Трудно быть Ангелом. Роман-трилогия

– Иди сюда, сладкая.

Поэт взял и понёс её на руках.

– О, прекрасно! А сколько ты можешь выпить за вечер?

– Чтобы весело? Бутылку водки (поэт зевнул от вопроса).

– А чтобы быть пьяным совсем?

– Литр, но утром будет жуткое похмелье.

– Литр? Ого! Ты очень русский.

– Всё, ловим такси и не будем ждать твой лимузин. Я хочу тебя. Жажду тебя!

– Кажется, меня любят? М-м? Но я ещё не люблю тебя. Вернее, немного люблю, ты такой красивый и сильный, что кружится моя голова. Ах, целуй же меня. А-ха-ха-ха, смелее-смелее! А-ха-ха, а в Европе меня никто на руках не носил.

На Ленинском проспекте Мэри на руках Поэта протянула ножку, и остановилось такси. Счастливая, она засмеялась. Поэт посадил Мэри в такси, сел рядом и по-хозяйски положил руки на её ноги:

– А ножки у тебя очень красивые.

– А-ха-ха! О да, даже через сто лет в целлюлите они будут прекрасными, если любишь меня. Baciami – сладкий поцелуй в меня. О-о, замечательно!

Поздно ночью они вернулись в Сити. И в вестибюле Поэт купил цветы, встал торжественно на колено и признался в любви:

– Мэри! Я люблю тебя со всей страстью поэта и прошу принять мою руку и сердце.

– А-ха-ха, как серьёзно! Я согласна! О мамма мия, поэт на колене, что это? Кино? Но как же наш общий роман? А-ха-ха! О-о-о, я хочу пить!

Поэт пообещал, что обязательно напишет гениальный роман, но за любовь, и теперь он будет великим Писателем! Да, и ещё – предложил закрепить уговор любовью в постели. А Мэри на руках его рассмеялась:

– Ты всё это выдумал! О, сумасшедшая ночь – Россия, любовь, и Поэт на коленях передо мной! О, никакие миллиарды не заставят меня выйти замуж.

– Я беден и горд. Но я люблю тебя! И ты будешь моя!

– Ха-ха-ха! О Боже, у меня голова идёт кругом. Прошу тебя, милый – осторожно целуй меня, я пьяная. М-м-м! Amore Mio! У нас будет секс. Страстный секс? Ты обещаешь?

Поэт ответил: «Да! Молчи!» А счастливая пьяная Мэри в лифте разрешала себя всю целовать.

– Люблю!

– О, я совсем пьяная, а ты очень сильный.

Упорство Поэта, страсть и любовь дали свои результаты – она с наслаждением упала в его объятия, он схватил её за задницу, поднял и закинул на плечо. Мэри смеялась и била его цветами, он тоже хохотал, укусил её задницу и, не обращая внимание на весёлые крики и протесты, потащил её в апартаменты – любить. Это было прекрасно и весело!

Поэт открыл её ключом двери и внёс смеющуюся Мэри. Оказалось, что впереди огромный офис и сонный изумлённый охранник, а направо – богатые апартаменты. Охранник побежал перед Поэтом и быстро открыл все двери. Поэт с ношей вошёл в апартаменты, поставил Мэри на ноги, а она засмеялась и сказала: «Если ты сейчас же не возьмёшь меня – дам пощёчину! Ай-лав-ю, Герой». Бросила цветы, крепко поцеловала его в губы, оттолкнула, легко сняла платье через голову и сразу упала на кровать, с загадочной улыбкой глядя на Поэта.

Огромная постель, красавица Мэри призывно раскинула руки и ноги, закрыла глаза и… мгновенно заснула. О Боже! Облом! Да, облом. Мэри, ослепительно красивая и полуголая, в трусиках и пояске для чулок, крепко спала на постели в цветах. Поэт сразу почувствовал себя лишним в богатых покоях.

