О смысле жизни. Труды по философии ценности, теории образования и университетскому вопросу. Том 2

Многое, без сомнения, должно быть изменено и в способе оценки ученых трудов. Здесь особенно важно отделаться от внешнего ученого декорума. В них, на наш взгляд, следует открыть больший простор самостоятельности диссертанта. При нынешних условиях, освященных традицией, большое количество диссертаций лишено действительного научного значения, и после получения степени их автором заканчивает свою недолгую жизненную роль, скрываясь бесследно в недрах университетских библиотек. Конечно, отчасти это объясняется тем, что и в науке «много званых, но мало избранных», но главное зло, но нашему убеждению, лежит в том, что над диссертантом тяготеет требование показать свою ученость и не приходить в слишком резкий конфликт с традицией. Боясь провала, диссертанты часто предпочитают брать исторические темы, писать «о ком-нибудь», вместо того чтобы пойти смело в своей самостоятельной, систематической колее, – так, по крайней мере, часто обстоит дело в области гуманитарных наук. Исторические темы открывают больший простор для желающего показать свою эрудицию. И вот диссертация отягощается бесконечным количеством цитат и имен, и по мере накопления их хиреет нередко собственный самостоятельный дух автора. Научная работа должна создаваться не под давлением желания получить степень, а из интереса к науке и истине; иначе она всегда будет чувствовать на себе оковы рутины и бесплодия. Все это заставляет нас сомневаться в целесообразности специально представляемых диссертаций, которые можно с успехом заменить компетентной оценкой научных трудов кандидата на роль университетского преподавателя, и желать, чтобы вместо этого просто повысились требования к творческой самостоятельности научных трудов. Тогда и ученые работы, открывающие новое и интересное, перестанут быть такой редкостью, как теперь у нас, и не будут осуждены на прозябание на полках библиотек.

К чему ведут научные принудительные труды, это показывает не только их творческая слабость, но и другой характерный факт. Подготовляющиеся ученые, как мы это уже отметили раньше, к моменту получения высшей степени успевают истощить б3льшую часть своих сил в борьбе с суровыми жизненными условиями, служа двум богам, науке и жизни (хлебу), и вот тогда, когда они, наконец, достигают верхней ступени лестницы, откуда должны открыться широкие горизонты научного самостоятельного творчества, силы уже надорваны, и горизонты остаются неиспользованными. Просматривая университетские отчеты, в которых перечисляются ученые труды преподавателей университета, встречаешь, к своему удивлению, нередко такое явление, что даже в крупных наших университетах эти отчеты называют очень скромное число действительных научных трудов, имена многих ученых, справедливо считающихся далеко не бесталанными людьми, совсем отсутствуют на протяжении ряда лет, но особенно печально, что видным ученым приходится в отделе ученых трудов указывать на свои мелкие статейки в газетах, публичные популярные лекции, на редактирование переводов малозначительных книг и даже на коротенькие газетные рецензии по поводу появляющейся переводной или оригинальной работы, как, например, рецензии в газете «Утро России». Нам представляются такие ссылки глубоко печальным симптомом, в особенности если принять во внимание, что их делает не юный доцент, а ученый со степенями и именем. Мы ни минуты не сомневаемся в том, что наши творческие научные силы могли бы развить не меньшую широту и продуктивность, чем ученые великих стран Западной Европы, но наши таланты и силы успевают в силу крайне неблагоприятных условий захиреть и истощиться к тому моменту, когда от них ждут наибольшего расцвета и активности; мы «исписываемся», «израбатываемся», «выдыхаемся» и т. д., и иначе это быть не может при тех условиях, в каких мы работаем теперь, и здесь нас не спасет никакая принудительность. Создайте для подготовляющейся к ученой деятельности молодежи сносные материальные условия человеческого существования, создайте «досуг», и научных трудов не придется требовать; они будут вырастать сами собой из живой органической потребности и интересов данного человека. И в этих трудах сможет поселиться и поселится настоящий живой дух подлинной человеческой мысли. Тогда профессура только и сможет стать истинными учителями. Этот досуг даст возможность творить не только жизненную научную работу, но и найти колею живого общения и понимания студенческой молодежи. Теперь же нет времени ни для того, ни для другого.

Конечно, это не все. Мы знаем, что наука и творчество нуждаются в свободе и несвязанности, которых у нас нет. Но об этом мы говорить не будем: об этом писали достаточно много, и это элементарно и известно всем. Надо сделать невозможным вынужденный уход наших лучших сил из университетов; мы не должны терять Мечниковых, Виноградовых и т. д.; мы должны освободить наших ученых от власти политики и административных ограничений, с какой бы стороны они ни исходили. Все это глубоко верно, но это не все. Мы должны обратить особое внимание на оставленных при кафедрах и на приват-доцентов; вопрос об ученых – это главным образом вопрос о привлечении и подготовке свежих молодых сил. Научная подготовка и развитие творческих сил не могут расцвести в атмосфере груд тетрадок, огромного количества уроков и лекций и гнетущих материальных забот. Для нас теперь стало азбучной истиной, что талант, научный и художественный, далеко не всегда счастливо сочетается в одной личности с сильной волей, способной преодолеть жизненные препятствия. Такое счастье выпадает на долю немногих, а остальные осуждены на прозябание или ждут случайного спасения. Пора нашему обществу и руководителям нашего образования взяться за более правдивое с жизненной точки зрения решение этого вопроса. Наряду с улучшением материального и правового положения профессуры необходимо минимально обеспечить подготовляющихся ученых, чтобы дать досуг для основательной и углубленной работы; тогда к ним, естественно, можно будет предъявить значительно повышенные требования; необходимо отказаться от доверия принудительным мерам и магистерскому экзамену; его должны в значительной мере заменить самостоятельные ученые труды.

