Евгениус Шароваров: Афинское рождение, или Рождение Афин

Евгениус Шароваров: Афинское рождение, или Рождение Афин
Максим Сонин

«Краткое Описание Г-д СУДЬБЫ и ИСТОРИИ…» (1720—1765) – неоконченная автобиография Евгениуса Петровича Шароварова, русского писателя и издателя, редактора первой российской еженедельной газеты (Московский Лист, 1695—1705) и первой российской газеты для женщин (Нежный Вестник, 1720—1728), включающая также его личные письма и несколько статей.

Евгениус Шароваров: Афинское рождение, или Рождение Афин

Максим Сонин

© Максим Сонин, 2018

ISBN 978-5-4490-8201-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Слуга печати и печати раб…

Евгениус Петрович Шароваров (1672, Москва, Российская империя – 1765, Афины, Российская империя) – российский издатель, главный редактор одной из первых российских еженедельных газет «Московский лист» (1695—1705) и первой российской еженедельной газеты для женщин «Нежный вестник» (1720—1728).

Евгениус Шароваров родился в богатой купеческой семье. С пяти лет он обучался математике, греческому и английскому языкам, а в двенадцать лет поступил в Школу математических и других наук, где учился у Артамона Матвеевича Шереметьева, известного московского ученого и писателя, а также выпускал газету «Афинский порок» с одноклассниками Эмманиулом Шапиловым и А. П. Ш-ном.

В 1689-ом году Шароваров отправился в Лондон для продолжения обучения. Там он познакомился с издателем Джоном Дантоном, а также писателями Даниэлем Дефо и Джонатаном Свифтом.

В Париже, ожидая переправы через Ла-Манш, Шароваров завел дружбу с французской поэтессой Флер Моро и ее покровителем Ж (J. – возможно поэт Жак Шенье). Именно эти годы, с рождения и до отъезда из Лондона, описаны в первом томе шароваровской автобиографии, который называется «Афинское рождение, или Рождение Афин».

За этим скромным «описанием» скрыт целый пласт российской словесности и печати: в 1802-ом году литературный критик Федор Смольнов напишет в газете «Московские чтения для раздумий и счастья»: «Говоря о книгопечатном мастерстве, невозможно не упомянуть великого редактора, писчика и издателя Евгениуса Петровича Шароварова. Благодаря ему, у нас есть возможность издавать нынешнюю газету. Шароваров открыл и проложил путь к современному российскому издательскому делу, и сыграл важнейшую роль в становлении отношений между российскими и европейскими мастерами книгопечатанья…». Тридцатью годами позже Николай Дубин в «Литературных ведомостях» потребует от общественности признания для Шароварова: «Рекомендации Петра I повлияли на происходящее в России того времени невероятным образом. […] Благодаря этой рекомендации [О газетных листах, 1695] Евгениус Петрович Шароваров не просто посетил Лондон, но и привез в Москву само понятие еженедельной газеты! Как благодарны должны быть ему теперь даже такие ревнители новизны как Васильев и Старинский.» Еще большие похвалы воспевал Шароварову Петр Григорьевич Чернышевский в «Московском литераторе», в статьях «Ни тьмы, ни света» (1834) и «Лети, мысль» (1835).

Несмотря на признание, которое сопутствовало творчеству Евгениуса Шароварова в течение восемнадцатого и девятнадцатого веков, в наше время «Описание», «Московский лист» и «Нежный вестник» практически забыты. Социальный и исторический курс России сильно переменился за последние сто лет, и в новых политических координатах Шароваров, с его европейскими взглядами на печать и социальные институты, оказался отброшен в литературную тень.

Нам хочется сказать, что Шароваров заслуживает большего, и не только лишь потому, что является одним из первооткрывателей российской печати. Его автобиография это глубокий, временами смешной, но иногда и грустный, анализ переходного момента в российской истории. Правление Петра I до сих пор остается одной из самых загадочных эпох романовской династии, и нельзя обходить стороной такой важный документ этого поразительного времени.

Александра Кочеткова

Москва, 2018

***

Посвящается Артамону и Елизавете Шереметьевым.

Введение первое

Г-н Судьба множество раз вмешивался в мою жизнь, и каждый раз я принимал его дары, несмотря на их цену, дабы ублажить г-жу Историю. Теперь же, когда все мои сбережения, полученные после смерти моего горячо любимого брата Кирилла, потрачены на приобретение настоящей Редакции и первые нужды, я прошу моего Читателя принять дар этой книги в обмен на некоторое количество денег, которые я смогу пустить на печать так хорошо уже известного москвичкам «Нежного вестника». Дело состоит в том, что «Нежный вестник» расходится в пятидесяти копиях еженедельно, по тридцати копеек, что приравнивается к шести тысячам копеек в месяц (или же шестидесяти петровским рублям). Но в то же время в Редакции работают трое: Генрих Генрихович Штрауц (месячный оклад: двадцать новых рублей), Сергей Жакович Шасонов (месячный оклад: двадцать новых рублей) и еще один человечек, о котором я скажу позже (месячный оклад: двадцать новых рублей).

