Слуги этого мира

***

После того, как ученики разобрали щиты, Наставник велел им седлать ириттов. Весь путь до лагеря почти все клевали носами, хотя Наставник громко пел старую песню, одну из тех, перевод которых не могли бы вспомнить даже древние.

– Как уже было сказано, – заговорил Наставник, когда они прибыли в лагерь, – все вы заслуживаете отдых. Занять койки. Выполнять.

Ученики благодарно приклонили колена, сложили добытые щиты в теоретическом классе и поволочили ноги к амбару. Ти-Цэ тоже валился с ног от усталости, но огромным усилием воли заставил себя задержаться.

Он подождал, когда большая часть собратьев скроется из виду, и нагнал Наставника, который медленно семенил к своей хижине.

– Что, хочешь получить обещанное наказание перед сном? – осведомился Наставник прежде, чем Ти-Цэ успел заговорить.

– Нет, Наставник. Разрешите говорить?

– Нет. Прочь спать.

– Наставник, я только хотел…

Он резко развернулся и наградил ученика таким злым взглядом, что Ти-Цэ врос в землю.

– Я – запретил – говорить, – процедил Наставник. – Я засчитал тебе задание, но могу передумать, если продолжишь из кожи вон лезть, чтобы выделиться. В тот раз, с рацией, виной тому была твоя находчивость, и я это простил. Но сейчас не намерен тратить на тебя одного время. Знаешь, что бывает с теми, кто хочет казаться «не таким, как все»? Они не выживают там, в открытом мире, и не думай, что сможешь стать исключением. Хотел, чтобы я обратил на тебя внимание? Обратил. Ничего особенного. Я дал приказ занять койку и спать. Напомни-ка завтра к обещанным десяти ударам еще пять накинуть. За чрезмерную разговорчивость.

Ти-Цэ проглотил слова под испепеляющим взглядом Наставника. Наконец он отвернулся от притихшего ученика и, ссутулив плечи, нырнул в свою хижину. Ти-Цэ молча отправился спать.

Он только хотел сказать спасибо. За то, что разрешил много лет назад тренироваться с ним и своим сыном, что не поскупился дать ему знания, которые очень даже помогали ему все последующие годы. Да и просто за то, что сделал его таким, каков он есть.

Невысказанная благодарность встала у него поперек горла. Он улегся на свою койку, отвернулся от товарищей и закрыл глаза.

Обмен обещаниями

28

– Раздевайся, – велел Наставник и привычным движением обернул ребристый кнут вокруг запястья.

Ти-Цэ подчинился. Минуту спустя он уже стоял к учителю спиной со вскинутыми к петле руками и набедренной повязкой у ног. Он не успел еще полностью проснуться, но после первого же удара сон сняло как рукой.

Плотная кожа под шерстью разошлась только после седьмого удара, а не первого, как это было в детстве, но боли он испытывал не меньше. В каждый удар Наставник вкладывал полную силу, и разумеется без всяких напоминаний исполосовал его спину дополнительными пятью ударами.

Ти-Цэ крепко стискивал зубы. Он практически не дышал, как будто терпеть боль, не чуя запах собственной крови, было проще.

Пятнадцатый удар отозвался особенно болезненно, так что Ти-Цэ не смог удержать давно просившийся наружу стон. Но теперь можно было расслабиться – все позади. Он облегченно выдохнул… и громко охнул: его поразил шестнадцатый удар.

– Я что же, обсчитался? – Наставник стряхнул с кнута капли крови. Ти-Цэ тяжело перевел дыхание и скосился на учителя. Тот наградил его фирменной кривой улыбкой. – Виноват.

Он сбросил петлю с его мелко подрагивающих рук. Ти-Цэ торопливо натянул набедренную повязку, хотя срам отныне и прикрывал хвост.

– Ну как, не забудешь сегодня про бдительность? – спросил Наставник, неторопливо сворачивая кнут кольцами.

Ти-Цэ хотел ответить, но его перебили раздавшиеся со всех сторон смешки: ученики уже высыпали из амбара, посвежевшие после сна, и теперь разминались перед тренировкой. От прилившей крови у Ти-Цэ заломило виски. Его кулаки судорожно сжались, но уголки губ сами собой, с устрашающей легкостью, поползли вверх. Если бы он облизнулся сейчас, то наверняка отравился бы собственной ядовитой слюной.

– Ставлю еще на двадцать ударов, что сегодня на забеге приду к финишу первым, Наставник.

Учитель отвлекся от своего занятия и поднял глаза на ученика. Скользнул взглядом по его сжатым пальцам, остановился на животе, который вздымался и опускался от неровного дыхания, и наконец ответил прямо на его немигающий взгляд. Ти-Цэ упрямо держал глаза открытыми и не позволял себе занавесить веками боль.

В очередной раз налилась и затерялась в клоках шерсти капля крови. Широкая улыбка Ти-Цэ оставалось неподвижной.

– Вот как? – сказал Наставник. – Споришь на двадцать ударов, значит?

– Да, Наставник.

Учитель убедился, что Ти-Цэ следит за каждым его движением, и бросил еще не обсохший от его крови кнут обратно к столбу. Его взгляд был непроницаемым.

– Что ж, идет. Попробуй, сосунок.

Ти-Цэ молча встал в линейку сородичей так, будто бы ничего не случилось, и произведенным эффектом остался доволен. Кто-то косился на него с презрением, кто-то – с благоговейным страхом, кто-то – с восхищением. Но самое главное было, что ни у тех, ни у других, ни у третьих не осталось и следа былой усмешки.