Современные события встряхнули нас и ясно показали нам, что значит наука, какова ее роль в жизни народов. Не выдержанный нами экзамен на науку должен открыть нам глаза и заставить нас развернуть те положительные силы, которые – мы верим в это – имеются у нас, но не расцвели, так как мы их плохо культивировали. В нашей экономии на науку и просвещение крылась колоссальная расточительность; истинная экономия средств – не жалеть средств на образование и воспитание. Жизненно необходимо, чтобы университетский устав учел новое положение и поставил молодых ученых в более благоприятные условия. От этого выиграет и наука, и жизнь. «От прогресса наук непосредственно зависит весь прогресс человеческого рода. Кто задерживает первый, тот задерживает и второй»[292 - J.-G. Fichte. Einige Vorlesungen ?ber die Bestimmung des Gelehrten. S. 256.].

ВИНОВАТ ЛИ КАНТ?[293 - Впервые: М. М. Рубинштейн. Виноват ли Кант? // Русские ведомости. 11 февраля. 1915. № 33. С. 5. Не переиздавалось. (Прим. ред.)]

Страшно, когда совершается преступление, но еще ужаснее, когда преступление хотят оправдать, подвести под него известный идеологический фундамент. Такое потрясающее впечатление произвело на культурный мир воззвание немецких ученых. В итоге этого выступления немецких ученых, отпавших от лучшего содержания культуры, всплыл на поверхность вопрос о борьбе уже не против Германии, а против какой-то особой германской культуры, обвиненной в зверствах и проступках военной Германии. Эту особую культуру тесно связали с именем великого кенигсбергского философа и обрушились на Канта, кощунственно поставив его имя рядом с поставщиком 42-сантиметровых орудий, Круппом.

Философские споры должны решаться на страницах специальных изданий, но мы решаемся говорить о них в общей прессе потому, что данный вопрос, кажется нам, имеет значение не для философов, а для широкого круга читателей. Верно ли, что в печальных фактах военно-немецкого вандализма повинна вся прошлая немецкая культура? Вправе ли мы видеть в современной борьбе войну против какой-то особой немецкой культуры или же мы поступим справедливо, взяв лучшее в германской культуре под свою защиту от ослепленных злобой германских ученых и наших собственных воинственных теоретиков? Виновен ли Кант? И чему он учил в действительности?

Повод к осквернению философии Канта подал его феноменализм – тот самый феноменализм, по поводу которого сломано столько копий на философском поле. Канту поставили в упрек, что он рассматривает мир как явление, что, поскольку речь идет о познании (но и только о познании), мы сами создаем тот объект, который мы познаем. Вещей в себе мы не знаем, и как объект познания они для нас отпадают совсем. Это, по мнению одного из наших доморощенных толкователей Канта и представителей религиозно-философского течения, открывает простор произволу субъекта; и вот, опираясь на неслыханное искажение Канта и игнорируя всякие преграды, этот своеобразный истолкователь шагнул за пределы всякого здравого смысла и объявил Канта повинным в немецких зверствах, так как именно он – немец – дал повод смотреть на все как на продукт субъекта, как на марионеток – уже не просто в руках субъекта, а в руках немецкого субъекта. Мы лишены возможности рассматривать вопрос с философской стороны в столбцах газеты для опровержения этой чудовищной нелепости. Но, пожалуй, в этом нет и особой нужды.

К чему это сокрушительное «истолкование» Канта как родного брата Бетмана-Гольвега и Вильгельма? К чему оно, когда у него есть прямые указания и речи, рисующие его отношение к событиям, подобным современным, – все, что нужно для его правильного понимания? И это не случайные цитаты, а труды, к которым неуклонно ведет все его миросозерцание, и прежде всего его этика. Ведь даже в ожесточенной борьбе, и с точки зрения противника, нельзя обвинять за мнимые помыслы, игнорируя собственные слова и фактическое учение мыслителя. А в них мы находим непримиримого идейного врага того, что совершила Германия.

В самом деле, Кант выявил и утвердил умопостигаемый характер, возвеличил субъекта не для того, чтобы предоставить ему произвол, но чтобы возложить на него всю тяжесть непреклонной, не знающей отступлений или смягчений моральной ответственности. Человек – и притом человек вообще – для него не только не марионетка, не «пушечное мясо», он – носитель нравственного закона, он – абсолютная ценность, он – самоцель. Пусть читатель заглянет в имеющиеся на русском языке «Основоположение к метафизике нравов» и в «Критику практического разума». Там Кант с непреклонной твердостью, почти с нежизненным ригоризмом говорит, что никакие иные интересы, никакая нужда не могут оправдать нарушения нравственного закона. Как бы это ни было выгодно или важно личности, от нравственного закона не может быть никаких отступлений. Для Канта ясно, что пусть лучше погибнет человек, материя, лишь бы осталось незапятнанным его моральное достоинство. В ответ на «Noth kennt kein Gebot» («нужда не считается с правилами») современных вершителей судеб Германии Кант от первого до последнего слова говорит о том, что моральное «веление» (Gebot) не знает и не должно считаться ни с какой нуждой (Noth), т. е. Кант диаметрально противоположен этому развратному принципу. Категорическое веление (императив), эта душа этики Канта, поражает как громом современных германцев с их государственным цинизмом. Оно гласит: «Поступай так, чтобы ты пользовался человечеством как в твоем собственном лице, так и в лице всякого другого человека всегда одновременно как целью, и никогда не смотри на него как на простое средство» и «поступай так, чтобы максима, руководящая твоей волей, могла быть во всякое время вместе с тем принципом всеобщего законодательства».

Так говорит настоящий, не «выведенный» на посмешище толпы немецкий философ. Таких цитат, прямо противоположных механизации, противоположных принципу «Noth kennt kein Gebot», можно привести много с каждой страницы его этических трудов. На оправдание отступления от морали, на ссылку, что Германия не могла, например, не нарушить нейтралитета Бельгии, Кант отвечает грозным лаконическим выражением, когда речь идет о следовании нравственному закону: «Du kannst, denn du sollst». Ты можешь (не отступать от нравственного закона), потому что ты должен (повиноваться ему). Кант не допускает никаких ссылок на «нужду» – таков истинный Кант.