Мой мудрый Читатель, давно освоивший азы арифметики, сразу же скажет: Евгениус, твоя газета работает как часы, как идеальный европейский механизм. Каждая копейка уходит в работу, и Читатели всегда будут удовлетворены, если только хоть бы один из них не перестанет выписывать «Нежный вестник» по причине болезни, смерти или нежелания более приобщаться к новостям и мнениям женского мира, ибо тогда крепость, которая называется «Нежный вестник» (газетная лицензия номер двадцать три), покачнется и может выйти из своего покойного равновесия.

– Да, – отвечу я своему прозорливому Читателю. – «Нежный вестник» есть твердыня, редкая в современном мире московской печати, но в своем описании Редакции, я не упомянул о четвертом ее работнике.

– Как же? Кто же еще работает в «Нежном вестнике»? – спросит, распалившись, Читатель. – Кто же еще приближен к этому амброзийному фонтану?

– Его зовут Евгениус Шароваров, – отвечу я. – Только основав «Нежный вестник» и собрав штат, он напечатал с сентября тысяча семьсот двадцатого года двенадцать выпусков «Вестника» и, оплачивая работу своих подчиненных, заносил ежемесячно в бухгалтерскую книгу доход (а точнее – его совершенное отсутствие). Он занимается печатью «Вестника» из любви к печатному искусству и совершенно не требует от Читательниц дополнительной платы (поскольку еще в первом выпуске было обещано, что «Вестник» никогда не будет стоить более тридцати копеек), но если Читатель не купит эту книгу, то в скором времени издание «Вестника» может и прекратиться, поскольку, хотя у Евгениуса и есть пространство для обитания, но ему еще и, к большому его сожалению, приходится почти ежедневно питаться.

Еще в детстве матушка часто удивлялась его аппетиту, и, хотя с тех далеких пор Евгениус и научился есть менее (о чем и написал в своей статье «О счастливой бедности» в тысяча семьсот седьмом году), он все же еще не освоил существование совершенно без пропитания.

Читателю, решившемуся на этот обмен, я смогу предложить множество личных историй и писем, а также благодарностей и удивительных фактов, которые так забавляют современных москвичей. Чтобы более не занимать Читателя своими современными делами, следующие восемь глав не коснутся их ни разу и я совершенно как бы извлеку из них себя нынешнего.

Лишь одно осталось мне сказать, прежде чем перейти к повествованию. Я, среди прочего, еще опишу здесь своего кровного противника, издателя и писателя А. П. Ш-на и его множественные преступления, такие как воровство, пиратство и даже убийство. Дабы не пугать особенно Читателя появлением этого злодея, я буду представлять его так:

?????? ?????? ??? ?????????,
????? ?? ??????? ????????? ????…

А далее будет следовать уже и описание его деяний, и их влияние на мою жизнь.

I

Я родился в год восхождения на престол Царя, будущего Императора Федора Алексеевича, и мой отец, Петр Авгиевич Шароваров, хотел назвать меня именно Федором в честь этого знаменательного события, но у г-жи Истории желания были иные: за неделю до моего рождения скончался от тяжелых почек мой двоюродный дядя, Авгий Федорович Шароваров, и моему отцу не оставалось сделать ничего, кроме как почтить его память (к тому же Авгием звали и моего деда), дабы не прослыть среди остального множества Шароваровых ненавистником двоюродных дядей.

Имя Авгий все же было слишком старомодным для, пусть и младшего, сына купца первой гильдии, и отец выбрал имя Евгений, как самое созвучное из тех, на которые пришлось мое календарное рождение. «-Ус» прицепился к нему случайно, потому что мановением г-на Судьбы усов у отца никогда не было, и он совершенно по этому поводу изводился.

Мой старший брат Кирилл в то время был еще только четырнадцати лет от роду, и, хотя позднее он отрастил и усы, и заметную бороду, во время моего рождения его лицо еще было совершенно чистым, и отец опасался, что его ветви Шароваровых предстоит существовать без подбородочной и подносной растительности. В попытке обмануть г-д Судьбу и Историю отец нарек меня Евгениусом, надеясь таким незамысловатым образом привлечь их внимание, и, как всегда бывает в таких проектах, глубоко просчитался. Мой брат Кирилл, как уже поминалось, отрастил и усы и бороду, я же до сего момента, а мне уже сорок восемь лет, не вырастил на лице ни волоска, ни пучка, да и не особенно к этому стремлюсь (волею того же г-на Судьбы ни мне, ни моему брату не передался от моего отца его интерес к лицевой растительности).

