Солитариус. Книга первая

– Да, кстати, что именно вы делаете? Как вы нас лечите?

– Я всё ждала, когда же вы наконец спросите об этом, – хмыкнула Златовласка. – В общем-то, по сути, мы вас не лечим. Мы всего лишь создаём условия для вашего самоизлечения, если можно так сказать. Следим за вашим состоянием, пытаемся понять причины вашей болезни и как лучше всего с ней бороться. Проводим обследования, но не чаще двух раз в год. Чаще нельзя, потому что оборудование, которым мы пользуемся, может нанести организму непоправимый вред – как в настоящем, так и в будущем. Дело не в том, что мы пользуемся плохим оборудованием, просто безопасного оборудования такого рода вообще не существует. Пока что. Это, несомненно, всего лишь вопрос времени. Понимаете, Есенин, то, что произошло и продолжает происходить со всеми вами, – явление новое, относительно редкое и недостаточно хорошо изученное, чтобы можно было что-то утверждать о нём со стопроцентной уверенностью. Кое-что, впрочем, мы знаем точно: ни в коем случае нельзя трогать защитную стену, созданную вашим мозгом. Рано или поздно она рушится сама, и тогда память возвращается. Проблема в том, что в большинстве случаев мозг не готов к этому и поэтому сразу же возводит стену заново. Наша задача – подготовить ваш мозг к тому времени, когда к вам вернётся память. То есть попросту не рассказывать вам о прошлом ничего лишнего. Но иногда и это не помогает.

– Хм, странно. Получается, о том, что я чуть не убил жену и ещё кого-то, рассказать было можно, а о том, как меня зовут, нет? Что-то у вас не срастается, сударыня…

– Не всё так просто, сударь. Зря вы подозреваете меня во лжи, – улыбнулась она.

– Возможно… Ну и скольких вы вылечили? То есть, прошу прощения, какой процент больных самоизлечился?

– Процентами, сударь, занимаются статистики, которым больше делать нечего, как копаться в цифрах и всегда раскапывать то, что им необходимо. Мы считаем себя выше такой ерунды. Статистика уравнивает, усредняет людей, делает их марионетками в своих руках, а руки её – это ледяные руки смерти: они умерщвляют всё, к чему прикасаются. Мы же относимся к своим пациентам с любовью, мы их уважаем и ценим.

Златовласка так мило рассердилась, что мне даже стало весело.

– Что ж, это радует. Но сколько всё-таки людей вылечилось? Я имею в виду: вылечилось окончательно.

– У нас выздоравливают все – рано или поздно. Ответ на ваш вопрос: подавляющее большинство. Есть, конечно, случаи тяжёлые, требующие немало времени, но, уверяю вас, мы справимся и с ними. Я уже говорила вам, что мы не лечим безнадёжно больных.

– Да, я помню. Но откуда вам знать, что я, например, не безнадёжно больной? Вы же сами сказали, что толком ничего не знаете о нашей болезни.

Она покачала головой и бросила взгляд на золотые наручные часики.

– Вы собираетесь ужинать? Если да, то сейчас самое время отправиться в столовую.

– Вы меня прогоняете? – улыбнулся я.

– Вовсе нет, я просто спросила. Вы обедали?

– Да, благодарю за беспокойство. Кстати, где вы нашли такую повариху?

– У нас их две, а главный повар – мужчина. Вы о какой говорите?

– О Золушке, – хмыкнул я. – То есть… в общем, я говорю о немного упитанной. Правда, вторую я не видел, может, и она… кхм… немного упитана.

– Вы назвали её Золушкой?

Златовласка засмеялась, но смеялась она, пожалуй, не над Коровой, а надо мной. Это был искренний, беззлобный смех женщины, уверенной в своей неотразимости. Наблюдая за ней в эти мгновения, я снова пришёл к выводу, что она откровенна со мной. По крайней мере, мне стало ясно, что её не мучают угрызения совести. Значит, вряд ли она желает мне зла.

– Ну, мне пришлось как-то её назвать, иначе она отказывалась нас кормить. Вообще у неё скверный характер, вы заметили?

– Что есть, то есть. Но на самом деле она очень добрая. Просто не обращайте внимания на её слова.

– Хорошо. А что вы скажете о пациенте, которого зовут Шапокляк?

– А что с ним?

– Он, так сказать, провоцирует других пациентов. Не успел я прийти в себя, как он тут же заявился ко мне в комнату и начал оскорблять меня и Сократа. Он даже вцепился в бороду старику и вырвал из неё клок. Это нормально, по-вашему?

