Времена

– Рассказывай – потребовал командир, не переставая грести и глядя на меня строгими серо-голубыми глазами, напомнившими мне буравчики князя.

Я рассказал ему свою легенду, не упомянув Аню. На северо-восток киевщины меня якобы послал «дядя» разведать торговые пути.

– Арье, сын Борисов, значит? – переспросил он – Ну, знакомься. Вон того облома – он показал на вооруженного – зовут Добрыня, Добрынин сын. Стрелок наш зовется Олешко сын Радонега. Ну а меня зови Элияху.

– Ваше, хазарское, имечко-то – захохотал Добрыня.

Элияху недовольно покосился на него. Вверх по великой реке мы шли недолго. Вскоре лодка ткнулась в берег, мы вышли и лодочник лениво погреб назад, вниз по течению к Киеву. Отсюда начиналась дорога. Но уже через час я слишком хорошо понял, что на левобережье называли дорогой.

От Киева до Заворичей около шестидесяти километров и это ровно столько, сколько надо преодолеть во время марш-броска по окончании «курса молодого бойца» в нашей армии. Мы тогда шли с полной выкладкой, по очереди таская взводный миномет, два пулемета и носилки, и прошли дистанцию за два дня и одну ночь. Но тогда мы шли по хорошим грунтовкам или через плантации цитрусовых. Здесь же дороги как таковой не было вовсе. Тропа карабкалась вверх по склонам, падала вниз в овраги, продиралась сквозь орешник, обходила болота и вилась сквозь дубравы. Здесь не прошли бы волы Магуты и мне, как торговому агенту радхонитов, следовало подумать о вьючных лошадях или верблюдах. Впрочем, как агентом, так и радхонитом я был липовым. В общем, если до Заворичей и было три поприща, то это лишь если по карте, напрямик, а тропа делала этот путь втрое длиннее.

Здесь, на левобережье, не было незащищенных сел, как на правобережной киевщине. Нам попалось лишь одно поселение, окруженное частоколом, с двумя сторожевыми вышками и проплешинами обработанных полей вокруг. Больше всего этот форпост напоминал израильский кибуц времен «стены и башни[6 - Так назывался период до и сразу после Войны за Независимость, когда каждое поселение было самостоятельной боевой единицей.]». Такие стены были недостаточной защитой от армий, но могли помочь против набега небольшого племени. Поселок мы обошли стороной.

Котелка и крупы у нас не было и спецназовцы время от времени по очереди отправлялись на охоту. Добрыня и Олешко пользовались луком и добывали жирных, отъевшихся зайцев или куропаток. Олешко однажды приволок трупик лисы, полночи очищал шкурку и сложил ее в свой вещмешок. Элияху один раз тоже пошел на охоту. Лука он с собой не взял, но каким-то образом вернулся с добычей – небольшой косулей, которую он нес на плечах, как Кевин Костнер в фильме про того же Робина Гуда. По вечерам мы жарили мясо на костре и ели его с сухарями и ягодами: земляникой и морошкой. Незаметно подглядывая за бойцами, я научился пользоваться кресалом и зажигать костер. Но, в остальном, пользы от меня было мало и я недоумевал, зачем я нужен этой троице; в их альтруизм верилось с трудом.

