Легенды о Дневе. Право на счастье. Часть 2

После гулёму поместили в обоз, и они отправились в храм, взяв с собой пару стражников, которые должны были помочь им осуществить ритуал. В храме старика уложили, как и полагается, на алтарь, выполненный из золота, оголили его тело и нанесли письмена. Фараман кричал так громко, что у стражников, которые отправились вместе с Теринс и Сайлладдином, внутри всё сжималось. К несчастью, заклинание мага только лишало движения, но никак не могло лишить голоса. Сайлладдину надоело слушать вопли старика, и он просто отрезал ему язык. Для ритуала это было не очень хорошим подспорьем, поскольку тогда им пришлось подселять душу мученика и жертвы, а не добровольно отдавшуюся для перерождения. Некоторые маги применяли этот способ подселения, добровольно отдавая себя для ритуала, но использовалось это очень редко. Виной всему то, что среди колдунов ходило заболевание, которое называлась Язва мора, с виду ничего особенного, простая простуда, всё те же симптомы. Насморк, заложенность носа, лёгкий озноб, иногда болело горло. Когда симптомы были излечены, наступала вторая стадия, которая заключалась в том, что маг начинал быстро терять силы, его руки, ноги и шея покрывались красными шелушащимися язвами, и он начинал достаточно быстро умирать. Те, кто отказывался от ритуала подселения души, как правило отправлялись в мир иной по истечению двух, иногда трёх лет. Только из-за этой болезни в практику и вошёл старинный и достаточно неприятный ритуал.

Отдавая душу добровольно, плод рождался копией того, кто пошёл на ритуал. Потом они вырастали, сохранив все воспоминания и знания с той жизни, продолжая жить в новом теле. Увы, иногда ритуал не получался и носительницы рожали непонятных монстров полных отклонении. Ученые установили, что это связано с тем колдовством, каким занимался чародей, маг или колдун в момент заражения Язвой мора. Если он вёл эксперименты, которые проводят почти девяносто процентов магов, то результат был не лучшего вида, если же он просто врачевал или воевал, не пытаясь совмещать заклинания, не уходя за завесу и не выводя новые рецепты, то рождался вполне здоровенький младенец, который вырастал точной копией с тем же сознанием.

С обычными людьми было куда хуже, их душа не могла подселиться, как правило те, кто проводил на себе эксперименты, рождались весьма больными детьми. Любой смертный после ритуала имел две, а то и три личности, сокрытые внутри него самого, был парализован с рождения или просто не мог дышать. Душа, которая насильно помещалась в носительницу, как правило выглядела, как монстр после рождения, плод имел несколько конечностей, был бесформенным, или ещё хуже. Вот и сейчас, отрезав язык Фараману, Теринс могла родить не просто больного ребенка, а чудовище, непохожее ни на кого на свете, но было уже слишком поздно. Чем быстрее решалась проблема, тем больше шансов было сократить время на подготовку армии в походе.

Теринс во время ритуала легла в небольшую купель, наполненную тёплой водой с примесью морских солей и масел. По факту она не принимала участие в ритуале, а являлась просто носительницей души, подселённой к ней.

Когда Сайлладдин всё подготовил, он начал читать заклинания, и ритуальные надписи на теле Фарамана стали светиться, а он перестал выплёвывать кровь изо рта и мычать. Из его глаз пролился яркий, серебристый свет, который сполна осветил храм. Во время заклинания Сайлладдин взял кинжал, специально привезённый из его дома для проведения ритуала, и очень аккуратно стал вскрывать грудь старика. Сначала он разрезал кожу, отделив её от ребер, гулёма не терял сознания, он не чувствовал боли. Как только нож коснулся его тела, он без языка стал губами дублировать те строки, которые говорил Сайлладдин. Кровь не сочилась из его раны, что очень удивило Теринс. Ведь она не понаслышке знала, как бьёт фонтаном багровая жидкость, если ударить человека мечом в грудь. Тут же не единой капли, только надписи стали пульсировать светом. Когда маг вскрыл всё, что полагалось, и перед ним предстало сердце Фарамана, он аккуратно достал его из груди старика и принёс в купель, где, сгорая от любопытства, сидела Теринс. Ей пришлось съесть тёплое сердце дершааба, которое к её изумлению продолжало биться.