– Нет, это ненормально, – спокойно ответила Златовласка. – Я с ним поговорю. Со словесными оскорблениями мы ничего поделать не можем. Мы не вмешиваемся в вашу жизнь, единственное исключение – физическое насилие.

– Это можно понимать как «когда вы начнёте убивать друг друга, тогда мы и вмешаемся»?

– Не переворачивайте мои слова с ног на голову.

– Прекрасно. Знаете, к какому выводу я пришёл, обдумывая ваши методы? Вполне логично предположить, что вы круглосуточно следите за нами. С помощью скрытых камер и микрофонов. В коттеджах, в столовой, в общем, во всех зданиях. И на территории. Это не паранойя, а вполне логичное предположение.

– Но не соответствующее действительности, – с укоряющей улыбкой подчеркнула она последнее слово.

Я почувствовал сильную усталость от разговора. Или, скорее, от безрезультатности разговора. Мне захотелось остаться одному – не для того, чтобы снова погрузиться в размышления, наоборот, чтобы ни о чём не думать.

– Да, я понимаю, что вы не признаетесь в этом, даже если я прав. Ну что ж, ладно. Значит, жена приедет в субботу? Во сколько?

– Точно пока не скажу, но ближе к вечеру. В пятницу станет известно точно.

– Вы дадите мне знать?

– Конечно.

– Отлично. Вопросов у меня больше нет. По крайней мере, пока нет. Если позволите, я пойду.

– Хорошо, Есенин. Приятного вечера. Если возникнут вопросы, милости прошу. Как только Гиппократ вернётся, вы сможете с ним поговорить.

– Да, благодарю. Хорошего вечера и приятных снов, Златовласка!

– Спасибо, и вам, – она протянула мне маленькую ладошку, и я бережно пожал её. – До встречи, Есенин. Берегите себя.

Глава 7

В тот день ничего примечательного более не произошло. Я спокойно добрался до своей комнаты, принял ванну и благополучно, то есть практически безмысленно, заснул.

Сначала мне снилось что-то непонятное, но пугающе знакомое. Какая-то женщина говорила мне о том, что случайностей не бывает и что одна спичка может сжечь весь лес или что-то в этом роде, на что я голосом Златовласки ответил, что лес не сгорит, так как он пропитан паранойей. Затем появился Сократ с кроличьей головой в руках – втягивая ноздрями воздух, он пробормотал: «Однако пахнет враньём. И кровью». Было ещё что-то, чего утром я вспомнить не смог.

Вскоре после того, как я проснулся (это было около семи), ко мне постучался Сократ и пригласил на кухню пить кофе, который он «только что сварил». Я бы с удовольствием выпил кофе в одиночестве, но это было невозможно, а кофе мне очень хотелось, поэтому пришлось принять приглашение. В коттедже, как и вчера, стояла тишина. Вероятно, здесь вообще не бывало шумно.

Кухня оказалась просторной и светлой, с двумя широкими окнами. Возле одного из них, за длинным столом, покрытым белоснежной скатертью, сидели двое незнакомых мне мужчин. Тот, что сидел ближе к выходу, был совсем молодым: лет двадцать на вид, очень худой, с выпирающими сквозь тонкую серую футболку ключицами, лохматый, темноволосый, с безучастным выражением лица и отсутствующим взглядом. Если бы нужно было сходу описать его одним словом, я бы сказал, что он – полумёртвый. Хотя, возможно, это было бы несправедливо – всё-таки шёл восьмой час утра…

Второму, сидевшему у окна, явно перевалило за сорок. Он, в отличие от молодого и несмотря на ранний час, был «живым». Умное лицо, взгляд, как будто бы чем-то обеспокоенный, растрёпанные чёрные волосы, местами тронутые сединой. Он зачем-то напялил на себя толстый черный свитер, хотя на кухне, да и вообще в коттедже, было очень тепло. Даже Сократ, ходивший вчера в плотном костюме, сегодня надел лёгкую рубашку. Впрочем, у каждого – свои причуды, то есть свои привычки.

– Знакомьтесь, Есенин. Это наш шахматист, – представил молодого Сократ.

– Здравствуйте, – протянул я руку шахматисту. – Если не возражаете, я буду называть вас Фишером.

Он как-то нехотя поднял на меня глаза, вяло пожал мою руку и под стать своему безжизненному виду выдавил из себя:

– Мне всё равно.

Я глянул на Сократа. Он улыбнулся и, качая головой, сказал:

– Вы снова повторились, друг мой. Однако я начинаю думать, что ваша ошибка с Моцартом – случайный сбой. Давайте попробуем ещё раз.