Лицевая-изнаночная

Нина молчала. Она не понимала, что значит, разлюбил, зато прекрасно представляла, почему дочь долгие годы не общалась с отцом – очень трудно простить предательство. Ведь Семёнычу кажется, что он изменял только жене, а по сути, он изменял семье, а значит, предал и дочку. Зарождающаяся симпатия куда-то испарилась. Теперь из неглупого и расторопного мужчины он вдруг превратился в циника.

Она поежилась, Семёныч засуетился и стянул с себя ветровку, чтобы накинуть на плечи Нине.

– Спасибо, не нужно, мне не холодно, – она помолчала, а потом спросила:

– Скажи, а зачем сейчас, после того, как ты столько лет был в разводе, вдруг начал искать серьезные отношения? Зачем они тебе?

Нина могла бы и сама ответить на этот вопрос. Все рассуждения о возрасте разбиваются о простую, как доска, правду: годы всё равно берут своё. Страшно оставаться совсем одному, когда жизнь стремительно катиться к закату.

Они продолжали медленно идти, Нина немного устала, ей хотелось опереться на что-нибудь, но взять под руку Семёныча не было никакого желания. Вместе с заходом солнца, улетучился и тот летний романтический флёр, который охватил ее, когда они ели мороженое.

– Я изменился, ты ничего такого не подумай, – Семёныч вздохнул и под его ногами хрустнул какой-то камешек. – Раньше мне казалось, что одному жить проще. Был у меня как-то случай. Лет 7 назад я попытался жить с одной женщиной, она переехала ко мне. И всё бы ничего, но каждое утро, когда я выходил на кухню, меня просто бесило, что моя чашка стоит не на месте. Я ее всегда оставляю на столе, мне так нравится, а утром, глядь, она в сушке, вместе с другой посудой. Говорю ей: «Не убирай мою чашку вечером со стола, пожалуйста». А она глазами хлопает и отвечает: «Так некрасиво же, порядка нет, вся посуда должна стоять вместе». Вот спрашивается, какого лешего, ты решаешь в моем же доме, что красиво, а что нет? Короче, не смог я с ней быть. Но сейчас всё по-другому. Я стал проще относиться к людям, к чужим заморочкам в том числе. Мне на эти чашки теперь наплевать, главное, чтобы в душе покой был, а без доброй женщины рядом это невозможно. Ну а ты почему решила искать пару? – Семёныч закончил свой монолог вопросом.

Нина задумалась, сейчас ей не хотелось изливать перед ним душу. Но привычная деликатность опять взяла верх:

– Устала, наверное, одна. У каждого своя семья – у сына, у сестры. После смерти мужа горе притупилось, теперь я уже могу осмотреться по сторонам, – послушно ответила Нина.

Они расстались у ее подъезда, когда город готовился ко сну. На прощание Семёныч взял Нину за руку и заглянул ей в глаза:

– Спокойной ночи,– сказал он и, придерживая ее за локоть, неловко сделал полшага вперед, будто пытался вместе с ней зайти в подъезд.

– Спокойной ночи, – она стояла неподвижно, поэтому он притормозил, тут же ослабил напор и отступил.

Нина скользнула за дверь и с облегчением выдохнула, ей уже надоели эти подростковые игры.

Дома она скинула туфли и мягко опустилась в кресло.

«Ну что скажешь, Игорь? – она сидела с прикрытыми глазами. – Так себе, типок, как считаешь?»

Она прислушивалась к своему телу: ноги гудели и налились свинцом, давно она так долго не ходила пешком. Нина положила их повыше, прямо на журнальный столик, чтобы сбросить лишнюю тяжесть. Ей казалось, что вместе с ней уходят и все переживания сегодняшнего длинного дня.

«А что сын? Ревнует он, как маленький, – она продолжала свой диалог с мужем. – Не собираюсь я ему потакать. Еще чего не хватало, чтобы он меня жизни учил. Пусть сначала доживет до моих лет».

В тишине квартиры было слышно, как у соседей плачет ребенок.

«Что мне прикажешь делать? Как дальше жить? Тебя нет, дома пустота, в душе пустота, кругом пустота. И не заткнуть ее никаким Семёнычем, который вытирает руки о штаны», – после этой тирады, обращенной к покойному мужу, Нина кряхтя спустила ноги со стола, нащупала ими в темноте тапочки и пошла спать. Настроение было паршивое.