Имя Евгениус означает «хорошо рожденный» и, как многое в моей жизни, почти совершенно в своем значении противоречит истине, потому что, хоть сами роды и были быстрыми и легкими по сравнению с теми мучениями, которые тогда еще только предстояли моей матушке с моей сестрой Эстрейей, но хорошими их назвать было бы трудно. В комнате, в которой на кровати лежала моя матушка, было темно от черного дыма, поднимавшегося от Новых торговых рядов, потому что родился я на утро Большого пожара.

Accoucher, принимавший роды у многих Шароваровых, за два дня до моего появления на свет заявил, что совершенно не опасается лошадей, после чего попал под карету и сломал обе ноги, и на его место была призвана повивальная бабка, которая, хоть и знала свое дело и совершенно устраивала мою матушку, несколько пугала моего отца своим длинным и широким носом. В общем, в доме царил хаос и даже некоторая паника (в лице моего отца, который в такие минуты становился очень громок и поразительно разговорчив, хотя обыкновенно являлся человеком тихим и вполне покойным).

II

В месяц моего рождения в Москве было решено возвести Новые торговые ряды на Колокольной площади, потому что Старые ряды на Павелецкой стали слишком малы; и в город съехались архитекторы и рабочие, которые за четырнадцать дней возвели деревянные стены и круглую крышу, которую народ тут же окрестил «колодою», и это место еще долго так называлось, несмотря на то, что Новые ряды не простояли и месяца.

III

В ночь перед моим рождением на рядах, которые только открылись для посетителей, случилось неприятное происшествие: двое купцов с пьяной головы решили среди лотков клеймить коня. Внутри бедного животного взвыл природный дух, и этот звук, собранный, словно солнечные лучи немецкою призмой, конским горлом, напугал многих, а в первую очередь – одного кузнеца, который как раз опускал свой молот на белую наковальню. Кузнец испугался, ударил мимо наковальни и расколол пол. От удара полетели в стороны щепки – и все, кроме одной, попали в ***, старого ювелира, который закричал не хуже коня. Последняя же щепка, словно быстрая птица ястреб, пересекла ряды и ударилась о косяк возле самых конюшен. Здесь необходимо объяснить, что в Старых рядах купцы и ремесленники стояли по другому порядку: в одном углу кузнецы, в другом – кожемяки, в третьем – глиняных и древесных дел мастера. В Новых же рядах все они помещались где попало и как им заблагорассудится, а значит, рядом стояли и кузнецы, и ювелиры.

От последней щепки высеклась искра, занялись сено и солома, сваленные в конюшне. Сперва все, конечно, пытались тушить, потом бросили. К утру от Новых рядов остались только новые угли и черный дым.

IV

Матушка моя, Аркадия Сергеевна Шароварова, в это время лежала уже почти что в беспамятстве, а мой отец так извелся, что ушел из дому и не возвращался до самого вечера. Воротившись же, обнаружил матушку в здравии, спящую на кровати; младенца спеленатого рядом с нею в подушках; и бабку повивальную на полу – с синим лицом и закрытыми глазами. Она приняла роды, спеленала ребенка и уже тогда преставилась.

Дабы не пугать матушку, отец позвал моего брата Кирилла, поскольку сам был не силен, и вместе они вытащили бедную из комнаты. Тут уж и матушка проснулась, услыхав шум на лестнице, но встать не попыталась и вскоре снова заснула. Я же, а младенец на подушках был именно мной, все это, может быть, и видел, но был еще не умен и поэтому особенно интереса не проявил.

Уже после эту историю мне рассказал Кирилл. Тогда же и он, и мой отец об этом молчали, чтобы матушке было не боязно снова спать в той же комнате, потому что комнат в доме было не так уж много, в двух из них уже ранее умирали, и матушка наотрез отказывалась в них ночевать.

V

?????? ?????? ??? ?????????,
????? ?? ??????? ????????? ????

скажу я вам, ибо в то же самое время, но в другом доме и у другой матушки родился на свет А. П. Ш-н, уже в младенчестве пугавший окружавших его людей злобным взглядом из-под кустисто-густых бровей и крепкой хваткой коротких пальцев, которыми он сразу же по появлении на свет схватил за нос доктора и разве что не оторвал его совершенно.

Уже одно это проявление характера привело к его приобретению непритязательного имени, А***, схожего по созвучию с одним из множества медицинских слов, которыми разразился освобожденный от опальцовывания доктор.