Отчим поневоле

Что мог подумать тогда, Виктор? Или, он еще был трезвый, не среагировал, не понял призывных Валиных слов? Вначале он ведь так и делал, хохмил Валентине, играя ее игру, а в мыслях у него на счет нее не возникало даже, только щелкал зубами, хваля Аркашку, какая у него мощная баба. Игра была начата с Валентиной, а совершил итог уже сам Аркадий. Он сразу опьянел, было скучно ему в этой разношерстной компании, завалился на диван, захрапел. Гости разошлись, а Виктор все чего-то ждал. На правах дальнего родственника, он мог в этой квартире остаться, завалится спать где угодно, но, к несчастью, в темноте наткнулся на спящую кровати Валю. Вот, тут-то и у него, все сплыло, что она предлагала ему на кухне.

«Почему же не воспользоваться?» – подумал он, противно в темноте ухмыляясь.

Да и сама Валентина, хотя и почувствовала, что над нею лежит чужой человек, не спихнула насильника с себя сразу. А, наоборот, почуяв в теле чужеродный орган, вначале закатила глаза от удовольствия, а когда тот все сделал, пришла к ней запоздалая вина и страх. «Что я наделала?»

Если бы она не забеременела, ничего бы не было. Позабылось бы этот ее «ужас», как сон. И не было бы этих стенаний.

«А что если ненормальным он родится? Да, это же, страшно! Я этого не переживу! – кричала она в одиночестве в пустой квартире.

Как только она это выдержала все эти девять месяцев? Ждала, как смерть, рождения ребенка, не подпуская к себе Аркадия. А когда дождалась, вроде, надо бы ей пора успокоиться. Разрешилось же все хорошо. Здоровый ребенок, но, теперь она сама заболела, болезнью страха.

Конечно, о мучениях жены, ничего не знал Аркадий. Она ему не говорила, а он, не догадывался. Хотя, временами, шутя над нею, и ворчал.

«Как же ты могла забеременеть, если я в нем, в этом процессе, не участвовал? Ты же не Мария Магдалина?»

Валентина, на такие его выпады, вздрагивала, менялась в лице, отвечала только сдержанной усмешкой.

«Да ты что, Аркашка? На самом деле ты мне так говоришь? Обижать меня хочешь?»

«Ладно,– говорил тогда, Аркадий. – Я просто шутил. Сдаюсь. Оленька моя дочь»

После, целовал до самых попок дочь, лишь Валю не злить.

Да, Оля росла, радовала Аркадия, а когда уже ходить ножками сама стала, Аркадия теперь видели с нею, то на площади, то в ресторане. А Валя, в это время, чувствуя свою вину перед простоватой в обычной жизни, мужа, глушила вино, приносящей ей Дашей из магазина. Затем валялась на диване, переживая, какая она стала после рождения ребенка: тучная, не поворотливая. Месяцы, годы проходили так. Со временем Валентина уже стала безразличным ко всему. Все чаще стала теперь бубнить:

«Умереть что ли мне? Лучше бы было всем».

Вот и сегодня она, отпуская Аркадия в областной город к его матери, обрадовалась. Даже сказала вслух себе.

«Эх! Напьюсь как никогда, и умру назло к себе».

Она так и хотела, до разговора с Дашей сегодня. Но, той ведь хотелось чуть перед нею похвастаться – Аркадий, видите ли, ее еще доверяет – дочь поручил взять вечером из садика.

«Как?.. – Валентина еще, застыв вначале в стопоре, позже, придя в себя, даже переспросила еще раз. – Ты ничего не перепутала? Так он и сказал? Я его, как только объявится, яйца отрежу за такое поручение. А ты, не стой букой, иди в магазин! Я сама о дочери решу, кому забирать, кому нет. Ясно тебе!»

Та ушла, как оплеванная, в душе ругая себя, что она натворила, сболтнув ненароком Вале. Аркадий ей специально даже, раза три повторил, добиваясь от нее, чтобы она Валентине ничего не говорила. Но, у нее, своя политика была на счет него. Она знала, Аркадий ее терпеть не может, причину она не знала, главное, от ее болтливости, уплывала помощь Аркадия. Он ей, когда она не просила, никогда не отказывал ей на карманные деньги. Давал по первому же спроса, не вдаваясь в деталях, зачем ей деньги. А тут, теперь, как ей вывернуться? Не разозлить и не получить немилость в дальнейшем. Шла и ругалась по дороге в магазин.