5.

На даче у Веры царил порядок, она любила, чтобы гости, всплеснув руками, делали ей комплимент: «Так уютно, прямо как в городской квартире!» Она наконец-то уговорила старшую сестру выбраться в сад-огород.

– Вера, не хочу я на дачу, мне ее на всю жизнь хватило! – отнекивалась Нина.

Но младшая сестра не отставала:

– Я же тебя работать не заставлю. Зато в баню вместе сходим, чай с травками заварим, посидим как в старые добрые времена.

И Нина согласилась. На дачу ее вызвался отвезти сын. Когда Андрей припарковал машину у забора, Нина увидела, что кроме сестры и ее мужа на участке еще кто-то есть.

– Тетя Вера, дядя Толя, привет! Я вам маму привез, – крикнул Андрей, заходя в калитку и одновременно срывая вишенку с дерева, которое росло у забора. Он на мгновение поморщился от кислоты и выплюнул косточку.

– Заходите, заходите, – Вера шла навстречу племяннику и сестре, в руках у нее была тяпка.

Вдруг около бани завизжала пила.

– Что это там дядя Толя делает? – Андрей прошагал на звук.

Когда женщины остались одни, Нина спросила:

– С кем это Толик доски пилит?

– А то не видишь, – усмехнулась Вера, – с Семёнычем.

– А вот это ты зря, – Нина раздраженно зашла в домик, скинула с себя городскую обувь и села. – Предупреждать надо.

– А что? Вы тут поближе познакомитесь, – Вера опустилась рядом с сестрой на диван и слегка обняла ее.

– Мы уже познакомились поближе, пару дней назад на набережную гулять ходили. И знаешь, он мне не понравился. – Нина откинулась на спинку. – А еще сейчас тут у тебя концерт начнется. Андрей случайно узнал, что Семёныч мне звонил, так он, как маленький, разобиделся. Так что ты сходи на разведку, посмотри, что там мужики делают. А я пока переоденусь, возьму ведро и помогу тебе вишню собрать.

– Ну вы даете, – Вера встала, – так и быть, пойду, гляну.

Пила на участке затихла. Сначала Вере было слышно, как мужчины переговариваются, а потом она увидела и их фигуры. Толик и Семеныч сидели на крыльце бани, Андрей стоял перед ними, по его напряженной спине было понятно, что между собеседниками пробежала черная кошка. Старшие как-то сосредоточенно курили, а Андрей ел вишню, которую успел собрать в кулак, он так ожесточенно сплевывал косточки, что казалось, вместе с ними выплевывает всю желчь, которая не давала ему мыслить разумно.

Вера подошла еще ближе.

– Вот я и говорю, вам, портовым, нас заводчан не понять. Но мы, как-нибудь переживем, – донеслась до Веры тирада племянника, который в очередной раз ожесточенно сплюнул косточку.

– Я смотрю тут у вас производственные споры, – вмешалась в разговор хозяйка дачи.

– Да вот, молодежь высказывает свое мнение, – как-то неопределенно отозвался ее муж.

– Давайте закруглятесь спорить, я скоро обедать позову, – Вера примирительно глянула на Андрея. А он упрямо поджал губы и не смотрел на тетю.

За его спиной она видела выражение лица Семёныча, он с грустной улыбкой развел руками: дескать, «ну что я еще могу сделать?»

– Я на обед не останусь, мне в город ехать надо, я только маму привез. Тетя Вера, можно вас на минутку? – спросил Андрей.

Он пропустил ее вперед и двинулся по узкой дорожке между грядками. Семёныч и Толя переглянулись, одновременно покачали головами и взялись за доски, спустя секунду завизжала электропила.

– Тетя Вера, кто этот Семёныч, и почему он около мамы крутится? –Андрей отводил глаза и рассеяно постукивал себя по ноге брелоком от машины.

Веру веселило замешательство племянника, она не понимала, почему сорокалетний мужик не понимает элементарных вещей, и ему надо объяснять очевидные вещи.

– Помоги-ка, – хозяйка дачи взяла полное ведро дождевой воды, – надо переставить его на солнце.

Андрей послушно перехватил у нее тяжесть, перенес ведро куда просили и опять встал перед тетей.

– Так как? – повторил он вопрос.