Блаженством чувства грезила одним.
Любила так, что свой медвежий угол
Вообразила садом неземным.
Она жила, как море беспокоясь,
Бушуя пеной страхов и словес:
Любила так, что первый незнакомец
Ей показался ангелом с небес.
И все приличья жертвенно нарушив,
Она решила дело не умом:
Любила так, что собственную душу
Отправила любимому письмом.
А тот подумал: «Хорошо… Но это ж
Почти приказ просить её руки!..»
И, получив почтительное «нет уж»,
Она не стала расставлять силки.
Любила так, что не сказав ни слова,
Была в Москву, как вещь, отвезена.
Любила так, что вышла за другого,
Решив, что будет век ему верна.
И вот, когда любимый с опозданьем
Ей через годы нежный дал ответ,
Любила так, что, выслушав признанье,
Ему в слезах пробормотала: «Нет».
И этакой сомнительной фигуре,
Которой без страданий мир не мил,
Чудачке, неумехе, просто дуре,
Поэт за что-то славу подарил…
…Когда его о Пушкине спросили,
Ответил он, что идеалов нет.
Профессор Смит не понял бы Россию,
Читай он Пушкина хоть двести лет…
Бусы
У девушек из глубинки
Такие глаза бывают,
Как ягоды голубики,
Когда их с куста срывают.
Цвести на болоте – зряшно,
А в руки чужие – страшно.
Мокшанкам широкоскулым
Так дарят синие бусы,
И спросу нет за посулы:
Греми, примеряй, любуйся!
– Не хочешь? Найду – любые!
– Нет. Нравятся. Голубые.
И тут бы до солнца взвиться,
Отдать бы сердце за песни.
Но птице – силок, девице –
Серёжки, гривны да перстни.
Так новое метят место:
–Теперь ты моя невеста.