Тут открылась дверь – прибежала горничная и запричитала:

– О! Мэри! Мэри! – повернулась к Поэту. – А вы кто такой?

Горничная выпроводила его за дверь и стала хлопотать возле Мэри. Охранник тихо прикрыл двери апартаментов за Поэтом.

Глава 2

Всё, что нам нужно, любовь

На следующий день Поэт был уже дома, в Тарусе.

В его доме стояла старинная мебель, кожаные диваны с высокой спинкой и огромный двухтумбовый стол под сукном, большие уютные кресла, шкафы. Ещё были ковры, старинный магнитофон и модный ультрасовременный проигрыватель винила, стопки книг на полу, коллекция виниловых дисков ХХ и ХХI века. На стенах висели красивые офорты и дорогие картины – шикарная пинакотека, фотографии от пола до потолка и знаменитая коллекция топоров и ножей из дамаска. Со времён его знаменитого деда мебель в доме не меняли, но в остальном был обычный мужской беспорядок – двухнедельный немытый пол, повсюду пустые чашки из-под кофе: на кухне и на столе, на полу у дивана и у камина, а в углу в зале стояла гитара и барабаны.

Остаток ночи Поэт проспал у своей тётки Антонины в пустой московской квартире на Патриарших прудах, а утром уехал в Тарусу и теперь, счастливый, лежал дома на диване, пил чай и с большим удовольствием вспоминал прошлый вечер и Мэри. Он прошептал: «О Боже, слава тебе!» Мэри… Мэри… Необычная, очень красивая девушка с очаровательным голосом, ласкающим душу, и милым акцентом, с фигурой модели и глазами ангела. Боже! Поэт уже обожал её, он вспоминал каждую минуту незабываемого вчерашнего вечера. Эти воспоминания доставляли ему удовольствие, радость, наслаждение, и веру, что мечты воплотятся. Да, Поэт жаждал любить Мэри и обладать этой загадочной и красивой девушкой. Он чувствовал на губах её поцелуи, руки помнили красивое упругое тело, и груди её, и глаза, которые, словно чистые алмазы, смотрят прямо в душу… Так, мечтая, Поэт лежал ещё долго.

Кабинет был для него самым лучшим местом на свете. Вокруг – картины и тысячи книг, которые он все читал, запах ладана, старых книг и красок, чернил окружали его. Эти чудесные картины и великие книги – настоящий клад фантазий и скрытых сокровищ – помнили всё, что происходило в жизни Поэта. Они наполняли его жизнь мыслями и красотой. И здесь была самая чудесная аура на белом свете, чтобы мечтать!

Итак, Поэт лежал и мечтал о красавице Мэри, хотя его организм требовал для полного счастья ещё кружку крепкого чаю и второй плотный завтрак. А вот душа жаждала действий, чтобы Мэри была обязательно только с ним и его. Он так хотел! Поэт огляделся и твёрдо решил сочинить гениальный роман. Он чувствовал, что вчерашнее трепетное состояние творчества от встречи с красивой девушкой никуда не исчезло, надо только не отпускать его и лелеять. Да! Скоро он напишет роман – про любовь.

И Поэт громко сказал сам себе:

– Здравствуй, новая жизнь, доброе утро!

Он резко встал с дивана, пошёл на кухню… Отварил картошку, налил стакан водки, на большой кусок чёрного хлеба налил оливкового масла, чуть посолил, бросил кружок колбасы, и, как вишенку на торт, любовно положил сверху кружочки редиски, листок салата и ломтик грудинки – получился большой бутерброд для закуски. Далее Поэт решительно взял стакан, выпил полстакана водки и закусил огромным биг-бутером. Довольный, он отложил половину бутерброда на тарелку, выбрал из коллекции отца (из двухсот любимых пластинок) виниловый диск и поставил медленный July Morning, включил звук на мощность, дождался, когда водка ударила в чресла и голову, и под музыку, улыбаясь, начал медленно, радостно танцевать и подпевать:

– Ла-ла-ла! Ла-ла!… Ла-ла-ла! Ла-ла!…

Он ничего не соображал. Вокруг него кружился весь дом, вся улица, его друзья и знакомые, вся Москва, Багратионов мост, Александровский парк, красавица Мэри, её глаза, и поцелуи, и танцы, и Сити …Вот оно! Пришло! Щемящее, нежное чувство любви! Поэт, пьяный, громко пел на весь дом стихи: «Украсим любовь, украсим – лугов цветением, проснёшься, прочту тебе стихи Есенина, весенние…"[1 - Сергей Куренков]. Он кружился по дому, как шаман, закрыв глаза, и, довольный, спел многие душевные песни. От радости, любви и переполняющих чувств Поэт чуть не разнёс весь дом!

В это время красавица Мэри под грустную музыку в наушниках, полуголая, томно ломая руки, танцевала в своей спальне в Москве и вспоминала Поэта. Она очень сильно хотела к Нему.

Поэт не думал, а только чувствовал, что без красотки Мэри – сплошное одиночество в доме и в жизни его. И с восторгом вспоминал шикарную красавицу; остро чувствовал необычно сильную любовь к далёкой прекрасной девушке из другого европейского мира и отдавался музыке, с которой он был сейчас на одной волне. Поэт жаждал Мэри! В нём была водка, любовь и желание видеть её! Её! Прекрасную Мэри! Поэт запел – Come Back To Me[2 - Uriah Heep], а потом пел что-то ещё и вспоминал её с ностальгией – вот она в такси изящно снимает чулки, вот танцует на мосту, о-о-очень эротичная в движениях и необычно красивая! Её ноги, губы и грудь, попа… О Господи! Да, что же это?! Его реально трясло от желания обладать ею и любить её. В ней ему нравилось решительно всё! А ведь это он только подумал о ней. Поэт на самом деле хотел сочинить роман и поразить её, не ударить в грязь лицом и снова обнять её крепко, целовать и снять с неё всё, чтобы она была голая и принадлежала только ему! Ещё долго он вспоминал загадочные глаза и её зацелованные губы, красивые ноги, шикарную попу и грудь, и трепет её от прикосновения рук. Вот, кажется, в последние годы он жил и любил, много работал, и музыку, стихи сочинял, и гулял. А тут – бах! —оказывается, и вовсе не жил, не любил. А любовь подняла над землёй, и он теперь витает в облаках и мечтает, и жить без неё дальше не может. О Боже, как он хочет её! Надо непременно сочинить роман.

Поэт сел за кухонный стол, посыпал отварную картошку на тарелке петрушкой, отдельно положил селёдочку, а сверху лучок, посолил крупной солью картошечку, всё полил маслицем и дал настояться. Долил в стакан водки, взял аккуратно его в руки:

– За тебя, Мэри. Люблю!

И выпил почти целый стакан! Закусил селёдочкой. Помял картошку и жадно ел, голодный, как волк. Вышел на террасу, сел в кресло, закрыл глаза и снова увидел её в мечтах, и заулыбался широко и счастливо.

Решительно собрался печатать роман, но тема не пошла, и он снова уснул.

День прошёл, но муза не появлялась. Поэт бился головой об стену, лежал на полу, выпил три чашки кофе – не помогало, муза молчала. Он играл на гитаре то мажорную, то минорную музыку, тихонечко пел «Hallelujah»[3 - Leonard Cohen], долго думал, кричал на себя – всё впустую, всё без толку, не было музы. И Поэт взмолился:

– Господи, ты сказал мне: «Следуй за мной», и я иду за тобой. Боже, прошу тебя – помоги мне, пожалуйста!

И начался дождь за окном. Поэт смотрел на дождевые капли:

– Дождь. Нет большей тоски, чем жажда любви в грустный день. Грусть моя, грусть, ответь же мне – на каком языке идёт дождь? Что он мне говорит? А она тоже тоскует? По мне?