Остаток ритуала чародейка не помнила, он увяз в её голове обрывками. Она чувствовала сковывающую боль, которая медленно шла по телу от желудка к утробе. Потом она почувствовала, словно что-то весьма мерзкое и чужое поселилось в ней. Чародейка окончательно потеряла сознание, а очнулась тогда, когда всё закончилось. Теринс помнила, что внутри всё, как будто перевернули с ног на голову, а органы перемешали местами. Совсем не то чувство, которое она ожидала. Выйдя из купели, она увидела двух стражников, которые были убиты и лежали возле входа. Сайлладдин сказал, что было жалко, но их умение разговаривать может обернуться очень большими проблемами, ведь народ не должен знать, что беременность чародейки фикция.

На удивление Теринс, плод начал очень быстро расти, и сейчас в зеркале она наблюдала небольшой кругленький животик, который ясно давал понять, что жена халифа носит его ребенка. Постояв ещё какое-то время у зеркала, она легла обратно в кровать. С момента подселения души сны ей снились весьма странные, вот и сейчас во сне ей казалось, будто её тело объято пламенем, а она не может двигаться. Перед глазами постоянно мелькало лицо убитого Фарамана, под утро чародейка проснулась в поту.

Одевшись в лёгкий бесформенный сарафан, пошитый из полностью прозрачной ткани усеянной бриллиантами, на ноги Теринс обула высокие босоножки на большой платформе, украшенной золотом, а на голову намотала лёгкий белый платок. Сарафан очень нравился чародейке, всем своим видом он напоминал лист, покрытый росой. Тут в Дершаабе таких не было, и это сильно удручало. Всё же она вспоминала Верландию, её природу, снег. Хоть столица и стояла возле реки, названой Маддина, в честь жены одного из великих караванщиков, который переправлял по ней свои товары отдалённым поселениям, природа всё же больше напоминала Теринс Синджаву, в которой они с Альвуром однажды отдыхали. Пробыв столько времени среди дершаабов, чародейка перестала удивляться, что все основные города, построенные ими, стоят вдоль устья реки. Только та часть, которую оставили гномы, отличалась, поскольку великие торгаши и рудокопы уже в те века умели подавать воду в отдалённые города, но столицу возвели возле реки, причину такого строительства никто ей так и не назвал, да и в старых книгах она не нашла ни слова.

Спустившись с верхнего этажа, где была её спальня, она отправилась в бассейн, чтобы поплавать, умыться и отвлечься от неприятных ощущений, которые терзали её нутро. В крытой террасе, где зодчие возвели огромный, украшенный фонтаном, источник прохлады, она встретила Сайлладдина. Маг с момента убийства халифа так и не возвращался домой, проводя всё своё время во дворце. Теринс было приятно его общество, она видела в нём мужчину, с которым любая женщина хотела бы иметь что-то кроме выгодных деловых отношений, она и имела. Это было основной причиной, по которой она была только рада присутствию Сайлладдина здесь.

– Ты уже проснулась, моя подруга? – улыбаясь спросил маг.

– Да, мне не спится после ритуала. Я бы сказала совсем– Теринс и правда выглядела уставшей, лёгкая синева под её глазами и осунувшееся лицо ярко демонстрировали большой недосып.

– Скоро это пройдёт, тебе ещё месяца два-три носить подселенца, а потом мучения кончатся. Не огорчайся, расскажи, что именно тревожит твой сон?

– Снится какая-то ерунда, кошмары постоянные, чувствую, словно меня что-то поедает изнутри – Теринс сняла обувь и села на край бассейна, опустив в прохладную воду ноги.

– Самочувствие легко поправить. Я могу привезти из города несколько настоек, они снимут тяжесть и боль, а что касается снов – Сайлладдин задумался. – Позволь присоединиться к твоему купанию?

– Присоединяйся, я буду совершенно не против – Теринс сняла платок с головы и в сарафане погрузилась в воду, мокрая ткань тут же пропиталась влагой и подчеркнула ее фигуру. – А что со снами, Сайлладдин, мне уже начинает всё меньше нравится твоя затея. Во-первых, ты умолчал, что это будет проходить не как обычная беременность. Теперь ещё кошмары и постоянное ощущение жжения изнутри. Я скажу прямо, я не довольна.

Маг, одетый в длинный белый халат, пошитый золотыми нитями и дершаабские штаны, аккуратно снял вещи и абсолютно нагой опустился в бассейн.

