Тем временем Этеля вели по грязным узким коридорам через ряды камер с маньяками и сумасшедшими, то вопившими что-то неразборчивое, то дававшими клятву убить его. Но молодой человек не замечал их. Он вспоминал глаза Зары и посмеивался тому, как она произносила своё «до фстфечи». Он всё вспоминал, как, обняв спину старика, она взлетает в небо, а он стоит, разинув рот, под звуки врывающихся служителей правопорядка. На небе, в открытый купол театра, видно первые звёзды и даже кратеры на теле седьмой луны. И он чувствует в этот момент себя самым счастливым человеком на свете, таким вдохновлённым, каким не чувствовал никогда в жизни, боясь даже облизнуть губы, где осталось ещё тепло поцелуя возлюбленной.
В таком мечтательном состоянии его и ввели в узкую каменную комнату где-то глубоко в подвалах тюрьмы. В помещении стояло нечто накрытое чехлом и сидел усталый молодой человек с обожжённым лицом в простой робе Культа за деревянным столом. Он что-то писал, не поднимая головы.
– Этель? Сафрона? – спросил он, не отрываясь от бумаг.
Конвоиры вышли за дверь, оставив молодых людей одних.
– Да, – кивнул Этель, пытаясь размять скованные запястья.
Вернулся один из тюремщиков со стулом, поставил его напротив стола, грубо усадил заключённого и вышел.
– На кого вы работаете, Сафрона? – спросил культист.
– На самого себя, – ответил Этель, пожав плечами.
– То есть вы не хотите отвечать? – уточнил молодой человек.
– Я же только что ответил, – улыбнулся Сафрона.
– Вы ответили на что-то своё.
– Мне кажется, я вас не понимаю.
– Да, я вот вас тоже не понимаю, – покачал головой культист, встал, подошёл к продолговатому предмету, накрытому тканью, и сдёрнул её.
Этель внимательно наблюдал за ним и не смог сдержать удивления и страха, видимо, отразившегося на его лице, когда он увидел «Молнию» – тот самый аппарат, на котором улетели Вульфи и Зара.
– Они у нас, – сухо сказал культист и сел обратно за стол, продолжив писать.
Какое-то время оба молчали.
– Старик сдался, а вот девчонка ещё держится, – продолжил молодой человек, положив на стол автоматическое перо, – но ей недолго осталось.
На лице Этеля легко было прочитать, что он чувствует.
– Я не буду ходить вокруг да около, – пожал плечами культист, – я предложу сразу. Её жизнь в обмен на ответы.
– Какие ответы? – спросил ошарашенный Сафрона.
– Все. Кто отдает приказы, цели, контакты.
– Вы о чём? – глупо рассмеялся Этель. – У меня Химический театр.
– И связи с самыми опасными еретиками и террористами? – ухмыльнулся культист. – Не морочьте мне голову, Сафрона. Вы попались. Глупо увиливать, особенно когда жизнь вашей подруги зависит от вас.
– Да что вы, честное слово, я и в мыслях не имею что-то скрывать, – совершенно искренне ответил Этель и тут же подумал про себя: – Ну, кроме дракона, тюрьмы, откуда мы вытаскивали мистера Вульфи, и того, что Зара может уложить на лопатки любого мужика. Я же и правда не знаю, кто она, красная луна, – но вслух этого не сказал.
– Господин Сафрона, – устало произнёс молодой человек и вновь начал писать, – вы не оставляете мне выбора.
– О чём вы? – встрепенулся Этель, – не причиняйте ей зла, всё это нелепое стечение обстоятельств.
– Каких? – вновь отложил перо культист.
Но тут Этелю в голову пришла мысль, поколебавшая его испуг: «Не покупайся на это. Ведь «Молнии» было две, может быть, они поймали Эла? Правда, за что? За то вещество. Им пахло в лаборатории и в Старом Квартале. Неужели это сделал Аллади? Этот малый допрашивает меня, потому что ничего не знает». Этель усмехнулся.
– Да всяких, – произнёс он, успокаиваясь, – мои друзья собрались полетать, а в мою дверь вломились неизвестные. Как бы вы повели себя на моём месте? Я же это уже говорил вашему коллеге, что допрашивал меня до вас.
– Да, мой коллега передал это мне, – сказал культист и лицо его стало серьёзным, – и я так понимаю, что вы собираетесь талдычить мне эту чушь и дальше.
– Я вам говорю от чистого сердца… – начал было Этель, но молодой человек встал из-за стола, обошёл его и вышел из комнаты, оставив Сафрона с раскрытым ртом смотреть на стену перед собой.