Начиная с третьего дня мы стали двигаться иным аллюром. Вероятно, наш отряд уже вступил в опасные земли и стало необходимо идти осторожно и с оглядкой. Теперь один из бойцов уходил вперед, а мы ждали сзади условного сигнала. Этот сигнал всегда был разным: крик сойки, волчий вой или еще какой-нибудь приличествующий лесу звук. Лишь услышав этот сигнал, мы начинали движение, доходили до какой-то известной лишь им метки и все начиналось с начала. Это скаутская методика слишком медленно приближала меня к Ане и, поэтому, чрезвычайно раздражала, но выбора все равно не было. К тому же во мне начали пробуждаться давно и прочно забытые инстинкты. Может по этой, а может быть по какой иной причине, но однажды меня послали в дозор. Этому предшествовали некоторые странности. Во-первых, из дозора вернулся Добрыня и о чем-то некоторое время шептался с командиром, причем оба поглядывали на меня. Олешко при этом делал такой вид, как будто ему или неинтересно или и так все понятно. Во-вторых, когда Элияху предложил мне выдвинуться, он, по-видимому, забыл договориться со мной об условных сигналах. Кричать зверем или птицей я не умел, а раций на средневековой киевщине я не заметил, зато заметил осторожный взгляд из под бровей, брошенный на меня стрелком. И, наконец, то ли мне показалось, то ли наш стрелок действительно быстро метнулся в заросли слева от тропы. Но мысли мои были заняты Анютой, думать обо всех этих странностях мне не хотелось и, как вскоре выяснилось, зря.

Левобережная тропа в этих местах шла сквозь густой лес, в котором кустарник заполнял просветы между развесистыми дубами. Потом дубрава сменилась сосняком, разбавленном редкими березами и я с удовольствием втянул в себя запахи смолы и ягод. Тропа пошла в неглубокий овраг между двумя песчаными склонами и тут к запахам леса примешался еще один, посторонний, запах: явственно запахло человеческим потом. Вряд ли это был один из мушкетеров, остававшихся далеко позади меня. Навыки, вбитые утомительными тренировками, сработали раньше сознания и, когда с обеих сторон раздался пронзительный свист, я даже не вздрогнул, уже держа руку на деревянной рукоятке ножа. Свистели оглушительно, протяжно, на низкой, богатой обертонами ноте, и я даже успел позавидовать невидимым свистунам, потому что мне самому свист не давался. Но долго предаваться этому чувству мне не дали… С обеих сторон оврага, на тропу с песчаных склонов спрыгнули шестеро, по трое с каждой стороны. В темных туниках и таких же штанах, по уши заросшие густыми бородами, с длинными волосами, забранными разноцветными банданами, они смело могли бы сниматься в массовке про лесных разбойников. Рассматривать лица нежданных гостей мне было некогда, лишь показалось что меня приветствовали представители нескольких национальностей. Вооружены они были необычайно пестро. Трое держали в руках топоры на короткой, рабочей, а не боевой, рукояти. У двоих в руках были основательно суковатые дубины. И, наконец, последний целился в меня копьем с широким листообразным наконечником. Луков я не заметил, но еще пара-тройка запасных могли затаиться в чаще. Я бы, по крайней мере, именно так и сделал, но понадеялся, что нападавшие до этого не додумались. Самым опасным из них был копьеносец, который мог метнуть свою сулицу в самый неподходящий момент. На нем-то я и сосредоточил боковое зрение. Топорников я не слишком боялся, ведь замах топором, впрочем как и дубинкой, требует секунды, а эту секунду я им давать не собирался. Но что им от меня надо?

– Куда идешь? – не размениваясь на приветствия спросил один из них.

Наверное, это был их атаман, если судить по отороченной красной лентой тунике и огромному оберегу на шее. Держа топор в левой руке (левша?) он постукивал обухом по ладони правой. Говор у него был странный, но слова были древнеславянские и я понадеялся, что засаду устроили не печенеги, а простые бандиты. Против профессионалов у меня не было шансов.

– А твое какое дело? – угрожающе сказал я.

Наш разговор начинал напоминать разборку двух банд, когда роль играют не слова, а взгляды.

– Да что с ним говорить, старшой! – закричал другой бандит – Руби его!

