Пророчество. (О войне, людях и событиях)

Весной сорок второго года и в их районе появились партизаны. Они нападали на колонны автомашин, перевозящих грузы в сторону Новгорода и Ленинграда, отбивали продовольственные обозы, взрывали железную дорогу. Было расстреляно несколько предателей – бургомистров сёл и деревень. Теперь уже полицейские боялись высунуть нос дальше населённого пункта. Но от этого, а может быть, чувствуя животный страх за свою жизнь, они всё ожесточённей обходились с местным населением. Теперь сбор продуктов питания сопровождали и немецкие солдаты, способные отбить нападение партизан. Несколько раз проводились и карательные операции против лесных людей, но, как правило, они заканчивались ничем. В итоге сжигали деревни и жителей, которых подозревали в связи с партизанами.

Летом в селе появилась необычная немецкая часть. Нет, это были немецкие солдаты с оружием, техникой, но они занимались какими-то изыскательскими работами. По берегу реки Рогатки, протекавшей близ села, в одном месте выходила гряда камней. Вот она-то и заинтересовала немецкую военно-строительную организацию «ТОДТ», располагавшуюся в Пскове. Им нужен был щебень, для отсыпки дорог. Молодой галантный офицерик, командовавший этой группой, говорил по-русски и очень любил рассуждать о великой немецкой нации, её миссии в этом мире. Он читал наизусть стихи немецких поэтов. Знал русских поэтов – Пушкина, Лермонтова и даже Тютчева.

Расположились они в бургомистрате. Сопровождали и охраняли эту группу около тридцати солдат полевой жандармерии.

Однажды ночью в село ворвались партизаны. Завязался бой. Немцы и полицейские отстреливались ожесточённо, но после того, как граната взорвала дом бургомистра, они стали быстро отходить к большаку. А партизаны, разгромив немецкий гарнизон и взорвав всю оставленную ими технику, под утро отошли в лес.

Как позже узнали жители села, это были спланированные действия всех партизанских отрядов. Нападению в эту ночь подверглись населённые пункты, где находились оккупанты. Помимо нападения на немцев, партизаны взорвали все мосты в округе, отрезав деревни и сёла от крупных населённых пунктов, куда стали прибывать карательные части немцев. Ранее, немецким командованием было принято решение раз и навсегда покончить с партизанским движением на Псковщине, в районе Великих Луг и Новгорода. Уж больно сильно мешали партизанские вылазки передвижению немецких войск, нанося серьёзный ущерб в живой силе и технике.

Утром Ефросинья вышла из дома. Ночной бой напугал её, но она решила пройтись по дворам и узнать, не нужна кому-либо помощь. Пройдя вдоль своего забора и идя вдоль Фроськиного дома, вдруг услышала слабый стон. Пройдя вдоль забора до конца, она обнаружила в кустах лежащего немца. Это был тот самый офицерик, командовавший строительной группой.

Фрося растерянно смотрела на лежащее перед ней тело. Это был враг, но сейчас это был сильно раненый, живой человек. Немного подумав, она подхватила его за подмышки и поволокла в свой сарай. Немца нужно было куда-то положить так, чтобы его сразу не обнаружили, если бы вернулись партизаны. Что они делали с людьми, оказывающими, на их взгляд, помощь и содействие немцам – она знала. В соседней деревне был сожжён дом со всеми жильцами только за то, что те добровольно, по мнению народных мстителей, сдали в немецкий продовольственный обоз корову. И никого не интересовал вопрос о том, что её всё равно бы отобрали.

«Надо его втащить на сеновал, – подумала Ефросинья. – Только одна я не смогу этого сделать. Нужен помощник».

Оставив немца лежать в сарае, она пошла к Фроське. Та, выслушав её, молча собралась, взяла верёвку и они пошли в сарай. Там, обвязав этой верёвкой не приходящего в сознание офицера, втащили его наверх. Так же молча, Фроська спустилась по лестнице вниз и ушла к себе.

Ефросинья принесла воды, медикаменты, бинты и осмотрела немца. Он был ранен в голову и ногу. Она промыла рану на голове, обработала её и перевязала. Вторая пуля, пройдя на вылет, расщепила кость ноги. Обработав и эту рану, Ефросинья напоила раненого, укрыла его принесённым с собой одеялом и спустилась вниз.

Два дня раненый лежал без сознания. Очнулся он от боли. Какая-то женщина что-то делала с его ногой.

– Больно, – сказал он по-немецки.

– Потерпите, – тоже по-немецки ответила Ефросинья.

– О, фройлен знает немецкий язык? – удивлённо спросил офицер.

– Потерпите, – повторила Ефросинья.

Резкая боль и немец вновь потерял сознание. А молодая женщина продолжала чистить ему рану на ноге. Фрося волновалась, что начнётся гниение, а значит гангрена. В ход должны были идти травки.

