– До самого Рейхстага! Там мы эту крысу и добили!..
Я улучил момент и спросил деда:
– Дед, а правда, что ты поднимал солдат в атаку со словами: «За Родину! За Сталина!»?
– Правда!
– Значит, ты за Сталина воевал?
При этих словах дед задумался и, грустно посмотрев на меня, объяснил:
– Мы воевали за другое, внучок!
– А за что же тогда?
– Мы воевали за то, чтобы наши дети и внуки жили в мире и чтобы им не пришлось пережить того, что пришлось пережить нам! Мы били фашистов, так как это были враги, которые пришли на нашу землю грабить и убивать. Просто тогда Сталин был наш вождь, и мы верили в него, а наши враги его боялись…
Мы пришли на парад специально, чтоб посмотреть, как марширует отец. Рано утром он надел парадную форму цвета морской волны, подпоясался ярко-желтым ремнем. Форма сидела на нем очень ладно, и я мечтал, что скоро буду таким же красавцем, даже лучше – ведь на мне будет десантная форма с аксельбантами!
Отец преподавал в военном училище иностранным курсантам – их было очень много, и всех цветов. Я имею в виду и цвет их кожи и цвета униформы – яркие, громкие, как у волнистых попугайчиков. Глаз нельзя было оторвать – они и маршировали все по-своему: кто-то с прямыми руками, кто-то с согнутыми коленками. Вот маленькие тихие вьетнамцы, вот индусы-сикхи с высокими тюрбанами, вот разноцветные веселые кубинцы, вот ангольцы с лицами такого же цвета, как и их сапоги. Это про них, наверное, впервые сказали, что «сапоги – лицо солдата». Это – немцы из ГДР, которые не фашисты, а наши, это – болгары-братушки, это – чехословаки (мое любимое слово в этом списке, я иногда называл их «словакочехи», мне говорили, что это неправильно, но не могли объяснить почему). Все интересно, но мы ждем самого главного: сейчас пойдут наши отцы!
И вот, наконец-то, на центральную площадь города выходит строевым шагом прямоугольник цвета морской волны. Весь город кричит «Ура», заглушая военный оркестр, потому что никакие иностранцы так маршировать не умеют. У всех мурашки по спине и слезы в глазах, люди выбегают прямо перед строем и дарят цветы первым шеренгам. Кому повезло – тот вручил букет своему отцу.
На площади начинается грандиозное представление – курсанты выкатывают гаубицы и разворачивают их в боевое положение. Из-за орудий показываются БТРы, из них выпрыгивает пехота и бежит в атаку. Навстречу – «враги». Начинается учебный бой – холостые автоматные очереди разрывают ушные перепонки. Непривычные к этому гражданские визжат и отдают назад, но мы, пацаны, как по команде вылетаем на площадь собирать гильзы. И вот пехота сшибается с дикими воплями в рукопашной схватке. В дело идут штыки, приклады, лопатки, кулаки. Броски, удары, лязг металла, крики – несколько секунд, и враг уничтожен. Мы знали всех курсантов-рукопашников по именам и хотели быть похожими на них. Сейчас у современных тинейджеров вместо этого есть карточки с портретами их кумиров-бейсболистов.
Иностранцы тоже показывают, на что они годятся. Вот вышел чернокожий каратист Луис из Мозамбика. У нас в стране карате запрещено, а нашим африканцам повезло – им можно тренироваться. Луис демонстрирует защиту от нападения шестерых противников. Он очень красиво выглядит – абсолютно черно-белый: лицо одного цвета с поясом, кимоно одного цвета с зубами и глазами. Только розовые пятки мелькают, выбиваясь из общего фона. Луис ловко раскидывает всех руками и ногами, а в толпе стоят два наших лейтенанта в парадной форме – они только что маршировали и ведут вполголоса такой диалог:
– Ногами-то красиво машет, но на прошлой неделе махнуть не успел, как от Тесемникова в глаз получил!
– Это за что же?
– Да за Светку! Подходил к ней в «Ландыше» и плел что-то на ухо!
– Мало ли, кто что ей плел, Светке-то?
– Ну, видать, не всем можно!
– Не знаю, как со Светкой, но зато в одном ему повезло точно: физиономия черная, фингала-то и не видно!
– Это что же выходит, их каратисты против наших боксеров – никак?
– Выходит, так!