И он полез на меня с топором, а зря, и столь же зря все они так столпились. Дальнейшее действо напоминало избиение младенцев. Троих я уложил тремя классическими ударами, в то время как они лишь ошалело хлопали глазами. Еще двоих я быстренько порезал своим ножом. Сделанный из плохо закаленной стали, он все же оказался проворнее и острее их неповоротливых дубин и теперь оба дуболома, выронив оружие, лелеяли свои правые руки. Копьеносец повел себя разумнее и резво отскочив от меня, метнул свое оружие. То ли его бросок был плох, то ли тряслись руки от страха, но я легко ушел от дротика. Это движение меня и спасло, потому что в песок прямо передо мной воткнулась стрела. Произошло то, чего я и опасался и теперь ситуация складывалась не в мою пользу. До спасительных зарослей было слишком далеко и невидимый стрелок мог расстреливать меня как мишень. Для этого ему необходимо было лишь сохранять хладнокровие на некоторое время. Но этого времени ему не дали…

В кустах над овражком послышался хрип и вниз скатилось тело того, кто собирался истыкать меня стрелами. Копьеносец попытался скрыться, но немедленно получил стрелу в хребет, упал и задергал ногами, как заводная игрушка. Зрелище было не из приятных и я отвернулся. В овражек уже спрыгивали спецназовцы.

– Молодец! – неестественно бодро провозгласил Элияху, подходя ко мне.

Он еще попытался покровительски потрепать меня по плечу, но у него не получилось, потому что я с размаху и от души заехал ему по морде. Командир охнул и шлепнулся на песок, отлетев на пару шагов. В ту же секунду на меня уставились два острия: сулица Добрыни и стрела Олешко на заведенной им за ухо туго натянутой тетиве. К счастью, дырявить меня они не торопились, потому что против этих двух профессионалов у меня не было шансов.

– Отставить! – прохрипел Элияху, сплевывая кровь.

Сказал он, разумеется, совсем иное слово – «отхабитися», но в моем сознание прозвучала именно эта спасительная команда. Тем временем, один из оглушенных мною разбойничков очухался и попытался подняться, но к нему подошел Добрыня и, не выказывая никаких эмоций, быстро и деловито зарезал его своим кинжалом. Разбойник схватился за горло, захрипел и упал на песок, обильно заливая его черной кровью. При виде этого зрелища меня вывернуло наизнанку и, сгибаясь в спазмах, я успел заметить, что копьеносец еще сучит ногами. Это зрелище не добавило мне душевного спокойствия.

– Странный ты какой-то, Арье – недоуменно сказал Элияху, вытирая ладонью кровь изо рта – Бьешся славно, а чужой крови не выносишь. Где ты так драться-то научился?

Откуда ему было знать, что эти приемы называются «крав мага» – контактный бой – и такой вид единоборств изобретут израильские коммандос через тысячу лет после его смерти? Этому и многому другому меня научили в армии. Перед призывом я записался было в морской спецназ, именуемый в народе «морские диверсанты». Благополучно пройдя непростые испытания в казематах старого замка крестоносцев около Хайфы, я прошел и выпускной экзамен, забравшись на склон горы Кармель с тяжелейшим мешком песка за плечами. Теперь мне предстояли изнурительные тренировки и почетная служба, но судьба распорядилась иначе. Последняя медкомиссия обнаружила у меня незначительную аномалию в среднем ухе. Совершенно безобидная в обычной жизни, она напрочь погубила мою диверсантскую карьеру. В спецназ я все же попал, но даже не в престижный отряд при генштабе, а всего лишь в особую группу нашей дивизии. Как и все бойцы, я щеголял в зеленом берете, но тренировали нас несколько иначе. Там меня и научили приемам «крав мага». Обстановка вокруг страны в период моей срочной службы была относительно тихой и поэтому участвовать в боевых операциях спецназа мне так и не пришлось, наверное и к лучшему. Зато пришлось патрулировать в Хевроне, а это не так уж безопасно. В меня пару раз стреляли и пару раз стрелял я сам, надеюсь только, что ни в кого не попал. А вот моему другу не так повезло; его подстрелили из засады в лабиринтах Старого Города.