Но есть ведь и более прямые указания на то, что мог бы сказать Кант о текущих событиях. В «Idee zu einer allgemeinen Geschichte in weltb?rgerlicher Absicht»[294 - I. Kant. Kants popul?re Schriften. S. 218. (Идея всеобщей истории во всемирно-гражданском плане. (Прим. ред.)] он говорит: «Пока государства затрачивают все свои силы на свои эфемерные (eitel), насильственные, завоевательные цели и таким образом постоянно задерживают устойчивое усилие к достижению внутреннего образования своих граждан», то до тех пор нельзя ждать, что граждане будут не только цивилизованы, но и морализованы. Читая эти строки, можно было бы подумать, что Кант здесь имел в виду именно Германию Вильгельма. Германия Вильгельма и Круппа и Кант здесь оказываются прямо противоположными.

Загляните еще в книжечку Канта: «Вечный мир»[295 - I. Kant. Zum ewigen Frieden. Ein philosophischer Entwurf.], чтобы увидеть подлинного Канта, а не «выведенного» философским насилием, – Канта, так резко расходящегося с Вильгельмом во взгляде на постоянную армию. Вот что говорит он о международном вероломстве и нарушении нейтралитета (вспомните Бельгию): «Ни одно государство в войне с другим не должно позволять себе таких враждебных действий, которые сделают невозможным взаимное доверие при будущем мире»[296 - Ibid. S. 7.]. Таким духом насыщена вся книжечка Канта, посвященная вопросу о «вечном мире». Для него вечный мир «не бессодержательная идея, но задача… которая все ближе и ближе подходит к своему решению». И это понятно, потому что он везде, над всем ставит общечеловеческие идеалы, «идею человечества». В своей «Педагогике»[297 - I. Kant. ?ber P?dagogik.] он выставляет как основной принцип требование: «Дети должны быть воспитаны соответственно не современному, но будущему, возможно лучшему состоянию человеческого рода, т. е. соответственно идее человечества и всей полноте его предназначения». Там же[298 - Ibid. S. 239.] он называет презрение ко всему иностранному «гордой грубостью»; он ставит в упрек испанцам, что они не знакомятся с другими народами[299 - Ibid. S. 245.]; он хвалит современных ему немцев за отсутствие национальной гордости, за гостеприимство в отношении иностранцев[300 - Ibid. S. 248.]…

Так думал Кант действительный, не «истолкованный» в угоду толпе, Кант – учитель гуманности и правды. Мы не согласимся застыть на Канте, мы должны дать свое в миросозерцании, но осквернение Канта не путь, а разрушение пути к правде; это – акт в подлинном духе воинствующего германизма. Разве не учит нас пример германских шовинистов, что это – путь преступления, гибели, самоуничтожения! Если упрекать немцев справедливо, то для этого есть один путь: это не грязнить Канта и того, что они дали миру вообще, а поставить им в вину забвение заветов своих лучших людей, и прежде всего заветов великого Канта. К сожалению, к горькому сожалению, сова Минервы, как говорил Гегель, часто начинает свой полет только в сумерках. И вот ученые Германии пошли в хвосте событий. Они в интересах солидарности и ложно понятых интересов позабыли о лучшем, что у них есть. Дело не в германской культуре, потому что истинная квинтэссенция культуры одна, а в отпадении от нее, в измене ей. На долю России выпало великое счастье бороться за международное право и справедливость, и нам надо желать не только внешних побед, но нам жизненно важны внутренние, культурные победы. Вот почему можно от души пожелать, чтобы вандальские акты, подобные недавнему набегу на Канта, никогда не повторялись.

СОЦИАЛИЗМ И ЕГО ИСТИННЫЙ СМЫСЛ[301 - Впервые: М. М. Рубинштейн. Социализм и его истинный смысл. М. : Книгоиздательство А. М. Михайлова. 1917. 32 с. Не переиздавалось. Данная работа во многом основана на положениях, выдвинутых М. Рубинштейном в монографии: Идея личности как основа мировоззрения. М., 1909. (Прим. ред.)]

Когда через культурный мир хлынула кровавая волна войны, у большинства культурных людей вырвался крик отчаяния и явилась мысль о том, что общечеловеческие мечты о единстве, свободе, равенстве и братстве народов рухнули навсегда. Когда ожидания, что немецкая социал-демократия, сильнейшая из социалистических организаций мира, помешает или во всяком случае действительно воспротивится войне, оказались обманутыми, многие и многие думали, что рухнул и погребен в этой войне и социализм. Действительность показала, как ошибалось большинство и как правы были те, кто шел по пути твердого убеждения в жизненности и правдивости социалистической идеи. Теперь, когда наша родина вступает на путь новой жизни и нового строительства, когда у всех на устах слово «социализм» в его различных оттенках, причем каждому понятию угрожает опасность расплыться или утратить свой настоящий смысл, особенно важно разобраться с тем, что такое социализм по своей внутренней сущности, вне зависимости от его различной партийной окраски.

Что такое социализм и в чем заключается его смысл? – вот тот вопрос, на который мы хотим дать общедоступный ответ в этой брошюре.

I

Чтобы уяснить себе, что породило социализм и что он несет с собой, бросим беглый взгляд на те жизненный условия, в которых мы находимся. Человек не только животное, он есть нечто большее, но он все-таки подчинен всем законам животного существования. На протяжении тысячелетий человек борется за свое существование. Он может подниматься своей мыслью и духом до больших высот, но для этого он нуждается в известном благосостоянии, в некотором обеспечении своего физического, естественного существования. В его душе живут зародыши многого возвышенно-человеческого, но все это будет спать и может никогда не развиться, если он будет всегда всецело поглощен голыми заботами о своем существовании, о питании, об одежде, жилище и т. д. Так боролось человечество за сносные условия своей жизни и породило большую, значительную культуру; многие стороны его хозяйственной жизни устраиваются теперь людьми не порознь, а обществом, государством. В то время как прежде только небольшая группа людей считала себя близкими друг другу и всех не принадлежавших к ней рассматривала не только как врагов, но и не отступала перед употреблением в пищу мяса своих противников, понятие человечества стало теперь очень широким, хотя все еще далеко не всеохватывающим; урегулировались отношения людей как граждан одного государства; государство взяло в свои руки почту, телеграф, железные дороги.

