На записочке корявым, старушечьим почерком было написано: «Передать Ефросинье. Кто не сделает, прокляну!»
Развернув записочку, Ефросинья прочла…
«Дочка! Ты не печаловайся про меня, не надо. Я своё отжила и помираю в позоре за дитятко своё. Оставляю тебе секрет мазьки. Бабушкин он. Храни его и только своей доченьке передай. Степан твой жив. Видела его как живого. Встретитеся. Прощевай».
Она, заплакав, тихо пошла к своему дому, а собравшиеся на горелище люди с сочувствием смотрели ей вслед.
Генрих, через щель в крыше видел, как горел дом напротив, как к его хозяйке подходили три бородатых мужика и о чем-то говорили с ней. Его снова начала бить нервная дрожь от предчувствия скорой и жуткой смерти. Он чувствовал, что и пожар произошёл, может быть из-за него. Ему срочно нужно было куда-то уходить, но он физически не мог этого сделать. Значит и его ждала такая же смерть в огне. Ведь молодой партизан именно про это и говорил, уходя с сеновала.
Задумавшись, он не услышал, как к нему поднялась Ефросинья.
– Я очень сожалею…, – начал он, но Ефросинья движением руки остановила его.
– Видел? – подойдя к нему, спросила молодая женщина? – Видел, как из-за тебя сгорела старая женщина? Видел, как брат моего мужа разговаривал со мной? Зачем ты пришёл сюда? Убивать старух и женщин, стариков и детей, наших сестёр, братьев и мужей? Зачем?
Она говорила тихо и, казалось бы спокойно, но от этого спокойствия и её тихого голоса у Генриха внутри всё похолодело.
– Я никого не убивал! Я строитель. Моё дело строить дороги и мосты.
– А по ним будут идти танки, пушки, солдаты, которые убивают? И это ты считаешь «не убивал»?
Неожиданно покачнувшись, она, закрыв глаза, опустилась на сено. В молчании прошло несколько минут.
– Партизаны сказали, что сожгли Фроську потому, что она прятала немца. – И, посмотрев на Генриха, добавила, – они меня шли жечь вместе с тобой. Просто ошиблись.
Ещё немного посидев, встала, подошла к раненому и стала обрабатывать его раны. Генрих увидел, что из-под платка у неё свисает прядь седых волос.
В обед в селе появились немцы и сбежавшие из него полицаи. Вместе с ними вернулся и Фроськин сын.
Он подъехал к дому матери, вместе с немецкими офицерами вышел из машины и подошёл к пепелищу. Немного постояв там, направился во двор Ефросинии. Офицеры и подошедшие солдаты следовали за ним.
Ефросинья вышла навстречу им во двор.
– Кто это сделал? – нервно спросил Никита.
– А они не докладывали.
– За что её? – он кивнул головой на пепелище.
– За тебя и за то, что ты повесил двух ребятишек из нашего села.
– Не ребятишек, а партизан! – нервно заорал бургомистр. – Всех вас гадов надо вешать, вешать и вешать! Только так можно выбить из вас большевистский дух!
Он ещё долго орал в истерике.
– Ты кто такая? Как зовут?
– Ефросинья.
– Ааа! Слышал. Фельдшерица? Бандитов наверно лечишь? – спросил он, имея в виду партизан.
– Лечу! – ответила Ефросинья. – Твоих бандитов лечу, чтоб вы все сдохли! Лечу – за что и меня пожгут!
– Ты, дура, не ори на меня. А то я тебе пасть быстро прикрою, – с нескрываемой злостью сказал Никита. – Раскудахталась тут. А ну, господин офицер, – обратился он к немецкому офицеру, – пусть солдаты осмотрят всё тут, – и он жестом указал на весь двор, дом и сарай. – Сдаётся мне, что что-нибудь или кого-нибудь здесь найдём. Что притихла молодка?
Он попытался рукой потрепать её по щеке, но получил резкий удар по руке.
– На то вы и ищейки, чтобы искать. Ищите. Только сначала с сеновала вашего немчика заберите.
– Какой немчик? – на ломаном русском языке вмешался в разговор офицер. – Что вы имейт в виду?
– Что сказала, то и имею. На сеновале, – она указала на сарай, – ваш раненый офицер. Забирай его, – она посмотрела в лицо немца, потом повернулась и пошла в дом.
Офицер дал команду солдатам и трое из них побежали в сарай. Туда же пошли и офицеры с Никитой. Подойдя к сараю, они увидели, как солдаты выносят на какой-то тряпке человека. Подойдя поближе, офицер удивлённо спросил раненого: «Генрих! Это ты? Господи, неужели это ты? Мы все тебя уже похоронили!»
– Вальтер, это ты? – ответил раненый. – Как хорошо, что весь этот кошмар закончился. Ты себе представить не можешь, как мне было плохо. Скорее, скорее увези меня отсюда.
– Да, да! Конечно! – засуетился Вальтер.
Он махнул рукой в сторону машины, сказав солдатам, чтоб те отнесли раненого туда, а сам пошёл рядом, расспрашивая того о том, что с ним произошло. Усадив раненого в машину, Вальтер вместе с другим офицером быстро уехали. А Никита, оставшийся стоять у сарая, посмотрел на солдат, махнул им рукой и пошёл со двора.
Через несколько дней партизаны вновь атаковали село и уничтожили всех полицаев. Не избежал этой участи и бургомистр. Правда, он долго и яростно отстреливался. Но граната, брошенная в окно дома, успокоила его навсегда. Погиб и брат Степана – Николай. Во время боя он заскочил к Ефросинье.
– Прячь своего раненого, – быстро сказал он. – Не ровён час, наши найдут. Позора не оберёшься.
– Да нет его у меня. Немцы увезли.
– Ну и отлично! А ты жди Стёпку! В партизанах он! – крикнул Коля и хотел убежать, но его остановили слова Фроси: «А я знаю про это».
– Не понял! Откуда знаешь?
– Мужики из партизанского отряда приходили. Фроську сожгли. Они и сказали.
Николай присвистнул, затем выглянул в окно, посмотрел на то место, где стоял дом старухи.
– И за что её-то, чокнутую?
– За сына и за то, что прятала немца.
– И она прятала?
– Никого она не прятала. Это они вместо меня её пожгли, бедную.
– А она про твоего офицерика знала?
– Знала.
Николай вновь присвистнул.