Третья смена

Пока рассеянно плёлся сквозь камыш и осоку на берег, вляпался ступнёй в коровью лепёшку. Красотка лагеря Камилла, которая танцевала с ним все медляки на дискотеке, брезгливо зажала нос рукой. Кто-то из её подружек захихикал, выкрикивая: «Ляпишев вляпался!»

Вечером на танцах Дима пригласил Камиллу на очередной медляк, надеясь подержаться за все её достопримечательности, но получил насмешливый отказ. Камилла сделала шаг назад, принюхиваясь, не несёт ли от него коровьим навозом. Подруги Камиллы захихикали и демонстрационно зажимали носы. Красотку пригласил какой-то задрот из отряда близняшки. Той самой, которая посмела обогнать его.

– Чо, Димон, пошли, перекурим за калиткой в Кровавый лес? Кириллыч её не запирает.

Исподлобья, усевшись в углу «убогих», Ляпишев не сводил глаз с танцующих близняшек.

– Она получит! Эта клонированная реплика пожалеет, что унизила меня!

– Забей. Я слышал в столовке, Кравцова тренируется в школе олимпийского резерва. Никто бы её не обошёл.

– Всё из-за неё! Девчонки ржут!.. – Вскочил Дима, сметая со стола стаканчики с кока-колой. Липкая жижа окатила пару очкариков за шахматами. – Я ей такой резерв устрою! Надолго запомнит!

10.

– Что там? – Обернулась Вика от костра в сторону чащи. – Антон, ты слышал? Шелест! Кто-то идёт по тропе…

Старший вожатый щёлкнул фонариком. Шарк-шарк. Шарк-шарк. Хрусть у костра!

То надломились истлевшие прутья Славки и Петьки, став спусковым крючком всеобщей паники. Дети завизжали, повскакивали с брёвен, сливаясь с темнотой.

– Кто здесь?! – Поднялся с бревна Антон. – Это территория детского лагеря! – крикнул он в темноту. – Немедленно покиньте территорию.

– Да знаю-знаю! Не серчай, малой. Не кричи ты так.

Из леса показалась сутулая старуха. Рябая юбка до земли со льняным фартуком. Кафтан с заплатками, на голове платок, расшитый красными петухами.

– Заплутала в сумерках. Не успела в деревню-то воротиться. Вижу… огонь у кого-то горит, – Старуха смотрела на горстку детей. Будто драгоценности рассыпались они из нитей бус по ночной поляне. – Травница я, баба Серафима. Позволь, у костра-то ноги обогреть.

– Садитесь, конечно… прошу. – Смутился Антон, что встретил старушку так неприветливо. – Ребята! А ну, чайник ставьте! Гостья у нас! – засуетился он.

Вика поднесла травнице крепкого сладкого чаю. Петька подвинул корзину с конфетами, а Полина протянула грецкие орехи.

– Какое у тебя кольцо! Ценное… – Заметила старуха украшение. – То древний камень, звать Корунда. На Руси его баусом нарекли. Да в нём ещё и астеризм. Большая редкость.

– Это детская игрушка… из игрового автомата, – соврала Полина, заметив, как на них косится вожатый.

Планшетки и мобильники детям запретили, так они в алмазах решили в лагерь поехать!

– Как скажешь, родная, как скажешь… – Отпила травница горячего чая.

– А что такое астеризм? – спросила Алина.

Тут баба Серафима вздрогнула. Ведь только что девочка с кольцом возле неё стояла. И вон… опять она, но с правой стороны уже!

Травница крутила головой:

– Надо же… близнявые! Астеризм, родная, то звезда внутри камня. Говорят, подобные камни с астеризмом сосуды для душ, кто не уходит к звёздам. Остаются они внутри застывшей каменной звезды. Километрах в трёх отсюдова шахта была с царских дней. Ещё до первой мировой. Там бишь сей баус и добывали. Сапфиры. Так их нынче кликают. Видали, дикие сливы? Целый лес вдоль вашего лагеря. В деревне нашей он «Кровавым лесом» зовётся.

Вика подлила бабушке кипятку:

– Но вожатые нам эти сливы есть не разрешают. Говорят, они…

– Червивые! – вмешался Славка.

– Нет… проклятые, – ответила Вика, посмотрев на Антона.

Вожатый при заселении о проклятых сливах брякнул:

– Эти сливы никогда не поспевают. Отравленные чем-то.

– Не солгал он. Отравленные они, – подтвердила травница, – детской кровью.

– Кровью!

– Вот это да! Расскажите!

Сыпались вопросы и травница продолжила:

– В каменоломне-то царской дети по двадцать часов копали. Ваших лет и младше. Таскали они вёдрами землю. И всякий раз по два. Коромысла не помещались в узких шахтах. Из верёвок их плели. Врезались верёвки под кожу. До крови врезались. Раны гноились. Кто помирал, а кто и дальше жил, чтобы землю таскать. Так и впитывалась кровь и слёзы в землю нашу. Отработав шахту, уже во власть большевиков, взорвали её. А там, где слёзы детские остались вперемешку с крупицами сапфировыми, взошли сливовые деревья.

Серафима макнула сушку в ягодное варенье. Дети не шевелились и почти не дышали. Что там дальше, про сливы-то?!

– Сливы и, правда, никогда не поспевают. Не становятся они налитыми синими сапфирами. Уж слишком много крови ребячий внутри, потому и красне всегда. Отравлены детской болью. А кто съест сливу с дерева из Кровавого леса, у того… – не успела она договорить слова «исполнится сокровенное детское желание».

– Я думаю, достаточно! Прошу вас… – Уставился на травницу Антон. – Мне потом полночи отряд не угомонить. А у нас завтра день Нептуна.

– Твоя правда, малой. Честь по чести, пора мне к дому путь держать.

– Ну Анто-о-о-о-н! – заныли дети. – Баба Серафима, что будет, если сливы съесть?!

– Понос и койка вместо праздника! – подвёл итоги вожатый. – Марш по палаткам! Девочки в красную. Парни в синюю. Подъём в шесть утра.

Полина, на чьём пальце красовался сапфир цвета спелой сливы, не собиралась отпускать травницу. Может быть их семейный сапфир тоже вырыт детскими руками из смертоносных шахт?

– Баба Серафима! – Побежала она следом, но только ветер дунул ей в лицо.

Травница исчезла в темноте. С пушистого венка Полины к звёздам взмыли тысячи семян чертополоха.

11.

– Зачем ты взяла кольцо с собой в лагерь?

В палатке Алина наблюдала за сестрой, которая никак не могла стянуть с пальца «проклятое» сокровище.

– Застряло! Не могу стянуть!

– В лагере с мылом попробуешь.