– Про сроки я скажу честно, не знал и сам. Я выполнял этот ритуал один раз за всю свою жизнь, меня тогда попросили. И в дальнейшем судьбой носительницы и этого мага я не интересовался – старик подплыл к Теринс и обнял её прямо в воде. – Сны – это твоё волнение. Мы можем провести с тобой терапию, выявить причину. Мне кажется тебе нужно расслабиться, ведь ты вся на нервах, а это может плохо отразиться на здоровье. Тем более у меня есть новости.

– Ты мне ещё не ответил на последнюю претензию по поводу того, что мне неприятно – Теринс заплыла прямо в руки к Сайлладдину.

– Жжение из-за того, что в тебя подселили смертного, так ещё и против его воли, тут ничем ситуацию не исправить. Новость конечно может помочь. Я связывался с другом. Он во всю решает свои проблемы. Наши войска пойдут в атаку первыми, взяв огонь полностью на себя, а потом уже он поможет нам, сняв давление.

– Ты так и не сказал мне, кто твой друг, Сайлладдин? – Теринс внимательно смотрела в глаза мага. –Твои недомолвки мне не сильно нравятся, я буду честна. Мне кажется, что и ты старый маг строишь козни за моей спиной.

– Как ты могла подумать такое. Я считаю лишним раскрывать некоторые вещи раньше времени. Иногда подарки дарят открыто, а иногда их красиво упаковывают и преподносят сюрпризом. Пускай мой друг будет весьма приятным сюрпризом для тебя, и твердой опорой для меня в нашем деле.

– Что ж, старый ты хитрец, пусть всё так и остается. У меня к тебе предложение на сегодняшний день – Теринс слегка повернула голову и хитро улыбнулась.

– Озвучь его скорее, мне будет крайне интересно выслушать тебя – Сайлладдин пошёл к бортику бассейна, чтобы посадить на него чародейку.

– Давай сходим за снадобьями вместе, а потом разместимся в какой-нибудь чайхане, отобедаем, может быть снимем верхний номер на пару часов. Теперь, когда ты во дворце, достаточно трудно находится вместе. Ты сам говоришь, что здесь слишком много ушей и глаз, и даром речи, к сожалению, наделены все, а я пока считаюсь вдовой.

– Эту идею я поддерживаю, даже скажу больше, она меня сильно радует. А теперь ты, чародейка, послушай старого Сайлладдина.

Теринс села на бортик и сняла сарафан, раскинув его на горячие, хоть и прикрытые навесом, камни.

– Говори, не откажусь послушать такого мудреца, как ты.

– Я назначаю ритуал через три дня. Сейчас ты и правда похожа на беременную женщину. Даже самый пристальный взор народа увидит, что это не обман, а потом, когда войска войдут в Верландию, всем уже будет плевать на весть о рождение мёртвого наследника. Думаю ты и меня не обидишь, когда завладеешь троном халифата.

– Ты и так визирь Джамаля, да ещё и маг со своим домом в столице и небольшим хутором в плодородных землях. Мне кажется, ты и так был не обижен, Сайлладдин – Теринс улыбнулась и добавила. – Не бойся, думаю тебе найдётся местечко в моём царстве, например, в кровати рядом со мной.

Маг улыбнулся, вылез из бассейна и надел штаны, повесив халат на руку:

– Ну, что, пойдём завтракать, да будем готовиться к выходу в город?

– Твои новости радуют меня сегодня. Каждое слово благодатью льётся в мои уши! – Теринс накинула влажный сарафан на мокрое тело и обулась, платок она оставила возле бассейна.

Маг и чародейка отправились в зал для приёма пищи. Теринс всегда удивлялась тому, что в какое бы время она туда не зашла, слуги всегда были там, а стол буквально ломился от еды. Так было и сейчас, как только Сайлладдин отварил кованую дверь с золотым узором, один из слуг уже стоял на входе и бил поклон, протягивая руку в знак приглашения к столу, а второй стоял в полной готовности подносить и накладывать яства. Теринс и маг сели напротив друг друга. Один из слуг тут же налил два кубка вина и поднёс каждому из них, а второй подошёл к столу и спросил:

– Какие угощения желает вдова халифа и господин визирь?