Но это только немногие стороны жизни человека. Во всех же остальных отношениях общество и государство считали до сих пор своей задачей только оберегать отдельного человека от явного нарушения его прав, оберегать его жизнь от прямых нападений – одним словом – они ограждают его от ряда опасностей, но дальше предоставляют ему – особенно в экономической хозяйственной жизни – добывать себе место в жизни, кров, пищу на свой страх и риск в свободной борьбе и конкуренции друг с другом. Индивид, отдельный человек, должен сам позаботиться о своих детях, о своей семье; он сам должен подумать о своей старости, когда силы откажутся служить ему; он должен искать удачи собственными силами и мириться с возможностью потерпеть крушение в своей борьбе, стать инвалидом, калекой и непригодным к жизни без надежды на действительную помощь с чьей-либо стороны.

Итак, каждый должен заботиться о себе сам и в борьбе и конкуренции с себе подобными добывать себе место в жизни. Такова основа современного индивидуалистического хозяйственного строя, который уже начал претерпевать ряд изменений и который, как мы увидим дальше, прямо противоположен социализму. При нем люди не могут не видеть друг в друге на каждом шагу соперников и врагов. Они оказываются отданными во власть грубой случайности, хаоса и насилия. Предоставленные самим себе, одни из них по случаю, по хитрости, по силе, по настойчивости или по каким-либо другим причинам оказываются владельцами крупных, несметных богатств, другие тут же рядом умирают с голоду. В конце концов жизнь приводит к тому, что некоторое возмещение должно создаваться, но оно наступает только после неслыханных жертв, для многих и многих слишком поздно, и то только для того, чтобы дальше снова вскрылись новые противоречия. Так бурлит океан жизни, сталкивая человеческие жизни друг с другом, как отдельные волны, и разбивая их друг о друга.

Многие думали и думают, что в этом ничем не ограниченном соревновании и борьбе погибают более слабые и выживают и оказываются наверху более сильные. Если бы это было так, то в этом можно было бы видеть хотя бы некоторое оправдание тому экономическому, хозяйственному хаосу, в котором мы живем. Но это далеко не так: в жизни борются разные люди с разным складом души; одни богато одарены, но обладают слабой волей, другие умственно очень ограничены, но наделены стойкой волей и большим эгоизмом (себялюбием); и вот часто более даровитые оказываются далеко позади того места, какое они могли бы занимать в жизни; часто в эту борьбу вмешиваются случай, рождение, положение родителей, климатические условия, масса всяких естественных и общечеловеческих причин и опрокидывают все расчеты одних и приносят успех тем, кто его не ждал или не заслуживал. В конечном итоге и получается, что наша жизнь не только хаотична, беспорядочна, но она даже не дает торжества сильных людей и при дальнейшем шествии по тому же пути может привести человечество к полнейшему вырождению и гибели.

При современных условиях частного почина, индивидуального хозяйства в колоссальной степени разрослись противоположности богатства и бедности. Так как спрос и потребление не упорядочиваются никем сознательно, часто происходят экономические катастрофы, кризисы, связанные с гибелью крупных предприятий; в этих случаях оказывается затронутым не только капиталист, но вместе с ним и его рабочие, и вообще вся трудовая масса, связанная с этой отраслью хозяйства. Страдает вся народная жизнь, потому что чем дальше мы подвигаемся по пути культуры, тем больше люди связываются друг с другом, и не только отдельные люди, но и целые страны. Связь становится настолько тесной, что хозяйственный кризис в одной стране часто очень тяжело отзывается в другой, потому что мы в своей жизни потребляем множество продуктов, которые привозятся из других – и нередко очень далеких – стран. Хозяйственные неурядицы и хаос становятся с каждым шагом культурного человечества все тяжелее.

В этом отношении очень поучительную картину дает нам современная массовая семья[302 - См. об этом подробно: М. М. Рубинштейн. Общественное или семейное воспитание.]. Там мы наблюдаем картину глубокого развала: родители оказываются оторванными от детей, дети уходят от родителей и вынуждены рано, еще не созрев, начинать самостоятельную жизнь. В трудовой массе, живущей под постоянным непрекращающимся гнетом нужды, развивается пьянство, тяжело отзывающееся не только на всем семейном укладе, но и приводящее к рождению слабых и больных детей, уродов телесных и духовных. Так как в городах бедный люд вынужден ютиться по углам, где скопляется в одной комнате много чужих людей, то в трудящуюся бедноту неизбежно вкрадывается разврат. Современное изучение рабочего вопроса ярко показало, к каким тяжелым последствиям ведут жилищная нужда, скученность населения и отсутствие собственного помещения для семьи. Часто честному семьянину – рабочему приходится жить с людьми, промышляющими улицей, отдавать угол пьяницам, проституткам и т. д. и мириться с тем, что его дети впитывают в себя с раннего детства впечатления разврата, пьянства, драк, грабежей и т. д.

В каких тяжелых условиях живет трудовая масса, это лучше всего видно из того, что в крупных городах, особенно в миллионных, существует огромная армия детей-преступников и детей, продающих свое тело. Обследование этого вопроса показало, что главную часть этой армии составляют дети, родители которых шли честным путем, но жили в горькой нужде, по углам, проводили целый день на фабриках, заводах, на службе и вынуждены были оставлять своих детей без призора, в кругу пьяниц и проституток. Это настоящая болезнь общества, и самое страшное в ней то, что круг таких детей не уменьшается, а увеличивается; зараза растет и дает себя чувствовать везде. Ярким показателем может служить то, что и дети богатых и состоятельных людей не остаются в стороне, и до них, хотя и в иной форме, доходит волна разложения и разврата.

