Хроники Птицелова

Я понеслась по центральной дороге. Вороны возмущенно каркали мне вслед, но объясняться с ними я не собиралась, не до того сейчас! Да и гиблое это дело – беседовать с воронами. Правду говорят, что они умные, но неотъемлемая часть в меру большого ума – досадное высокомерие. Поэтому пока вытянешь из ворон хоть что-нибудь дельное, три тысячи раз пожалеешь, что ввязался в беседу, и порядком потреплешь себе нервы. А еще говорят, что вороны – это неупокоенные души умерших, но вот это как раз не соответствует истине. Я как-то в своей наивности спросила об этом у них, но они в ответ обидно загоготали, дивясь человеческой тупости. Потом еще и оскорбились: их, Птиц с большой буквы, считают останками каких-то там людей! Ужасно унизительно.

В узких тропинках было легко запутаться, и ноги повели меня не туда. Я никогда прежде не видела этих могил: здесь упокоились троеградские военнослужащие, и тропинку по обе стороны загромоздили горельефы, изображающие победоносные шествия. Вокруг почти каждого памятника на вечернем ветру подергивались разноцветные ленты с глупыми высокопарными надписями вроде «ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ». Пожелание устроить таковую похвально, но истинно ли оно? Ведь это так цинично – перенести свое стремление в пустые слова, на широкую ленту, которая через несколько лет истлеет вместе с теплым и одновременно бездушным посылом…

Выпуклые лица троеградских воинов косились на меня с ледяной недоброжелательностью, от которой пробирала дрожь. Я поспешила миновать их территорию, совершенно забыв, что мне надо вернуться на знакомую тропу. Но, поплутав между могил, все-таки вышла к Защитнику. Ангел с поднятым мечом в плотных сумерках выглядел куда более грозным. Однако если в первую нашу встречу лицо его светилось суровым и, бесспорно, справедливым величием, то теперь я ясно различила в этом облике решительный и непонятный протест.

Я невольно остановилась. Возникла уверенность, что если я сделаю хоть шаг мимо него, то меч опустится. Все в нем говорило – нельзя, нельзя, нельзя. «Как будто проход дальше был возможен только с тобой!» – обиженно подумала я.

Вдохнув в легкие побольше воздуха, я все-таки сделала шаг вперед. Мои глаза не отрывались от пустых глаз ангела. Еще один шаг. Мне почудилось, что меч стал опускаться…

Иллюзия! Я засмеялась и заплакала одновременно, повернулась и вместо того, чтобы броситься налево, побежала направо – там дорога была гораздо шире, и по ее краю получится пройти, не рискуя пострадать от ангельского меча, при условии, конечно, что он опустится. Слезы туманили взор, мне чудилось движение, но я невредимой добралась до леса. Того, через который проходили мы, когда шли к могиле твоей сестренки, или другого? Должно быть, другого, ведь я свернула не туда. Но, испуганная и растерянная, я пыталась скрыться от Него – в ушах продолжало стучать, – надвигающейся ночи и кошмаров, которые она несла вместе с собой.

Как и в том леске, здесь было много могил, старых, совсем заброшенных. Наверное, лес вырос уже потом, когда этот участок кладбища пришел в запустение. В сумраке я спотыкалась о покосившиеся плиты, почти полностью скрытые под землей и заросшие мхом.

И вдруг услышала твой голос.

Слезы сразу исчезли, сердцебиение успокоилось. Как завороженная, я пошла вперед, уже не обращая внимания ни на темноту, ни на надгробия – ноги сами переступали через них, хотя глаза решительно ничего не видели. Еще не слыша толком, что ты говоришь, я оказалась очарована твоим голосом. Твердый и уверенный, он разносился над глухотой кладбища чарующей звонкостью…

– Il est minuit; on ne voit plus un seul omnibus de la Bastille ? la Madeleine. Je me trompe; en voil? un qui appara?t subitement, comme s’il sortait de dessous terre. Les quelques passants attardеs le regardent attentivement; car, il para?t ne ressembler ? aucun autre!..[5 - «Полночь, от Бастилии до самой церкви Магдалины ни одного омнибуса. Ни одного… – но вот, будто внезапно вынырнув из-под земли, показался один экипаж. Ночных прохожих мало, но каждый непременно обернется и посмотрит вслед – так странен он». Здесь и далее – цитаты из «Песен Мальдорора» графа Лотреамона. Перевод на русский Н.?Мавлевич.]