Вошли двое стражников. Этель кожей почувствовал: сейчас будут бить. Он уже проходил эту процедуру. Удивительным в ней было то, что боль он чувствовал очень фрагментарно. И, когда его валили на пол и колотили ногами, совсем переставал её ощущать. Только потом, когда бить прекращали, он начинал чувствовать, с каким трудом давалось каждое движение и как болели отбитые внутренние органы.
После того как избиение закончилось и его усадили обратно на стул, подрисовав испачканным в крови шершавым пальцем улыбку ему на лице, вернулся культист. Он сел обратно за стол, сложив руки перед собой, и внимательно посмотрел на Этеля, выплёвывающего один из выбитых зубов.
– О, это снофа фы, – засмеялся Сафрона, и от звука собственного голоса засмеялся ещё сильнее, а затем неожиданно плюнул зубом в молодого человека.
Окровавленный осколок попал в обожжённую щёку культиста и оставил небольшое красное пятно, похожее на слезу у мима. Молодой человек посидел немного, глядя перед собой, затем вытер лицо рукавом и снова вышел.
Его не было довольно долго. И Этель уже изрядно заскучал и готов был задремать, как открылась дверь, и вошёл скрюченный старичок. Тоже в робе Культа, но выцветшей и старой, с непривычным рисунком на рукавах. Но на нём наряд смотрелся так, словно был его второй кожей. Старичок тепло улыбнулся Этелю, раскрыл саквояж, бережно поставленный им на свободный стул, вытащил из него шёлковый платок и положил перед собой на столе. Этель сначала с интересом, а потом с ужасом смотрел на то, какие инструменты вытаскивает улыбчивый старичок, поглядывая на заключённого.
– Погодите, – пробормотал Этель, – я же и правда ничего не знаю!
– Да, мой милый, конечно, – дрожащим от волнения голосом произнёс старичок, – я и не сомневаюсь. Какое моё дело, – он широко улыбнулся, – моё дело совсем другое.
Отчёт с каплями крови от упавшего на них зуба лежал на столе Верховного вечером этого же дня. Париц, вытянувшись, стоял перед столом и молча смотрел перед собой. Старик же закончил читать последнюю страницу и положил её рядом с остальными. Их тут же подхватили быстрые руки дуболома-оживляшки в форме потешного солдата с большим красным носом. Солдат положил бумаги на соседний стол, перевязал их и, поставив штамп, понёс куда-то в глубь библиотеки, находившейся по правую руку от кресла, где сидел Глава Культа.
– Интересная личность этот Сафрона, – по-кошачьи улыбнулся старик, – с огоньком. И всё же вам не удалось вытащить ничего, что было бы нам интересно.
– Виноват, – склонил голову Париц.
– Но как здорово он плюнул тебе в лицо зубом, – вдруг расхохотался Верховный, – браво, браво. Сколько теперь, дня три-четыре, пока он придёт в себя после того, что с ним сделал этот озабоченный?
– Да, Ваша Светлость.
– Грубо, грубо, мой милый. Тоньше надо обращаться с людьми. Вот ваш предшественник, хоть и был элементом ненадёжным, а с людьми контакт имел.
– Я только начал, Ваша Светлость.
– Безусловно, безусловно, мой дорогой, я не сомневаюсь, но нам надо действовать быстрее. Мы должны во что бы то ни стало выяснить, кто эти люди, почему мы не знали о них, и кто за ними стоит. Подними все хвосты возможных оставшихся организаций или кружков, все клубы по интересам, все тайные собрания шизоверов и драконопоклонников. Всех поднимай на поверхность и заставь их говорить. Переверни Город вверх дном. Я хочу знать, кто ещё вступил в игру.
– Конечно, Ваше Высокопреосвященство, я уже направил людей.
– Раньше, – задумчиво сказал старик, вставая из кресла и подходя к окну, – в те времена, когда этот мир был ещё юн, а Город был меньше, чем Сердце, бившееся открыто на широкой опушке леса, в Культе, уже образовавшемуся к тому моменту, родились два мнения. Одно, что души умерших должны служить и дальше нуждам этого мира, а другое, что они, наоборот, должны покидать этот мир. Вся эта риторика возникла оттого, что стали обнаруживаться случаи так называемой реинкарнации, когда возрождённые в иных телах вспоминали свою прошлую жизнь.
Он прошёлся к другому окну и встал возле него, всматриваясь куда-то в сверкающее в крышах солнце.
– Там холодно? – спросил он.