Еще ни разу Ти-Цэ не приходил к финишу первым. Но ему было плевать, потому что ему снова удалось сделать это: внимание Наставника было приковано к нему, и на сей раз у учителя не повернется язык сказать, что он не видит в нем ничего особенного. Ему выпал второй шанс показать себя, и раз так, он был должен, просто обязан был всех порвать. А если он и в самом деле так жалок, что не сможет занять первое место хотя бы сегодня, один-единственный раз, то двадцать ударов, тридцать или сотню – все равно, сколько он их получит. Получит заслуженно.

Наставник провел стандартную утреннюю разминку, затем отправил их на охоту и забрал после обеда в теоретический класс. Лучшей медитацией для Ти-Цэ было представление собственного триумфа, и именно этим он занялся, как только они скрестили ноги и по команде Наставника закрыли глаза.

После ужина Наставник отдал распоряжение провести забег по джунглям с препятствиями, а после – уже на территории тренировочного лагеря поразить в прыжке две цели, щитом и толчком. Не забыл он напомнить и о том, что последний как обычно получит стандартные десять ударов.

Каждый в лагере слышал дерзкую ставку Ти-Цэ за место, ниже первого, и нес память об этом весь день. Никто не желал уступать ему, и тем более – стоять у столба наказаний вместо него.

Никогда еще тренировка не была такой грязной.

Ученики и раньше не упускали случая толкнуть товарища и оставить его позади, но теперь к этому приему прибегать стали все, даже самые совестливые, и с самого старта. Они валились друг на друга, в основном пытаясь зацепить Ти-Цэ. Но он был готов к этому, и точно рассчитывал, откуда ждать удара в следующую секунду. Ти-Цэ ускользал от них и пользовался своим безотказным преимуществом, чтобы вырваться вперед: неукротимым азартом и адреналином, втрое превышающим норму.

Никогда еще Ти-Цэ не показывал таких результатов в скорости и ловкости. Ни разу прежде ему еще не было так важно преодолеть полосу препятствий быстрее всех. Раньше он морочился только тем, как не прийти к финишу последним. Но сейчас он перепрыгивал с дерева на дерево, уклонялся от недоброжелательных товарищей, рвал воздух легкими и несся к финишу.

Он чувствовал, что вполне может сегодня добиться первого места: скорости прибавляла острая боль от свежих ран. Все-таки он слабо представлял себе, что сумеет перенести столько ударов по чуть только заживающей спине. И проверять свою стойкость не планировал.

Ти-Цэ очнулся от своих мыслей: в чувства его привел косой, пропитанный ненавистью взгляд впереди бегущего – его единственного оставшегося соперника. Ну разумеется. Он не мог остаться позади, не умел проигрывать. И уж тем более – уступать Ти-Цэ.

Ку-Ро возглавлял вереницу учеников и ловко, одно за другим, обходил препятствия. Шириной плеч и сложением в общем он однозначно пошел в отца – разница между ним и Наставником внешне истончалась с каждым годом. Но, как и учитель, при всей своей мощной комплекции он тем не менее был еще и очень пластичным: Ку-Ро легко огибал и перепрыгивал каждый заковыристый барьер. О меткости его тоже можно было говорить долго: если на охоте указать ему не на зверя, а на конкретную артерию – именно в ней позже найдешь наконечник копья. И уж конечно, он никогда не проходил тренировку по второму кругу.

Ти-Цэ должен был поразить цель также идеально с первого раза, иначе на первое место ему будет уже не выйти. Но сначала…

Обогнать Ку-Ро.

Ти-Цэ выжимал из себя все, что мог, и только великим чудом, не иначе, ему удалось сравняться, а затем и опередить Ку-Ро на один роковой шаг. Сын Наставника уже закинул одну ногу на дерево, но прежде, чем успел сделать рывок, Ти-Цэ шагнул прямо на его колено и как следует оттолкнулся. Окажись на месте Ку-Ро кто-то другой, сила толчка вполне могла сломать йакиту ногу, вывернуть в другую сторону, но сын Наставника лишь покачнулся, упал на землю и тут же выпрямился в полный рост. Он рванул вперед, чтобы сбросить Ти-Цэ с дерева за лодыжки, но не сумел дотянуться: он взлетел к верхушке, не чуя рук и ног. Его разрывало от возбуждения, он чувствовал, что не осталось ни одной преграды, которая могла бы его остановить, и с прогнувшейся верхушки дерева он спрыгнул, как ему казалось, выше облаков.

…Но поздно понял, что сделал это еще до того, как Наставник подбросил снаряды.

Внутри у него все оборвалось. Таким дураком он не чувствовал себя еще никогда в жизни.

Ти-Цэ и его цель летели друг другу навстречу. Он едва успел хоть как-то сомкнуть на одном снаряде щит, тогда как от второго он просто отмахнулся: его йакит заметил, когда тот врезался прямо ему в нижнюю челюсть.

Вместо того, чтобы грациозно приземлиться перед Наставником, Ти-Цэ рухнул ему под ноги: от силы удара его колени подогнулись, и он сильно ударился ими о землю. Глаза слезились от попавших в них древесных щепок. Ти-Цэ с трудом поднялся, пошатнулся на отбитых ногах и под всеобщий гогот наспех протер веки. Только одного голоса в какофонии смеха он не слышал – Наставника, который должен был стоять где-то перед ним.