За деревьями показался просвет, в наступающей тьме уже почти незаметный. Я пошла на него – и на твой голос. Не понимая почти ни слова, я была очарована тем, что ты декламировал; незнакомые слова погружали меня в недра прекрасной, жестокой и печальной истории…

– L’omnibus, pressе d’arriver ? la derni?re station, dеvore l’espace, et fait craquer le pavе… Il s’enfuit!..[6 - «Спеша прибыть к конечной станции, несется вихрем омнибус, и мостовая стонет. Все дальше, дальше!»]

Я осторожно выглянула из-за деревьев. Ряд высоких надгробий мешал мне видеть как следует, но я все-таки разглядела тебя. В этой части кладбища были просторные тропы, сходящиеся в совершенно пустом центре, у которого раскинулся громадный гранитный памятник. Он представлял собой ровные плиты, выложенные таким образом, что широкие ступени вместо того, чтобы вести к могильной плите, поднимались к трону, суровому в своей простоте: ровно положенная плита – седалище; две, поставленные поперек, – ручки; еще одна позади, очень высокая – спинка, увенчанная латунным барельефом с надписью. На этом холодном гранитном кресле в задумчивой позе раскинулся старик в длинном одеянии, он походил на какого-нибудь древнегреческого мудреца. Каким величественным казался этот памятник, затерявшийся в самых недрах кладбища!..

Ты был рядом со ступенями. Усилившийся ветер трепал твои волосы и развевал шарф, одна рука утонула в кармане пальто, другая сжимала раскрытую книгу, плотно прикрепившую к себе твой взор. Ты стоял очень прямо и читал громко и с чувством, словно тебя окружали невидимые слушатели, которые с трепетом ловили каждое твое слово. Немудрено: чтобы послушать такое чтение, можно и выглянуть из уютного склепа, показаться из всеми забытой могилы. Слова превращались в заклинания и заставляли пожирать тебя восторженным взглядом, пропитываться каждой строкой и в нетерпении ждать продолжения, а ведь я ничего не понимала!.. Что же чувствовал тот, кто понимал?

Я медленно опустилась на землю и села, втиснувшись между старым надгробием и горкой мха, и прислонилась к стволу дерева. Мне не хотелось прерывать твоего чтения, хотелось слушать. И не только мне. Минут через пять я увидела, как заколыхался ближайший куст, и из него показалась мордочка кролика. Зверек с любопытством шевелил ушами и не боялся быть обнаруженным. Я подумала, что он слишком мал и неосторожен, совсем неопытен, но еще через какое-то время заметила у могил кошку. Она как будто не подозревала ни обо мне, ни о кролике, и вообще ни о ком на свете, просто сидела и неотрывно смотрела в твою сторону. Как и дрозд, бесстрашно приземлившийся на одну из мраморных плит.

Стало смешно: я словно была главной героиней мультфильма о Белоснежке или Золушке – сижу, окруженная зверятами и птичками, и все мы вместе вполне дружно наблюдаем за тобой, потерянные в читаемой истории. Даже эта мысль проплыла как-то отдельно от меня, рядом, и наблюдательность тоже была словно не моя; вся я оказалась пленена словами, разносившимися по кладбищу.

– Il s’enfuit!.. Il s’enfuit!.. Mais, une masse informe le poursuit avec acharnement, sur ses traces, au milieu de la poussi?re…[7 - «Мчит омнибус! Все дальше, дальше… А сзади, в клубах пыли, мучительно, но тщетно стремясь догнать, бежит, трепещет тень».]

