Стань рядом

И пустой, серо-зелёный призрак фонтана утопает в сорняках под остывающим солнцем.

– Тебе здесь не нравится? – спрашивает, глянув через плечо.

– Не знаю. Всё такое… про ушедшее. Напоминает пагманские сады.

Дём бросил на меня удивлённый взгляд.

– Любопытно, что ты про них знаешь.

– Читала про коллекцию фотографий, которую собирал французский филантроп в прошлом веке.

– У моего отца есть оттуда фотографии. Он был в Афганистане маленьким, своими глазами эти сады видел. Если выпадет возможность – покажу тебе. Красиво там было.

– Жаль, что всё разрушено. Наверное, здешняя атмосфера заброшенности на меня навеяла эти мысли.

– Ну, история у дома мрачная, неудивительно. Зато никто сюда не лазает. Мелкие боятся. А те, кто постарше, предпочитают другие места для досуга.

– А ты любишь одиночество и тишину?

– Нет. Поэтому и сам сюда редко прихожу. Обычно мы с друзьями собираемся на пляже, тут озеро недалеко. А зимой кинотеатр, кафе, парковка у гипермаркета. А ты? Что любишь?

Мы выходим к облупившейся белой беседке, обросшей виноградом. Порог из двух ступеней. Под ржавой конусной крышей лавочка и столик, укрытый клеёнкой в цветочек.

Поднимаюсь вслед за Дёмом, захожу в узкую арку.

– Порог отличается, недавно делали. А говоришь, сюда хозяева не приезжают.

Дём откручивает с термоса крышку, наливает в неё чай и придвигает ко мне. Раскрывает бумагу, и луковый запах смешивается со сладким ароматом цветов и стынущего леса.

– Я его проломал в прошлом году. Знатно навернулся.

Представляю как он матерился.

– Так что ты любишь?

Отряхиваю лавку и сажусь, Дём напротив. Отпивает из термоса, тянется за пирожком. Чуть сминает его между большим и указательным пальцами.

– Я не люблю компании. Люблю вдвоём с кем-то быть. Теперь ты настороженный.

Тоже беру пирожок.

Мы одновременно откусываем по кусочку.

В нос врезается запах пережаренного лука. В язык – горечь. А в дёсны каменное тесто.

Мои глаза в буквальном смысле полезли на лоб.

Дём усмехнулся, и проговорил с раздутой щекой:

– Да плюй на пол.

Я вскочила, скользнула к арке окна, задев лавочку, и выплюнула эту гадость в кусты.

А Саша мне говорил! Но я гнула свою линию: тесто прилипает, надо больше муки, лук не готов, я пожарю ещё, бла-бла-бла.

– Сильно ударилась?

Оборачиваюсь, Дём передо мной.

Нет. Нет, нет, нет.

Он опускается на корточки.

Господи боже…

И задирает мою штанину.

От того, что он сидит у моих ног, в теле начинается какая-то катастрофа.

Не голод. И не жажда.

Нехватка воздуха. Которая превращает меня из живого существа в каменную статую.

– Не эта нога, – шепчу одними губами.

– Я так и подумал, решила обновить шрам, – он поднимает на меня голову.

Слизывает с губ крошку пирожка.

Я зажмуриваюсь резко.

Но напавшая темнота эту вопиющую провокацию не прекращает.

Так отчётливо Дёма ощущаю рядом с собой, будто зрения никогда не было у меня. И слуха. И обоняния.

И моё ограниченное тело училось годами, чтобы компенсировать их отсутствие.

Ощущать кожей всё вокруг даже на расстоянии.

И оно преуспело.

– Мне казалось, что шрам незаметный.

– Я внимательно тебя разглядывал, – начинает задирать другую штанину.

Боже мой, я сейчас умру от жара, который меня окутывает.

Лихорадка. Эбола. Чума. Всё сразу со мной.