда это с людьми, но, почему же этот поступок он совершает на виду у всех? Она ведь по неопытности, воспримет, что это она его огорчает. Он должен был знать об этом. Она дернула его за рукав пиджака, быстро-быстро зашептала.

– Папа. Я ведь люблю тебя. Почему ты плачешь?

В порыве нежности, Аркадий схватил ее в охапку, крепко прижал к груди, шепнул.

– Это я от чувств, дочь. Я тоже тебя люблю.

Поставил ее на ноги, сказал нарочно весело.

–Идем. Нас ведь ждут в ресторане.

Сказал – то он так, но думал совсем о других вещах. Первое, он хотел позвонить маме, сообщить – Валя в больнице, но в последнюю секунду он этот вариант, в тот же миг, отверг, как не удачный. Просто испугался после мыслей, что там после его звонка могут подумать: мама, Надя. Зачем им еще его проблемы перекладывать на их плечи. Своим звонком, он просто испугает мать. Как бы даже потом она не примчалась сюда. А она бы это совершила. По виду, она грозная, непримиримая, отвергает Валентину, а случись что с нею, что она будет сидеть в стороне, горевать в одиночестве? «Не дождетесь!» – тут же ведь скажет – свою излюбленную фразу.

Но ведь Аркадию нужен сейчас утешитель, излить кому-то душу. Столько лет она дремала у него. Вернее, он ее держал всегда до этого на замке, прятал в глубине, от себя, от других, чтобы его никто врасплох ненароком не застал. Он, как подготовленный боец, знал всегда: где Валя, его жена, что делает, какие мысли витают у нее в данное время в голове. Хотя, она и с усмешкой отвергала, когда он ей устало говорил.

– Я все знаю, о чем ты думаешь. Без твоих объяснений.

А Валя на его наивность тогда, грозно только рычала.

– Откуда тебе знать, Аркашка – а, о чем я думаю?! Мямля ты есть, мямля. – И бросала еще, списывая его, как бы из своей памяти. – Ладно. Думай, как хочешь, мне уже все равно.

Конечно, все что она говорила Аркашке, была только ее бравада, а в остальном, она была глубоко несчастная женщина, которой, действительно, не повезло в этой жизни. Сколько уже лет прошло, а она все возвращалась снова и снова к тому периоду, выцеживала из воспоминания детали своих ошибок, спрашивала, почему это с нею, именно, произошло?

«Иначе как дьявольское вмешательство» – заключала она, мучаясь в раздумье в одиночестве.

Этого, что ли она в жизни хотела? Чтобы ее… да еще в ее собственной супружеской постели, где она когда-то, мечтала зачать от собственного мужа, ожидаемого ребенка. Теперь что ей? Гнить, заживо, ожидая смерть на этой диване? Еще час, от силы, два назад, она метала гром и молнии по поводу поручения Аркадией Даше, забрать дочь из садика. Даже вначале, отказалась пить, отставила бутылку в сторону, но, тут, от этого переживания, у нее вдруг разболелись бочки, ну хоть волком вой. Потянулась торопливо за вином, как раньше она делала. Боль на время отступилась. Если бы в это время не заглянула Даша – она, ведь, сболтнув Вале, про поручения Аркадия, ключи ей так и не отдала, отданной ей Аркадием, чтобы та, потом, не стучала дверь, и, зря не беспокоила Валю, когда приведет из садика Олю. Она еще рассчитывала от этого поручения, после получить от Аркадия Максимовича и на карманные деньги. Поэтому она до конца тянула, мыла подъезд никуда не торопясь, зная, по времени, еще рано забирать из детского сада, Оленьку. Теперь ей что? Ждать следующего подхода? В доме у нее хлеба даже нет – что она на этой работе получала – копейки. За квартплату отдала, а жить ей придется на полу голоде, на хлебе, до следующей получки. Теперь ей на кого надеяться? На государство? Когда и там уже, некоторые чиновники, стали внушать этот «электорат»: государство, никому не обязан содержать.

Когда, Кирилл Петрович жив еще был, не очень и думала, где брать на жизнь деньги. Да и работала она тогда у Аркадия Максимовича, мастером на участке. Хватало денег, но он, как стали эти перемены происходить в стране, тут же сократил ее, сказав ей, отведя от нее глаза, что люди уже смеются. Конечно, у нее специального образования не было. И мастером ей взяли только, после того как уговорил Кирилл Петрович, Аркадия, взять ее к себе на работу, но, а потом, когда он уже сам стал хозяином производства, держать ее уже не было смысла. Понимал – это жестоко, но поделать он уже ничего не мог. Она не понимала в производстве ничего. Потому ей предложили эту работу, мыть в подъездах полы. Зарплату она получала в ЖКХ, да и сам, Аркадий, жалея, подкидывал ей деньги. В голоде она не сидела. Он ведь и сына ее вначале, не хотел брать к себе – Валя настояла.

«Ну, что тебе. Жалко?»

Время тогда было тяжелое, да и Аркадий не хотел, чтобы его потом осуждали, как он дальних как бы родственников Вали не любит.

В ресторане, он заказал дочери сока. А потом махнул рукою, обращаясь к дочери, сказал.

А давай-ка, доченька, закажем первое и второе. Как следует покушаем. Ужина в доме не будет.

Себе он еще добавил водку. Скверно, скверно у него было сейчас на душе. Как бы даже опускались руки. Он, действительно, был в замешательстве с этой болезнью жены.

«Неужели, она решилась, домучить себя до конца – молчала, что бочки болят?»

Аркадий, тяжко, сдержанно вздыхает, и, подретушировав улыбку, старается как-то развеселить дочь, гладя рукою ее чернявую головку.

– Тебе, дочь еще что надо? Могу все, что желаешь.

– Папа, я кушаю. И в садике я ела,– говорит она, растеряно вертя голову, по полному людьми залу.

– Тогда, сока пей. Или, вон, музыкантов слушай. Хорошо поют.

–Папа,– через некоторое время, тормошит она его, отвлеченно сидящего за столом. – Давай закажем, папа, песню о красной шапочке. Можно, а?

Аркадий, встряхивает голову, как бы приведя себя в общество дочери.