Теринс несмотря на время, проведённое во дворце, так и не привыкла к тому, что любое блюдо, которое она назовёт, подавалось тут же или через полчаса. Одно время она даже стала экспериментировать и заказывала варёную свинину с ананасами, жареную курицу с картофелем, сладкий хлеб с корицей, яичницу с креветками! Всё, что она придумывала, подавалось ей на стол, не смотря на то, что могло вообще не сочетаться, или ингредиентов попросту не было в стране. Всю интригу, как обычно, раскрыл Сайлладдин, рассказав о том, что у поваров заключён контракт с моментальной поставкой еды для халифа. Выглядело это следующим образом: один маг трансгрессировал из страны в страну, покупая все ингредиенты, которые требовалось. Занимало это от силы минут десять, после чего уставший и с полным тюком необходимой еды он появлялся на кухне во дворце. Таких магов с детства учат точной трансгрессировке, чтобы разбег расстояний у них не превышал десяти, а то и пяти метров от точки назначения. Ну а дальше ловкость рук поваров и любое сказочно-противное, выдуманное блюдо попадало на стол к Теринс.

– Я буду печенье, и печёную мясную нарезку с овощами – сказала чародейка.

– Принесите мне молока и хлеба. Я сегодня не голоден – пробурчал Сайлладдин, разглядывая мокрый сарафан чародейки.

– Будет исполнено – сказал слуга и тут же побежал в дальнюю дверь, которая напрямую вела к кухне и кладовым.

– Старец, а тебе не кажется, что распределение ресурсов внутри страны немного не справедливо?

– В каком это смысле, Теринс? – Сайлладдин отхлебнул вина.

– Люди голодают. Блокада с порта не снята, поступление припасов упало на семьдесят процентов. В стране почти не осталось импорта. Мы же во дворце совершенно не замечаем голода, пируя, как и раньше.

– А что должно смущать в этой ситуации. Халиф – центральная персона страны, все подданные лично несут ему самое лучшее. Взамен правитель даёт земли и блага. Я не виноват, что последний правитель был немного слабоват и боялся снять блокаду, чтобы открыть доступ торговым судам. По пустыне товары сильно не повозишь на верблюде, ты и сама это знаешь. И тем более, Теринс, запомни раз и навсегда, бедный и голодный победит в любой войне, поскольку будет сражаться за веру, что поселена в его сердце. Сытый и богатый будет биться только за звенящие монеты.

– Это ты к тому, что армия дершааба охотнее согласиться участвовать в войне, если в их желудке будет урчать?! – недовольно сострила Теринс, попивая вино из кубка.

– Священная месть – это не просто инструмент в руках правителя, священная война – это то, что с молоком матери впитывает каждый дершааб. Как только халиф объявляет Джаалькараду, люди собираются в тысячные армии и идут истреблять врага. Последний поход был почти сто лет назад, тогда Джаалькарада была объявлена одному из правителей ГроальГраада за убийство сына и преемника халифа. Поверь, когда тысячи дершаабов стали вырезать мужчин, женщин и детей, восхваляя Ариада Шан-Тара, он быстро сложил оружие и позволил обложить себя податями, – Сайлладдин отхлебнул вина и продолжил, – то же будет и с Верландией. Первыми вступят в священную битву те, кто живёт на чужой земле, а потом под песни маршем войдут остальные.

Теринс напряглась от речи мага, она внимательно следила за тем, как его старческое доброе лицо менялось и превращалось в до боли знакомый оскал Скелдрига. Инквизитор был по натуре убийцей, а вот Сайлладдин больше казался добрым и отзывчивым, достаточно рассудительным и в меру жестоким человеком.

– Буду честна с тобой, твоя речь заставляет меня сейчас волноваться.

– Что тебя смущает, дорогая моя?

– Да то, что я Верландка по происхождению и сама подлежу уничтожению во имя священной мести за халифа, так что меня беспокоит не буду ли я первой брошена на сабли – Теринс нахмурила брови.

– Что за глупости в твоей голове! – с досадой воскликнул маг. – Тебе вроде только душу подселили, а ты ведешь себя будто и вправду беременна, Теринс! Никто тебя не бросит на сабли, народ любит тебя и чтит, а узнав, что ты носишь под сердцем ребёнка халифа, осыпят подарками!

– С первого дня я смущаюсь того, что моя кожа белая! Все постоянно оглядываются и смотрят на меня, слуги и те привыкали долгое время, чтобы не пялиться.