Весь наш индивидуальный хозяйственный строй, или, как принято называть его, буржуазный хозяйственный порядок, несет с собой не только непомерное богатство одним и неслыханную нужду и всякие лишения громадному большинству других людей, он не только заставляет терять силы, вырождаться, гибнуть с детства, но он не дает возможности человечеству и духовно совершенствоваться. Воспитание детей в этих условиях бессильно сделать многое. Мы учим детей бескорыстию, а вся жизнь наша говорит им на всех перекрестках о другом – о корысти, о конкуренции; мы говорим им о любви к ближним, а они уже на примере своей семьи видят, как благополучие одних строится на нужде и гибели других; мы учим их любить труд, а жизнь и действительность кричат о другом: у богатых все подносится, подается, развиваются безделье, лень, неумение ценить жизненные блага и человеческую работу, а у бедных часто получается так, что он хочет трудиться, но не может найти работы; мы говорим о ценности и достоинстве человеческой личности, а на наших глазах люди просят милостыню на улицах и иногда кончают самоубийством от нужды и безработицы; мы учим равенству и Богу, а в наших сырых и темных подвальных помещениях гибнут и чахнут люди, еще не начавшие жить. Как поверить человечности в таких условиях, когда отцы и матери, задавленные нуждой, – а у состоятельных повышенной потребностью в наслаждении личной жизнью – проклинают вновь появляющихся детей, видя в них лишнюю тяжесть в борьбе за жизнь, новых конкурентов, когда у матери-работницы вытравляется человеческое чувство и у нее при рождении мертворожденного или нежизнеспособного ребенка вырывается вздох облегчения. Ни для кого не секрет, как широко распространено уничтожение плода и даже детоубийство. Все это неизбежно несет с собой наш индивидуальный хозяйственный строй. Масса людей на этом пути прибавляет к ошибкам и грехам прежних поколений свои новые, и не будет ничего удивительного, если люди будут вырождаться.

Богатство растет, но оно малоплодотворно, потому что оно сильно повышает запросы людей к жизни, но не дает им достаточно широкого простора для удовлетворения их. Та культура, которой гордится современное человечество, созидалась и пока созидается не всем народом, а главным образом состоятельными людьми. Из народной массы только немногие, осчастливленные случайностью или вынесенные собственной стойкой волей, пробились в ряды видных творцов культуры; вся же масса является только материалом и собирает только жалкие крохи от этой культуры, оплачиваемой в театрах, концертах и т. д. слишком дорогой ценой, чтобы быть доступной простой трудовой массе. Нуждаясь в отдыхе и наслаждении, она идет часто на путь разложения. Поглощенная заботами о скудном пропитании, масса не может пробиться к духовным интересам и пробудить в себе стремление к культурным удовольствиям. И вот получается так, что одни гибнут от излишества, а другие от нищеты, и горе человеческое не уменьшается, а увеличивается.

По существу, индивидуальный хозяйственный порядок почти не находит прямых защитников. Единственный довод, что он вырабатывает сильных, энергичных и предприимчивых людей, оказывается также совершенно ложным, как мы отметили раньше: у нас часто сильные и ценные люди гибнут, а слабые и бездарные оказываются на верхах общественной жизни. Те, кто все-таки предлагает мириться с современным экономическим строем, просто убеждают в том, что иной порядок или вовсе невозможен, или мыслим только в очень и очень отдаленном будущем. Они говорят о том, что в интересах культуры и духовного роста человечества необходимо предоставить известной группе людей досуг для творчества, а для этого на них и за них должны работать другие. Немецкий историк Трейтчке сказал знаменитую фразу: «Без рабов нет культуры, неизменен закон, что только меньшинству суждено наслаждаться идеальными благами культуры, масса трудится в поте лица своего».

Но Трейтчке, помимо крайней ошибочности и безнравственности его мысли, не замечает того, что и меньшинство его находится тоже под ударами ужасов нашего строя. Это показывает не только порча нравов и вырождение богатых, но и войны, неизменный спутник нашего хозяйственного строя; при нем гибель идет с двух сторон, со стороны нищеты и со стороны богатства. То, что в центр внимания выдвинулась фигура рабочего, вполне понятно, потому что на нем ярче всего отражаются тяжелые следствия экономического хаоса. В то время как продажа продуктов не касается непосредственно самой личности, продажа своей живой рабочей силы глубоко захватывает самую личность. Фабрикант берет не только время и силы, но он ставит рабочего в определенные условия и температуры, и воздуха, и положения, и судьба рабочего ставится в огромную зависимость от умения, доброй воли хозяина и положения рынка. В то время как рабочий изнывает в труде, фабрикант может в шампанском и дыму своих сигар уничтожить шансы на жизнь целого ряда семей рабочих. Безработица, стачка, кризис и т. д. являются ужасом не только для рабочего, но бьют всех стоящих за его спиной, детей и женщин, и стариков.

Что можно сказать в защиту нашего строя, в котором так необходимы тюрьмы, так велика нужда, преступность, нищенство, гибель детей, семьи, так велико порабощение подавляющего числа людей? Защищать его невозможно. Можно было бы ссылаться только на неизбежность его и невозможность заменить чем-либо иным, но и эти доводы никого не убеждают; жизнь повелительно заставляет искать выхода и более достойного существования для человечества. Проигрывать нам почти нечего, а выиграть мы можем много. Такой выход намечает социализм.

II

«Социализм» – это слово произведено от латинского слова socius, что значит «товарищ», «друг». Название это возникло сравнительно недавно, в тридцатых годах прошлого столетия, но суть его возбуждала интерес и обсуждалась давно, например, в V и IV веке до Р. X. у греческих философов, у софистов и у Платона. С тех пор мысль эта никогда не исчезала надолго, а появлялась все снова и снова, пока в XIX веке не приняла ясной и обоснованной формы. В то время как буржуазный или индивидуалистический хозяйственный строй предоставлял каждого отдельного человека самому себе в его хозяйственной жизни, в борьбе за существование, социализм призывает исключить из этой области, насколько возможно, случайность и вести хозяйственную жизнь, экономическую борьбу за существование товариществом, сообща, организованно, общими усилиями. Социализм поэтому решительно отказывается от мысли, что дело общества в целом заключается только в оберегании индивида, и требует, чтобы организованное общество взяло в свои руки заботу об удовлетворении насущных потребностей человека, т. е. в социалистическом строе на место соревнования сил, фактически сводившего экономическую жизнь на жестокую и крайне невыгодную борьбу людей друг с другом, становится их согласованность и равномерное и целесообразное распределение их сил. Вот почему социалистическое государство можно было бы назвать также народно-трудовым государством.