Я подтянула к себе колени, положила на них голову и прикрыла глаза. Все во мне обрело совершенный мир, страх полностью исчез, восторг тобой тоже притупился и уступил место долгому плаванию, в которое отправилось мое сознание, ведомое твоим голосом. Мне виделась карета, мчащаяся по мостовой, и крик отчаяния, вздымаемый к темному городскому небу прошедших времен.

Уже сквозь подступающую дымку я отметила, что ты на минуту остановился и сказал кому-то:

– Нет, сегодня я читаю по-французски. Завтра. Эту же книгу? Хорошо. Il s’enfuit!..

Я открыла глаза. Вокруг стояла непроглядная темнота. Меня окружал только шорох листвы. Ноги затекли, руки совсем замерзли и не желали двигаться. Я вцепилась онемевшими пальцами в ближайшую ветвь и с большим трудом подняла себя с мерзлой земли. Пошатываясь и спотыкаясь, вышла из леска. Из-за плотных туч выглянула луна, и я увидела, что тебя нигде нет. Конечно, ты давно ушел, так и не узнав, что я стала свидетельницей твоего чтения!.. Но что мне делать теперь? Искать выход с кладбища в полной темноте было заведомо проигрышной затеей, и это не говоря о том, что ворота наверняка уже закрыты, а твой автомобиль давно пребывает рядом с твоим домом. С другой стороны, мне грозила опасность замерзнуть.

Я прислушалась, стараясь поймать голоса птиц. Увы, вокруг по-прежнему царила мертвая тишина.

Вздохнув, я протиснулась мимо двух могил и вышла на то место, где несколько часов назад стоял ты. Мне открылось было большое полукружие могил, но тут луна снова зашла за тучи, и я осталась в полной темноте. Делать нечего; я присела на ступени, ведущие к памятнику, и воззрилась во мрак, из которого едва проступали очертания надгробий. Хотелось снова уснуть, чтобы скоротать время до утра, но никак не получалось. Холодный ветер проносился по кладбищу, роняя тут и там пугающие стоны, где-то далеко хлестали в воздухе троеградские ленты, и лица суровых воинов нет-нет да и всплывали в сознании… Пожалуй, мне было жутковато, но это ощущение не шло ни в какое сравнение с тем страхом, что пригнал меня сюда в поисках твоего утешения. Странно!

– Меня не должно быть здесь, – наконец сказала я и подышала на замерзшие руки. Подумала немного и добавила: – Не должно, но так получилось.

Никто не ответил. Мне представились сонмы призраков с застывшими лицами, еще более холодными, чем ночной ветер, – недоуменные, жесткие, ожидающие объяснений. Ну что ж, подумала я, если мне не пришлось объясняться с птицами, почему бы не объясниться с мертвыми?

– Я оказалась здесь случайно, – заверила я. – И теперь не могу выйти. Темно, выхода не найти. И ворота, скорее всего, закрыты. А еще, если честно, мне боязно проходить одной мимо Защитника. Мне кажется, он совсем не хотел, чтобы я сюда заходила.

Снова нет ответа. Ветер продолжал подвывать, ленты шелестели в его беспощадных потоках.

– Я надеюсь, что не очень мешаю вам здесь, – предприняла я еще одну попытку оправдаться. – В любом случае, извините, что так получилось. Как рассветет, я сразу уйду.

Тишина.

Время шло. Я решила больше не досаждать мертвым своими разговорами и молча смотрела в темноту, а когда выглядывала луна – на надгробия. Мне уже начинало казаться, что я останусь здесь навсегда. Сначала на ступенях, потом – под одной из плит: уж слишком холодно. Не особенно тревожное чувство, даже если думать о том, что я тебя больше не увижу… Как страшно было поймать себя на этом, но среди могил сложно мыслить категориями привычной жизни, все это отступает куда-то, оно находится рядом с тобой, но раньше оно хранилось внутри, а теперь нужно найти желание и силы, чтобы протянуть руку, ухватить неповоротливую цепь реальности и притянуть ее к себе.