«Глупая я, видимо».

А Валя в это время, позабыла даже о поручениях Даши, сбегать в магазин, упала в стопоре на диван, метала искры из глаз в бешенстве. Она впервые так сильно перепугалась, что та заподозрит в дочери что-то, когда ее из садика заберет, что Оленька по облику не похожа на Аркадия, и она это сразу увидит собственными глазами, сходство дочери ее собственным сыном. Потому она никогда ей дочь с близкого расстояния не показывала, и этого она требовала и от Аркадия. Тот все отшучивался, смеясь, над нею.

«Зачем это тебе? Ты чего опасаешься?»

Но, он ответа, никогда от нее толкового не получал. Тоже смеясь, рычала.

«Чтобы никто ее не сглазил! Вот, для чего».

То же самое, она отучила, Виктора приблизится к ее дому, даже, на полшага.

«Приблизишься – убью»,– наобещала она ему.

Теперь что?..

«Дождусь, убью я его за это поручение» – сказала она себе, и, почуяв резкую боль на боку, осторожно прилегла на диван.

***

А в это время Аркадий все еще трясся в тесноте на трамвае. Народу было битком. Дышали все друг друга в затылок. Все ехали в старый город. День был субботний. В ЧМЗ (Челябинский металлургический завод), мало было развлекательных мест – это был спальный район металлургов и строителей. И строился он в войну, сорок первого. Два кинотеатра, был и третий, «Победа», под таким названием. По ветхости, затем его, снесли, да и дальше, за зданием этого кинотеатра, простирался, зеленная зона молодого парка – это с лева, а справа, за дорогой, затемняли зданиями строительных участков. И так до самого металлургического завода. Конечно, в районе и парк был за кинотеатром «Россия», но там народ редко бывал. Когда еще все заводы района работали полной мощностью, особенно, этот металлургический, закрывал своим смогом в округе все небо. Поэтому, народ больше на выходные тянулся к старому городу. Там и дома были более современные, да и река Миасс, разрывающий старый город, на правый и левый берег, гипнотически манил праздно отдыхающих людей, обозреть на ее красоту, с железобетонными берегами. Дворец спорта, оперный, бросали свои тени на гладкую поверхность реки. Да и было тут свежо по сравнению ЧМЗ. Смоги, не было на небе.

А трамвай все катился по рельсам, бросая утрамбованными вагонами тела, то в одну сторону, то в другую. Двинуться куда-то на полшага, не было возможности. Дышал народ в затылок, запотевший ароматами своих тел. Руку не было возможности поднять, чтобы смахнуть с лица пот, выделяемой давкой. Но, а что поделаешь. Аркадий сам выбрал такой путь, до вокзала. Никто его сюда за руку не тянул. Сам захотел прикоснуться с прошлым, почувствовать себя с народом. А ведь он отвык от этих запахов, исходящий от людей, и грубостей этих. Кто-то наступал не осторожно соседу на ноги – крик сразу слышался. «Удавлю, если еще раз наступишь»,– шипел потерпевший на своего обидчика. Сидящие – счастливчики, довольными только чувствовали себя. Их никто не толкал, не наступал на ноги. Но, этот был тот уже изворотливый «электорат», которого извратила новая эта Россия, для которых рядом стоящий человек – ф у, «совок» – рабочий класс. На лица глянешь, тупая физиономия, а гонора… на сотню людей хватит. Аркадий, видя таких на своем пути, всегда удивлялся.» Откуда они высветились?» – спрашивал он, размышляя, но, ответа не находил. Знал он, бизнес люди предпочитали на своих авто ездить. А эти, одна масса, казалось, но, и тут виделось расслоение общества.