Стремясь избавиться от хаоса и привести в порядок хозяйственную жизнь, социализм предлагает различные меры и принимает различные формы; социалистические партии в вопросе о путях достижения нового строя часто сильно расходятся друг с другом, но всем им обща теперь одна мысль: средства производства, т. е. то, что ведет к производству необходимых для человека благ, как-то: земля, ее недра, копи, леса, поля, фабрики, заводы – самое меньшее – те, которые вырабатывают все действительно нужное человеку, а по мнению многих социалистов, и все – все это должно принадлежать обществу и обслуживать интересы не отдельного лица, а интересы всех граждан.

При всех таких условиях общество сможет направить производство по надлежащему пути. Согласуясь с тем, что происходит в жизни данного государства, а то и всего мира, какими запасами оно обладает, чего много, чего мало, где нужно приложить больше рабочих рук, где можно сократить, переместить, ведя строгий точный учет народному хозяйству, оно сможет избежать ненужной бездельной траты сил в одной области и недостатка их в другой. Оно даст возможность освободить человека не только от бесчеловечной эксплуатации человеком же и от ужасов нищеты подавляющего большинства и животного существования, но оно сбросит вообще с человека лишнее бремя труда, избавит его от повседневной тревоги за свое существование и даст ему возможность жить не только желудком, но и своей личностью. Оно откроет ему известный досуг и оградит его от преждевременного вымирания и вырождения. Уже при современных условиях социалисты находят вполне возможным на основании строго научных данных провести без вреда для хозяйственной жизни и с огромной пользой для трудящихся людей восьмичасовой рабочий день; при внесении же в хозяйственную жизнь большого порядка и организованности количество необходимых, обязательных рабочих часов в день может быть несколько сокращено и дальше. Но при этом все смогут вести уже вполне человеческую жизнь и не дрожать повседневно за свое существование и за существование своей семьи и детей. Конечно, социализм при этом считается с тем, что современная наука и техника облегчают многие тяжелые стороны нашей хозяйственной жизни и что эта наука и техника будут двигать и совершенствовать нашу жизнь все более и более.

Социализм должен привести не только к тому, что исчезнет непосредственная неуверенность в существовании, угнетающая человека теперь, но тогда исчезнут и те поводы, которые ведут сейчас к вражде, разложению, преступности и т. д. – ко всяким социальным бедам; тогда будет несравненно меньше поводов к зависти, хищничеству, злобе и т. п.

Социализм таким образом считает необходимым вести общественно (товарищески) организованную борьбу за существование в противоположность индивидуальному хозяйственному строю. Противники социализма упрекают его в том, что он отнимет у людей побуждения к энергии, к труду, что опасно освобождать человека от всяких хозяйственных забот. Но это опасение ни на чем не основано: социализм вовсе не думает освободить человека от всяких забот – жизнь тогда стала бы невыносимо пустой и тягостной; это была бы новая крайность; а социализм просто одевает эти заботы в иную, более целесообразную форму: вместо заботы в одиночку – забота обществом, забота облегченная; социализм стремится прекратить борьбу людей друг с другом, объединить их силы и направить их в обобществленной, социализированной форме на борьбу с природой. Тогда та огромная масса сил, которая теперь уходит на бестолковую, ненужную борьбу людей друг с другом и пропадает даром, освободится для осмысленного труда; она вовсе не уничтожается, а находит себе только новое применение.

Устраняя беспорядочную экономическую борьбу в своей стране, социалисты ясно отдают себе отчет еще и в другом. Современная хозяйственная жизнь сложилась так, что теперь нет замкнутых культурных государств, которые могли бы жить сами по себе. Все нуждаются друг в друге и в обмене разными благами; у нас не только общая наука, искусство, плодами которых мы пользуемся все, но и в промышленной жизни мы пользуемся очень многим, что привозится из других стран, и сами вывозим за границу многие продукты. Например, когда Германия оказалась в этой войне замкнутой со всех сторон, она стала бедствовать, и это, может быть, было самое страшное оружие против нее. Промышленные кризисы и крахи и в чужих странах для нас небезразличны, они при тесной хозяйственной связи все больше затрагивают интересы всего культурного человечества. Поэтому социализм вполне последовательно полагает, что переустройство одного государства неизбежно требует и поведет за собой переустройство других, что и здесь вместо конкуренции и борьбы друг с другом должна наступить согласованность и братство народов, потому что тогда исчезнет повод к вражде. Поэтому всякий искренний социализм признает братство народов, возможность полного мирного согласования их интересов и доброго сожительства. Он стремится прежде всего на экономической основе установить мир между отдельными людьми и между отдельными народами.

К этому миру, к любви к ближнему давно звали человечество религия, нравственность и великие учители жизни, в этом сущность учения Христа и других религий, но человечество в общем и целом не находило в себе сил последовать этому призыву в действительности, потому что суровая жизнь и форма борьбы за существование, хозяйственный строй, недостаток технической и духовной культуры толкали его на иной путь и заставляли служить «дьяволу». Сила социализма заключается в том, что он построен не на одном нравственном призыве, не на одном обращении к совести людей, а он основывается на действительных интересах и стремлениях человека, на той же борьбе за существование, но только он ее организует, придает ей иную форму. Чтобы понять нравственные доводы и требования, надо во многих вопросах стоять на большой высоте культуры, образования и воспитания; часто интересы непосредственной жизни оказываются способными совсем заглушить их. Современное социалистическое движение построено на очень внимательном изучении этих насущных жизненных интересов трудящихся людей, их нужд и потребностей. Оно не отказалось от убеждений и призывов, обращенных к сознанию своего человеческого достоинства, но вся сила его, вся действительная мощь основана на том, что оно соединило и использовало доводы совести и самые трезвые хозяйственные интересы трудового человека. Как бы низко не стоял простой рабочий по своему образованию, но он ведет – и почти всегда – тяжелую борьбу за существование, эти интересы держат его крепко в своих руках. И вот социализм не только взывает к совести человека, но и с первых шагов выступает в ясной и решительной форме на защиту труда и рабочего. Он с не оставляющей никаких сомнений ясностью показывает трудовому человеку, что требование восьмичасового рабочего дня, достаточная оплата труда и т. д. – все это нужно не только для животного существования, но все это нужно для того, чтобы быть человеком.

