Дама под вуалью

– Отвези меня пока домой, Гийом, и подожди. Как начнет темнеть, мне нужна будет еще одна поездка…

…После революции на бульваре дю Тампль стало появляться огромное количество заведений: театров, выставочных павильонов и даже ресторанов. В этой части Парижа всегда был многолюдно, и тут можно было встретить самую разномастную публику. И никого бы не удивил факт того, что какая-то богатая женщина, вечно скрывающаяся под вуалью, снимает здесь комнату. Вот и Гийом был убежден, что небольшое серое здание на правой стороне улицы никак не может быть настоящим домом девушки, которую он звал исключительно «миледи», а, скорее, используется ею для тайных свиданий и различных дел. Но так как дама платила хорошие деньги, кучер справедливо рассудил, что времена, когда за связь с аристократами можно было поплатиться головой, уже прошли, а то, что он возит эту леди вот уже почти две недели по тем местам, каким она просит – не является чем-то запрещенным.

Доставив свою пассажирку до условного места на углу бульвара, Гийом помог ей выйти, а сам устроился подремать на козлах, периодически отвечая вопрошающим, что не свободен.

Тем временем, дама под вуалью прошла по улице, свернула за угол одного из театров и оказалась возле небольшого двухэтажного дома с узкими свежевыкрашенными окнами. Толкнув незапертую дверь, она преодолела полутемный коридор и поднялась наверх. Там она вынула припрятанный в рукаве ключ и повернула его в замке одной из комнат. И только заперев за собой дверь, девушка облегченно вздохнула и неспешно сняла шляпку.

На вид ей было не больше девятнадцати лет. Вьющие светлые волосы, зеленые глаза, тонкие скулы и заостренный подбородок, которым тайно любовался Джордж Беррингтон в их короткую встречу, оформляли ее печальное лицо. Она не выглядела роковой соблазнительницей, но также не производила впечатление беззащитной растерянной девушки: в ней угадывались хитрый ум и сила духа. Сбросив с себя теплый спенсер, она аккуратно стащила со среднего пальца правой руки широкое кольцо с огромным бордовым камнем, медленно сняла замшевые перчатки и снова вернула перстень на прежнее место.

Кажется, она действительно здесь жила. Воткнув в волосы еще одну шпильку, чтобы удержать прическу, девушка подошла к маленькому резному шкафчику, стоящему в углу, и достала оттуда коробку печенья. Откусив одно из них, она выглянула в окно, в очередной раз убедившись, что ей видна лишь стена картинной галереи, расположенной по соседству, затем вздохнула, задернула дешевую занавеску и села за стол. Вынув из выдвижного ящика чернильницу и стопку бумаги, она немного подумала и принялась писать.

Текст ее письма был коротким, и закончила она быстро. Промокнув чернила, девушка тщательно сбрызнула духами белый конверт, и спрятала в него послание. Затем съела несколько штук печенья, запив их водой из стоявшего на окне графина, и вышла.

– Месье Жардо! – заколотила она ладонью в дверь комнаты хозяина, расположенной на первом этаже. – Вы дома?! Это Анна-Мария!

Внутри раздался кашель и чьи-то шаги, затем на пороге появился седой старик, который горбился и подслеповато щурился, но, узнав свою жилицу, внезапно перестал изображать немощность и выпрямил спину.

– Миледи… вернулись?

– Ненадолго, – девушка протянула ему конверт и монету в пять франков. – Месье Жардо, тут как обычно. Завтра отдадите это Жилю на площади Шатле, он доставит адресату. Только, пожалуйста, в первой половине дня.

– Конечно-конечно, все сделаю, не волнуйтесь, – закивал тот и хитро улыбнулся: – Надеюсь, получатель сего конверта достоин того внимания, которое вы на него тратите… И вы же помните, миледи, что я глух, слеп и нем. Я совершенно не запоминаю лица и обычно не вижу, кто и когда навещает моих жильцов.

– Конечно, месье Жардо, благодарю, – ответила Анна-Мария с легким кивком головы и вернулась к себе.

…Начинало темнеть, когда она вышла из дома, по-прежнему скрыв большую часть своего лица под вуалью, и поспешила на то место, где ее должен был ждать фиакр Гийома. Тот о чем-то дружно болтал с уличным торговцем, уже торопящимся домой, но при виде известной ему дамы, распахнул дверцу экипажа.

– Добрый вечер, миледи. Куда едем на этот раз?

– В Ситэ.

– В… Ситэ? – опешил кучер. – Сейчас?

– Да.

– Быть может… – начал он, но Анна-Мария не дала ему высказать мысль.

– Если ты боишься, я отправлюсь одна, – произнесла она сдержанно. – Тогда высади меня на мосту.

Не найдя слов для возражения, кучер лишь пожал плечами и запрыгнул на свое место. Экипаж, запряженный парой крепких гнедых, помчался по улицам вечернего Парижа.