В воздухе повис приятный пороховой запах, и победители вместе с побежденными, весело болтая, в обнимку идут к полевой кухне, которую уже выкатили на площадь. Солдатской кашей угощают всех желающих: папы, мамы и дети в праздничных нарядах стоят в очереди за своей порцией. А в это время из громкоговорителя поет Иосиф Кобзон:
…Это радость
Со слезами на глазах.
День Победы! День Победы! День Победы!
Припев как три удара колокола…
Ветераны стоят и улыбаются – они могут спать спокойно, ведь свой долг они выполнили: спасли мир от фашизма и вырастили таких сыновей, которым можно спокойно передать дело защиты нашей Родины. Пусть весь мир знает, что теперь на нас никто не посмеет напасть – у нас самая сильная армия и самые верные союзники во всех частях света.
Летние каникулы
На все лето нас с сестренкой отправили к дедушке с бабушкой, у которых я как-то прожил целый год, когда сестренка была еще маленькая. Наши каникулы проходили весело в компании наших двоюродных брата и сестры: Олежика и Леночки. Брат был ровесником мне, сестра Леночка – ровесница моей сестре. Виделись мы редко, только на каникулах, и внешне отличались друг от друга очень сильно: они были совсем светлые, беловолосые и голубоглазые, а мы с сестрой – потемнее. Олежик был очень тщедушным и говорил писклявым голосом, а Леночка была пухленькой и розовощекой. Они жили в большом городе, где их папа, мой дядя Слава, был большим начальником на автозаводе и всегда привозил с собой какие-нибудь диковинные штуки. То томатный соус под названием «кетчуп», то пепси-колу из Сочи. Брат с сестрой важно демонстрировали нам эти чудеса.
Все мы ждали этого дня – начала каникул, когда родители договаривались и одновременно привозили всех нас к деду с бабушкой. Это был настоящий праздник – в маленьком домике собиралось столько родственников, что все не умещались на кроватях и весь пол застилали матрасами и всякими тряпками, и ложились спать дружно в один ряд. После того как взрослые наговорятся и напоются песен, сестренки просили бабушку:
– Расскажи какую-нибудь сказку!
– Какую же?
– Нашу любимую давай! Про хрустальный гробик!
И бабушка начинала своими словами пересказывать сказку Пушкина о спящей царевне и семи богатырях. Когда этот ритуал заканчивался, мы с бартом переходили к следующему:
– Давай лучше какую-нибудь страшную историю расскажем, кто страшнее!
– Ну давай: в одной черной-черной стране, в черном-черном городе…
Надо в нужном месте неожиданно крикнуть, чтобы сестры завизжали от ужаса и разбудили храпящего деда, – в этом и была задумка. Дед после этого давал всем нагоняя, и потом все засыпали.
Утром родители собрались и разъехались по своим городам, оставив нас на три месяца в нашем детском раю – в этом волшебном деревенском доме, в котором было несколько зачарованных помещений: чулан, чердак и подпол. Там можно было найти все что угодно: старинные инструменты, книжки, лыжные ботинки, посуду. У деда в подполе стояла бутылочка наливки, поэтому бабка запрещала туда ему залазить. Как только бабушка ушла за хлебом, он засиял, полез туда и предупредил:
– Так, бабке только не говорите, что я лазил в подпол, понятно?
– Понятно!
Когда вернулась наша бабушка, он спросила:
– Ну, как у нас дела, чем вы занимались с дедом?
Наши сестренки хором ответили!
– У нас все хорошо, мы весь день играем, а дед в подпол не лазил!
В ответ бабушка так сверкнула глазами, что дед быстро вышел во двор, «от греха подальше», как он обычно говаривал.
После этого мы начинали завтракать. Но Леночка с Валеркой отказывались доедать кашу, тогда дед доставал из тумбочки свои фронтовые медали и объявлял, что тот, кто доест первым – получит медаль. Выиграл Олежик, но, слава богу, медалей хватило на нас всех.
– Теперь можно пойти на улицу?
– А кто будет мыть тарелки? – поинтересовалась бабушка.
– Отстань ты от них Христа ради, а то вообще к тебе больше не приедут! Идите играйте во двор! – скомандовал дед, и мы молниеностно сбежали, чтобы не участвовать в опасной дискуссии.
Никаких других игр, кроме игры в войну, я не признавал, а мой брат любил играть в машинки. Может быть, потому, что его отец, дядя Слава, был начальником на автозаводе и у них у самих была своя машина. А может быть, и потому, что не понимал главного: единственная достойная уважения мужская профессия – это Родину защищать, как говорили в любимом кино. В машинки можно поиграть и дома, а на улице мы все-таки начали в войнушку.