Неожиданно она услышала, что кто-то вошёл в сарай. Выглянув с сеновала, Ефросинья увидела Фроську. Та, поднявшись по лестнице на несколько ступенек, ничего не говоря сунула ей в руку баночку с мазью. Это была та же мазь, которой она пользовалась при лечении раненого капитана Советской Армии. Секрета этой мази она не открывала никому.

Всё так же, не говоря ни слова, Фроська вновь ушла к себе.

Глава V

Генрих родился в семье дорожного мастера. Его прадед, дед, отец строили хорошие немецкие дороги и мосты. Одно время дедушка с бабушкой работали в России, где выучили русский язык. Поработал в России и отец Генриха – Фриц. Он даже женился в России, взяв в жёны невесту из другой работающей там немецкой семьи. Но, когда в России начались революционные волнения, они уехали назад в Германию. Их дело набирало силу, и уже к тридцатому году это была серьёзная дорожно-строительная фирма «Крюгер и сыновья». С приходом к власти Гитлера дела пошли ещё лучше. Старшие братья Генриха вступили в Национал-социалистическую партию и во всём поддерживали фюрера. Отец с матерью с осторожностью смотрели на всё, что творилось в Германии, занимая нейтральную позицию.

Бабушка с малых лет обучала внуков русскому языку. Она много говорила о великом русском народе. Об их неистребимой любви к своей Родине, свободе и независимости от кого бы то ни было. Это она привила Генриху любовь к поэзии, в том числе и русской. Правда, в Гитлерюгенте ему серьёзно «подкорректировали» знания о русских, как о низшей расе. Достаточно много времени уделялось и осознанию им места этих варваров в бурно развивающейся истории двадцатого века. Так что в этом юноше каким-то немыслимым образом сплелись детские восторженные воспоминания бабушки о русских и ненависть к своим потенциальным, а впоследствии, и прямым противникам. Любовь к литературе, искусству, музыке, включая и русских писателей, поэтов, композиторов и пренебрежительное отношение к народу в целом.

По настоянию отца он поступил в инженерно-строительный институт, где обучался строительным специальностям. Поэтому, когда его призвали в армию, он стал служить в военно-строительных частях вермахта.

И вот он, раненый лежит где-то на чердаке какого-то русского дома, и простая крестьянка лечит его.

«Как это всё мерзко, – думал он, лёжа на сеновале. – На территории контролируемой германскими войсками он должен от кого-то прятаться. Он, немецкий офицер!»

Правда, признавался он сам себе, если бы не эта крестьянка, то его давно уже не было бы в живых.

Он вспоминал, как бабушка говорила ему о великом сострадании русских к чужой беде, чужой боли. О большом русском сердце. «Но ведь они враги! Так какое к черту, может быть сострадание к врагу!?» И всё же он был жив, и за ним ухаживала эта простая русская женщина…

«А с кем это я говорил по-немецки? С ней? – неожиданно подумал Генрих. – Да это просто бред какой-то! В захудалой русской деревне крестьянки говорят по-немецки? Причудится же такое!»

Но это оказалось не бредом. Вечером, когда Ефросинья делала ему перевязку, он услышал, пусть и ломаную, но немецкую речь: «Вы должны лежать тихо. Вас никто не должен видеть».

От удивления он даже вспотел.

– Вы говорите по-немецки? Но откуда?

– Учила в школе, – ответила Фрося.

– И так хорошо? Я хотел сказать, что вы, фройлен, хорошо говорите на моём языке.

– Я говорю плохо и вообще не люблю его.

– Почему?

– Потому, что на нём говорите вы, люди, напавшие на мою страну.

Генрих поперхнулся.

– Но мы несём вам свободу…, – начал он.

– Не свободу, а виселицы, смерть и кровь. Вот ваша свобода! – резко ответила Фрося.

– Так зачем же вы меня лечите?

– Я медик и это моя обязанность лечить больных и раненых.

– Я думаю, – вдруг по-русски, задумчиво сказал Генрих, – что наши врачи так бы с вашими офицерами не поступили.

Фрося выпрямилась, удивлённо глядя на немца.

– А наш-то язык, откуда так хорошо знаешь?

– У меня дедушка и бабушка долго жили в царской России. Потом отец там работал, да и мать жила в России.

– И как же ты пошёл воевать против нас?

– В Германии хорошо воспитывают молодёжь. А мы всегда были вашими врагами. Это говорит вся история. И потом: «Befel ist Befel» – приказ есть приказ!

– Врёт твоя история! Это вы всегда хотели нас захватить, а нам ваша земля не нужна. У нас своей некуда девать. Ведь твои родственники работали же у нас. И ни с кем не воевали. Чего вам-то от нас надо?

– Фюрер говорит, что наша миссия управлять всем миром.

– Бешенный ваш фюрер. Чокнутый! Вурдалак! Ему бы только людей убивать, упырю проклятому!

– Что такое «вурдалак и упырь?» – недоумённо спросил немец. Бабушка и мама ему таких слов не говорили.