Сознание этого дало мне понять, что дело плохо, и замерзшие губы сами собой вымолвили в темноту:

– Иль санфюи!..

Случайно сорвавшиеся слова, которые ты так завлекательно декламировал здесь, едва не заставили меня начать читать что-нибудь по памяти, уже без страха, что мертвым надоест. В конце концов, многим наверняка откровенно скучно лежать в земле и только и слышать, что шорох листьев! Но сзади на мое плечо опустилась чья-то костлявая, жесткая рука.

Я повернула голову. Надо мной склонился, была уверена я, пожилой человек, хотя луна не выглядывала и я не могла его разглядеть.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он удивленно и, кажется, недовольно.

Я молча старалась понять, не мерещится ли мне. Кладбище, последнее пристанище мертвых, – идеальное место для видений.

– Ты не должна находиться здесь, – сказал старик. – В такое время.

– Знаю, – виновато ответила я, поняв, что передо мной человек из плоти и крови, и поднялась. – Это вышло случайно. Я пришла к Чтецу, слушала его и уснула… А теперь стемнело, и я не могу дойти до ворот. И при свете-то немного заблудилась…

– Чтец – твой друг?

Я с уверенностью кивнула.

Он некоторое время молчал. Затем покачал головой и проговорил тоном человека, который смирился с реальностью:

– Пойдем, я тебя провожу.

Я с радостью последовала за ним. Он шел не быстро, но уверенно, и я, не без труда передвигая онемевшие от холода ноги, едва за ним поспевала. Очень скоро мы выбрались на тропинку, потом на дорожку пошире, а там показался Защитник.

– Мне страшновато проходить мимо него, – сказала я.

Мой проводник оглянулся. Лунный свет все-таки просочился между тучами, и я увидела изборожденное тонкими морщинами лицо, обрамленное седыми волосами и явно довольное.

– Так и было задумано, – покивал он и снова пошел вперед.

У меня внутри все сжалось, но мы без всяких приключений миновали статую ангела. Ни одно пугающее чувство не поколебало мою душу. Напротив, удаляясь от Защитника, я ощутила нечто вроде облегчения: так уходят после навязчивого визита, радуясь, что все прошло благополучно и тебе простили вторжение.

Отойдя на достаточное расстояние для того, чтобы Защитник превратился в смутный белесый силуэт, вылавливаемый из плотной темноты тусклым лунным светом, мой проводник снова остановился и повернулся ко мне.

– Однажды сюда стали захаживать люди, – заговорил он. – Не такие как ты. Сначала это были пугливые дети, проверяющие свою храбрость. Потом – шумные компании. Очень скоро те места, – он указал в сторону территорий за спиной Защитника, – превратились в обезображенные завалы, среди которых едва можно было отыскать могилы. Кто бы что ни пытался с этим сделать, все было бесполезно. Они таились, пока их поджидали, а потом улучали момент и приходили снова. Люди отчаялись и почти перестали наводить порядок – какой толк, если все снова становилось оскверненным. Другие боялись. Когда здесь стало безлюдно, появились те, кто по мере возможности разорял могилы и склепы. Все, что находится у выхода, под охраной кладбищенского сторожа и стражей порядка, которые иногда проносятся мимо ограды. Там горит свет. Но все, что дальше, погружено во тьму, и там не боялись творить беззакония.

– Сейчас там, за спиной Защитника, все выглядит очень тихо и мирно, – сказала я удивленно. – Никаких завалов, и троеградские ленты на месте. – Я болезненно поморщилась, вспомнив, как устрашающе они хлопали на ветру. Но это, конечно, не повод срывать так называемую «вечную память».