Войдя с рабочим здесь в защите его от эксплуатации в непосредственную связь, социализм стремится показать и легко может показать простому человеку связь его интересов с общими. На этом пути социализм показывает трудящемуся, как ему важно защищать не только свои, но и чужие права; он ему показывает что его спутница, женщина, живет между тем же молотом и наковальней; он ему раскрывает глаза на тяжелые стороны детского фабрично-заводского труда; он ему поясняет истинное значение учения и воспитания; он рассказывает ему о том, что все люди и все народы – братья, уже не на понятном языке, а на живом убедительном примере человеческих потребностей и лишений – это то, что понятно каждому; он ему показывает, как глубоко он сам заинтересован в политических свободах, в том, чтобы народ сам решал свою судьбу, что только при этих условиях он избавится от угнетения, найдет труд и защиту своих интересов. Социализм неразрывно связывает свою судьбу с народным самоуправлением, с полным и ясно проведенным демократизмом. Все наши социалистические партии поэтому требуют установления демократической республики.

III

Таковы общие мысли социализма; мы видим, что он несет старые лозунги свободы, равенства и братства, но только он не просто зовет к ним, а показывает, что они вполне осуществимы на пути той же борьбы за существование, лишь бы только эта борьба велась не в одиночку, индивидуально, а обществом, товарищески, социалистическим путем или, как говорят, коллективно. Социализм представлен у нас разными партиями. В конечной своей цели они почти все сходятся. От них отделяется только коммунизм, который учит, что надо не только передать обществу средства производства, поля, копи, фабрики и т. д., но что и продукты потреблять сообща, поровну, коммуной (обществом), например, питаться в общих столовых и вообще не иметь никакой собственности. Но большинство резко восстает против такой крайности и говорит только о социализации средств производства, а что касается продуктов производства, то каждый вправе располагать своей долей в разумных пределах по своему усмотрению. Главное, в чем расходятся отдельные социалистические партии, это в вопросе о том, какими путями добиться осуществления социалистического хозяйственного строя. Социал-демократы, которые следуют своему учителю Карлу Марксу, т. е. марксисты, убеждены, что постепенно в истории человечества крупный капитал все нарастает и поглощает мелких и средних собственников; он обращает их в пролетариев, т. е. людей, у которых нет ничего своего и которые живут тем, что продают свою рабочую силу. Число их растет все больше и больше, а богатство и капитал скопляется в руках немногих богачей. Наконец, положение станет настолько невыносимым, что произойдет катастрофа, социальная революция, полный переворот хозяйственного строя; частные капиталисты исчезнут, и трудовой народ будет целиком пользоваться тем, что он создает. При этом марксисты учат, что между капиталом и пролетариатом, между этими двумя классами не может быть никакого примирения. Социал-демократы чистого марксистского толка, особенно так называемые большевики, отклоняют и всякие реформы как частичные улучшения и склонны в момент, который покажется им назревшим, к применению открытой силы оружия не только в политической, но и социальной борьбе. На крестьянство марксисты смотрят тоже как на собственников; они их называют тоже буржуазией, только мелкой.

От них откололись так называемые меньшевики, и особенно те социал-демократы, которые находят, что в жизни все идет несколько иначе, а именно: рабочие борются за свои права, и их положение не ухудшается, а может даже несколько улучшиться при помощи введения законов в защиту труда. И для социалистического переворота нет необходимости пройти тот путь резкого разделения на два класса, капиталистов и пролетариатов, на котором настаивал сам Маркс. Во всяком случае все мелкие собственники, лавочники, крестьяне с социал-демократической точки зрения буржуазны, т. е. они не пролетарии, не живут своим трудом в чистом виде; та армия, на которую социал-демократия полагает свои надежды и которая должна обновить весь мир, это пролетарии, наемные рабочие и, конечно, главное – фабрично-заводские рабочие как самый определенный тип пролетария. При этом социал-демократы-марксисты учат, что развитие нашей хозяйственной жизни неуклонно, с железной необходимостью ведет мир к социалистическому перевороту, к изъятию средств производства из частных рук и к полной политической и экономической самостоятельности народов. Они завершают свое учение указанием, что разделение народов существует только, пока капитализм не развился, а дальше с его развитием становится ясным, что есть только два рода людей, пролетарии и капиталисты, что промежуточные между ними слои неизбежно растворяются. А разъединение народов есть только наслоение на хозяйственных отношениях. Они считают, что экономический строй решает все; стоит ему перемениться – и все переменится, и нравственность, и политика, и т. д.

Рядом с социал-демократами становятся социалисты-революционеры (с.-р.). Они отделились от социал-демократов потому, что находят их понятие пролетария и учение чистого марксизма слишком узким. Уже у них начинает ясно проглядывать мысль, что экономические условия не все, что социал-демократы неправильно отрицают за личной волей человека существенное значение, что сознательное человеческое стремление играет большую роль. Но самое главное – социалисты-революционеры считают, что крестьянство – это не буржуазия, что оно хотя и живет землей, но живет своим трудом, не менее, если не более почетным, чем труд фабричного рабочего, и что крестьянство, мелкое хозяйство, не исчезает и призвано совершить социальную революцию с землей, как городские пролетарии и заводские рабочие произведут ее на заводах, фабриках и т. д. И социалисты-революционеры убеждены, что осуществление социалистического строя совершится не постепенным путем, а путем переворота, – потому они и называют себя революционерами. Они стремятся изъять землю из частных рук, передать ее народу, чтобы он обрабатывал ее на социалистических началах.