Гийом не зря поддался страху при мысли о том, куда предстоит держать путь. Остров Ситэ был местом скопления всех городских пороков, и даже представители правопорядка не рискнули бы отправиться туда в одиночку. Тесные грязные улочки, забитые продажными женщинами, лавки угольщиков с зарешеченными от воров окнами, кабаки, где поножовщина не была редкостью, бесконечные ряды попрошаек… В Ситэ можно было найти исполнителя на самую грязную работу, но также и распрощаться как с деньгами, так и с жизнью, если сделать хоть один неверный шаг. Однако, судя по спокойному голосу дамы под вуалью, она ничего не опасалась. Что бы это могло значить?

С этой тревожной мыслью Гийом остановил фиакр сразу после моста Менял.

– Миледи, – сказал он, открывая окошко. – Прибыли…

– Хорошо. Спасибо.

– Что вы хотите сделать, позвольте спросить?

– Мне нужна одна из тех женщин, которыми, к несчастью, наводнены улицы, – ответила Анна-Мария, однако сочувствия или грусти в ее голосе не улавливалось.

– Вы хотите пойти одна? – осторожно спросил кучер.

– Я не боюсь… Или, что вернее, отказаться от своих намерений не могу.

– Тогда позвольте отправиться мне! – выпалил Гийом и сам испугался своей смелости.

– Не могу отпустить туда порядочную даму, – прибавил он через мгновение, видимо, чтобы поддержать собственный настрой, и, к его растерянности, возражения не последовало.

– Хорошо, – согласилась Анна-Мария и добавила: – Если кто-то из обитателей ночного Ситэ попытается остановить тебя, говори, что ты по поручению дамы, которая хорошо платит тем, кто выполняет для неё работу. По моим сведениям, эти люди ценят только две вещи: грубую силу и щедрость…

– …Как скажете… – выдавил Гийом, мысленно костеривший себя за излишнее благородство. – Кого же мне надо будет там спросить?

– Найди мне среди уличных женщин одну, подходящую по условиям: на вид не старше девятнадцати лет, со светлыми волосами… Насколько это возможно выглядящую лучше своих компаньонок и пока еще производящую достойное впечатление.

– То есть, – старый кучер потер массивный подборок, – не сильно испорченную улицей блондинку… И что ей сообщить?

– Приведи сюда. Хочу предложить ей заработать.

– А вы… останетесь здесь одна?

– Не волнуйся, Гийом. Я в состоянии за себя постоять… – ответила Анна-Мария и под вуалью промелькнула слабая улыбка.

*******

Около двух лет назад.

Графу Шарлю Деберье было шестьдесят три года. Больше тридцати лет назад он стал вдовцом, а последние восемнадцать и вовсе жил в одиночестве, так как единственный сын предпочел имя, наследство и неустойчивую послереволюционную атмосферу Франции женитьбе на англичанке и побегу в Вест-Индию. Граф долго хранил в душе надежду на его возращение в Париж, но виконт, видимо, таивший на отца обиду, и не думал этого делать. Тем не менее, вопреки слухам, граф Деберье не мог заставить себя отречься от единственного сына, и щедро платил судовладельческим компаниям за то, чтобы команды побывавших на Барбадосе кораблей, собирали любую информацию о семье Антуана и о нем самом.

Когда в Париж пришло письмо от английского моряка Роджера Элфорда, сообщавшего о кончине Анны Элфорд-Деберье – супруги виконта, трагически погибшего четырьмя годами ранее, – старый граф уже знал о случившемся и готовился снарядить отдельную экспедицию в Вест-Индию, чтобы вернуть в Европу единственную внучку. Все совпало как нельзя кстати. Было решено, что Розалин в компании преданной служанки прибудет в Британию на корабле своего дяди, а затем все трое должны были отправиться во Францию.

Дни сменялись один за другим. Графу становилось все более не по себе. Он прислушивался к звукам на улице, вздрагивал от каждого дверного звонка и пытливо рассматривал любое приходящее письмо в ожидании вестей, но их не было. Что-то точно шло не так.

Проводив взглядом проехавшую по улице повозку молочницы, старый аристократ отошел от окна, уже третий раз за день обвёл взглядом свой кабинет, чуть задержавшись вниманием на огромном столе из темного дуба, и позвонил в колокольчик.

– Звали, Ваше Сиятельство? – дежурным тоном осведомился долговязый лакей в расшитой галуном ливрее.

– Сегодня не было почты, Рауль?

– Никак нет, Ваше Сиятельство, – и прибавил: – Если бы из Англии прилетела весть, я бы даже взял на себя смелость прервать ваш послеобеденный сон.

– Ты служишь в этом доме почти двенадцать лет, Рауль, – усмехнулся граф и, прихрамывая, опустился в кресло. – Ты можешь взять на себя множество дерзких поступков, уж я тебя знаю.

– Выезжая во Францию, – продолжил он через минуту, смотря в пустоту перед собой, – капитан Элфорд наверняка бы отправил мне письмо. И оно должно было приехать в Париж на неделю раньше них самих. Понимаешь, о чем я?

– Понимаю, Ваше Сиятельство, но позволю себе предположить, что, по-видимому, почтовая карета подверглась нападению грабителей… Это не такая и редкость.