«Лучше, может стали жить? – думал он, размышляя над этим вопросом. – Выделятся стали. Кто-то лучше зарабатывает, кто еще остался в той же эпохе социализма? Надо, наверное, правда, так надо жить? Но, тут же, он отвергал свою же эту мысль. – Потом, когда расслоятся, к какому же результату мы придем? Неужели тогда нам придется строить районы – для бедных, и для богатых, как на Западе». Аркадий очень даже знал этот слой людей. В стране уже давно расслоено живет чиновничий анклав. У них своя территория с высокими заборами, отделенных от простого люда, а этот, которые стоят в поте лица рядом с ним – своя. Да и в одеждах «анклавы» отличались от этого народа. Вот, тот же мужик, который соседу с угрозой бросил. «Удавлю…» Он терся спиною к Аркашке. Рубашка на нем, цвета земли, трехлетней давности, и брюки, еще, наверное, купленные при советской власти. А рука его, он держался за турник. Висел даже, зависнув за ней. Въелись его пальцы грязью, но зато, здоровущий, ударит, кому не поздоровится.

Он, видимо, долго думал, как заговорить с Аркадием. Вывернувшись на какой-то остановке, спросил.

– Ты что дружок? Дверьми ошибся, едешь в таком транспорте. С нами захотел проехаться? Ну и как? Душно? Воняет?

Да, Аркадий, хорошо понял его. В такой одежде – костюм его стоил столько, этому мужику полгода надо было работать: не кушать, не пить, квартплату не платить. Да еще, в долларах. Тогда он точно себе купил, такой как у него костюм. Но, надо ему что-то сказать. Мужик с любопытством ждал ответа от него.

– Растерялся? Ну, понятно. Ну, бывай… Мне скоро сходить.

Он, действительно, на следующей остановке сошел. Да и народ ближе к старому городу, чуть поредел, теперь не так уже было тесно стоять. А слова этого сошедшего на остановке мужика, долго еще не отпускала Аркадия. Ничего не поделаешь, сам виноват. Захотелось ему до вокзала проехаться как народ – и он это удовольствие получил, хотя, в голову бы ему не пришло, «электорат», к таким, как он, неприязненно относится.

«Обидел мужика. Эх! Голова два уха. Думать прежде надо, куда совать голову».

И снова сунул свою бедную голову, из-за жалости – это уже на вокзале, напоровшись на нищенку, с маленьким грязным ребенком, с силой сунул ей в руку, порыве жалости, почти две тысячи рублей.

– Купи мать,– сказал он ей, со слезами на глазах, и сильно, задышав. – Дочери сока. Пить она хочет.

И с чувством удовлетворенности, по пути забежал в магазин ювелирный, купил дочери, Оленьке, серьги.

«Домой теперь».

И побежал к перрону – электричка как раз по времени, должен был отойти от перрона.

***

Успеть, он успел вовремя. По дороге забежал за дочерью, забрал ее из садика. Но как не хотелось ему сейчас идти домой. Знал же, Валентина в его отсутствии, уже накачалась вином. Видеть ее такую: огромную, пьяную, лежащей на диване, так ему не хотелось. Но, обязательство требовала. Прежде, увидеть Дашу, сказать, что забрал дочь без нее.

Рядом, дочь шептала, рассказывала, какие песни они в садике выучили. Требовала послушать ее.

– Папа, хочешь послушать? Я все запомнила, а первое слово забыла, ну, там, про красную шапочку, как она там от волка прячется. Ну, папа! Ты меня совсем – совсем не слушаешь. Куда мы, папа, бежим? Дома опять мама пьяная будет лежать. Пойдем, папа, на площадь, или в ресторан. Ты мне снова закажешь там сока. Папа!..

– Сейчас до дома добежим, увидим тетку Дашу, после, точно, я обещаю, сходим в ресторан. Покушаем там еще. Я еще что-то должен подарить тебе. Дома не будем этим заниматься. Маму еще раздразним. Ты сама видела, как она не довольна была, когда тебе ушки прокололи. Ты, дочь, тихо веди дома – мама не любит, когда мы громко разговариваем.

Поднявшись по лестнице на второй этаж – так и есть, Даша, полы в подъезде домывала. Увидев их, в стопоре застыла, будто что-то в доме произошло.

– Ты, Аркашка, успел все – тки. Забрал дочь из садика. А я то, думала, сейчас, вот, домою, побегу в садик. А Валю, Аркашка, в больницу увезли. Не знаю, что у нее болит, но, скорая была, реанимационная. Ее на носилках вынесли. Бочки, что ли у нее там разболелись. Прости, Аркашка, вино она еще, до скорой машины выпила. Я не хотела – она ведь кричит. Ее, как я поняла, отправили поездом в областной город. Тут же в городке, нет таких специалистов. Что будем делать-то? А, Аркашка.