К тем же целям идут близкие к социалистам-революционерам народные социалисты (н. с.). Они наиболее широко и жизненно выявили суть социализма. Они прежде всего обнаружили широкую готовность считаться с действительным ходом вещей, нисколько в то же время не отказываясь от своих благородных социалистических целей. Они не навязывают своим последователям никакой веры в того или иного теоретика, будет ли это Маркс или кто другой. Они строго учитывают экономические отношения, они прекрасно сознают основную роль хозяйственных отношений и интересов, но они не считают их единственными. Они верят в человека и в основное значение его стремлений, идей и понимания. Они прямо заявляют ту мысль, которая должна составлять душу всякого социализма: «Для нас, – говорят они, – нет ничего выше и дороже человеческой личности». К ее всестороннему совершенствованию они и стремятся.

Второй пункт, крайне важный для них, это то, что они понятие трудового человека, которого должен оградить социализм, понимают еще шире и полнее, чем с.-р. Они подчеркивают, что им близки интересы всех трудящихся. «Нам, – говорят они, – одинаково близки и дороги интересы пролетариата и трудового крестьянства, чернорабочего и интеллигентного труженика». Они не защищают только один какой-либо класс, а стремятся служить интересам всего трудового народа. Если социал-демократы поглощены только фабрично-заводским пролетариатом, социалисты-революционеры выдвигают крестьянство, то народные социалисты считают важными и тех, и других, но прибавляют к ним еще и других трудящихся, живущих своими силами. С социалистами-революционерами их сближает то, что они для России считают в данный момент земельно-крестьянский вопрос основным, потому что наша родина – по преимуществу земледельческая страна. В этом вопросе с.-р. и н. с. пока не совсем сошлись в вопросе о том, отобрать ли землю в общенародную собственность с некоторым (очень ограниченным) вознаграждением частных владельцев или же отобрать ее безвозмездно: н. с. считают более правильным и экономным выкупить ее на общегосударственный средства, а с.-р. до сих пор склонялись к тому, чтобы конфисковать ее. Но этот вопрос еще и у тех, и у других будут решать партийные съезды. Можно было бы отметить еще некоторые оттенки, но мы в этой брошюре указываем только на самое главное.

IV

Как мы уже упомянули раньше, огромная и, надо думать, непобедимая сила современного социализма построена на том, что он обоснован научно и что он вырастает на почве неизбежных запросов и интересов трудового люда; он берет исходным пунктом их колею, он начинает с того, что доступно каждому и наболело у всех; это интересы борьбы за существование. Социализм обозначает нежелание оставить материальную сторону жизни в беспорядочном, хаотическом состоянии и стремление вывести ее на организованный путь. Но тут же кроется и большая опасность для социализма. Он опирается на определенный трудовой класс и борется против других. Здесь его борьба при поверхностном понимании может быть истолкована не в меру усердными друзьями, как и врагами, крайне узко, а именно интересами одного класса, классовым эгоизмом, думой только об одном классе. Притом, с точки зрения «естественных» условий, вполне понятно, что рабочий класс отстаивает свои интересы, но тогда так же неоспоримо понятно и то, что другие группы, мещане, крестьяне, интеллигенты и т. д., останутся или глубоко равнодушными к тому, чего требует рабочий, или же могут прямо восстать против него. Тогда все великое дело социализма сведется уже к вопросу о грубой силе и с него спадет ореол справедливости и общественной правды, которая освящала эти стремления на протяжении многих веков; тогда уже нельзя возмущаться эксплуатацией и бесчеловечностью, а кто сильнее, тот и займет поле жизни, не заботясь о праве и справедливости, так сказать, со спокойной совестью; так как природа, естество знает только силу, а не право, о справедливости можно говорить только в обществе, и с нравственной человеческой точки зрения тогда социализм оказывается подсказанным только одним голым животным инстинктом борьбы.

И, наконец, возникает опасность, широко использованная противниками социализма, понять социализм так, как будто вся цель его добиться сытости и земного (животного) довольства всех людей. Противники его не щадили красок в обрисовке этой тяги социализма к земле и постоянно подчеркивали и подчеркивают, что он является настоящим отпрыском буржуазности, верхом мещанства, сытым тупым довольством своим переполненным желудком. Они утверждают, что в буржуазном строе пресыщаются землей только немногие, а в социалистическом строе все будут жить землей и земными интересами и не будут помышлять о небе, об истинно человеческом, ценном. Они говорят, что теперь, правда, многие бедствуют, но зато они не успокаиваются на земной жизни и ищут иной жизни и способны наслаждаться иными интересами, способны вырабатывать себе энергию и широкие культурные интересы.

Верно ли это? Если бы это было так, то это было бы большим ударом для социализма: жить ради сытости, жить ради животных целей было бы бессмысленно. Смутно или сознательно, но все-таки человек ищет в своей жизни не сытости только, а чего-то иного, а иначе у жизни человека нет никакого преимущества в смысле перед животным: кто кого съел, тот и прав. Но мы боремся за правду, мы зовем и убеждаем; социалисты, будучи раньше в небольшом числе, шли, тем не менее, смело на борьбу; почему? – потому что они верили в правоту своего дела, в его глубочайший справедливый смысл. Сытость же может быть только средством, но не целью; цель лежит в чем-то другом.

Нельзя не упомянуть еще об одном заблуждении многих друзей социализма, широко пользующихся словами «пролетарская правда», «пролетарский взгляд на мир (философия)», «пролетарская наука» и т. д. Если бы это было так, то тогда не было бы никакой правды, никакой науки или философии: правда для всех одна, или ее вовсе нет. А если мы учим, что у вас одна правда, а у меня другая, то, значит, кто-нибудь из нас ошибается или даже оба: если вы называете деревянный стол золотым, а я медным, то мы оба ошибаемся, а стол остается самим собой, для всех одинаковым.