Тем временем Добрыня милосердно зарезал еще двоих из поверженных мной – эти двое так и не пришли в сознание. Теперь в живых оставались только двое порезанных мной дуболомов, с ужасом наблюдавшие, как добивают их соратников.

– Ну? – со зловещим спокойствием произнес Элияху – Кто из вас двоих более болтлив?

Разбойники угрюмо молчали и командир посмотрел на Добрыню. Тот поднял свою сулицу и деловито проткнул ей одного из разбойников. Второй разбойник торопливо заговорил. Говорил он сбивчиво, тихо и на каком-то странном диалекте. Слов я почти не разбирал, лишь промелькнуло: «крестить» и «Муром».

– Понятно – согласился Элияху и кивнул Добрыне.

Еще один взмах копья и последнего разбойника постигла та же участь. Я начал подозревать, что крепыша назвали Добрыней в насмешку.

– Похоже, что Соловей добрался почти до Киева – задумчиво сказал Олешко, не принимавший участие ни в допросе, ни в экзекуции.

– Самого его здесь не было – возразил Элияху – Думаю, он по-прежнему сидит в своем муромском логове.

– Выманить бы его? – предложил Добрыня.

– Не сейчас! Сейчас наша забота – Заворичи.

На меня они намеренно не обращали внимания.

– Я вам еще нужен? – ехидно спросил я – Может еще какие засады будут? Снова будете на живца ловить?

– И будем, если понадобится – спокойно отозвался Элияху – Ты, Арье, не с теми людьми связался. Я, если понадобится, родного брата подставлю под печенежские стрелы. Хотя, по-правде говоря, братьев у меня нет.

– Что у тебя за надобность такая? – зло спросил я.

Вместо командира, мне ответили его бойцы.

– Наша надобность – приказ князя – спокойно сказал Добрыня.

– А если князь прикажет женщин и детишек резать?

– Значит будем резать – пожал плечами Олешко – Потому что тот приказ спасает других женщин и детишек. Наших женщин и наших детишек. Цель оправдывает средства.

Он именно так и сказал и я с удивлением понял, что иезуиты это не орден, а мировоззрение, а их лозунг был в ходу задолго до Игнатия Лойолы.

– Что значит «будем»? – удивился Добрыня – Нам случалось…

– Все, спор окончен – резко, слишком резко, на мой взгляд, прервал его Элияху.

Повторялась старая история о моральных ценностях. Наверное, этот диспут велся с испокон веку, пока не был озвучен Достоевским и сейчас с жаром ведется в Европе. Дилемма о слезинке ребенка – тема вечная, обоюдоострая и обсуждать ее на средневековой киевщине было, пожалуй, рановато. Ничего не поделаешь, придется мне с этими головорезами идти до Заворичей. Откровенно говоря, более подходящих спутников для этих неспокойных мест мне не найти. Я еще раз внимательно присмотрелся к княжим командос.

Троица чем-то напоминала трех мушкетеров, но напоминала отнюдь не с лучшей стороны. Элияху был циничным и безразличным ко всему постороннему Атосом, Добрыня походил на туповатого, не рассуждающего Портоса, а Олешко своей моральной гибкостью напоминал верного сына ордена иезуитов – Арамиса. Правда, имена у них были совсем другие. Если перевести их на современным мне лад, то Элияху будет израильским Эли или русским Ильей, а Олешко станет Алексеем. Один только Добрыня так и остается Добрыней. Илья, Добрыня и Алеша! Что-то щелкнуло у меня в усталых мозгах и я понял наконец, кем были эти три мушкетера.

– Илюша – спросил я старшого – Ответь-ка на один вопрос.

– Илюша? – изумился он – Это ты кого так?

– Да тебя же, былинный ты богатырь хренов!

– «Богатырь»? Не знаю такого слова. А имечко-то звучит совсем по-нашему, по-полянски – он с удовольствием помотал головой, как бы прислушиваясь, и повторил – Ильюша. Ну, спрашивай.

– Ты случайно не из Муромской ли области?